Лыков встречался с князем прошлой осенью в кабинете Белецкого. Тот пришел хлопотать за губернского секретаря Баулина, которого хотел назначить главным сыщиком. Первый начальник оказался малоспособным к руководству сыскным отделением да еще и любил выпить. И его сиятельство не поленился явиться в столицу продвигать чиновника двенадцатого класса. Алексею Николаевичу это тогда понравилось.

Губернатор проживал в скромном одноэтажном особняке на Мальшинской улице. Помимо семьи тут же помещалась его канцелярия. Быстро поприветствовав вошедших, начальник губернии пригласил их к завтраку. Видимо, для полицмейстера завтракать у губернатора было привычным делом: Кузнецов уверенно двинулся знакомой дорогой в столовую. Командированный, с утра ничего не евший, также охотно согласился откушать.

В большой комнате по одну сторону стола сидели красивая дама восточной наружности и трое детей в возрасте от девяти до четырнадцати лет. Оболенский представил их гостю:

– Супруга моя Саломея Николаевна и милые козявки: Саломея-младшая, Николай и Александр. Нет только Антонины, она в гимназии. Жену я взял из рода светлейших князей Дадиани!

– Владетелей Мингрелии? – вспомнил сыщик.

Губернаторша улыбнулась, протягивая ему руку для поцелуя:

– Бывали в наших краях?

– Да. Увы, ваше сиятельство – с винтовкой за плечами. Воевал поблизости, в Аджарии, с турками.

По другую сторону стола расположились подчиненные губернатора: правитель канцелярии Правдолюбов и чиновник для особых поручений Шеншин. Завязался разговор, разумеется, насчет смены премьер-министра и ожидаемых изменений в политике. Столичный гость интересовал рязанцев как поставщик свежих новостей. Лыкову пришлось рассказать все, о чем судачили питерские бюрократы. Детям и жене это было неинтересно, и они, поев, быстро ушли. А статский советник задержался в гостеприимном доме на Мальшинской на целый час. После завтрака мужчины перешли в кабинет, вынули портсигары и задымили. Вопросы рязанцев крутились вокруг Драчевского: правда ли, что ему готовят замену.

Алексей Николаевич подтвердил, что такие слухи ходят и сменщиком градоначальника называют хозяина кабинета. Оболенский крутить не стал. Он признался, что разговоры с ним «там» уже вели, и подробно расспросил гостя о столичных порядках. Лыков был человек умный, опытный и информированный, и беседа затянулась. Оболенский узнал много интересного о службе, которая, возможно, ему скоро предстояла. Держался он при этом просто и доброжелательно.

Уже прощаясь, губернатор заговорил о цели приезда сыщика:

– Вы ведь будете проверять Баулина?

– Да, Александр Николаевич. Помнится, вы за него хлопотали. Не раскаиваетесь сейчас?

Камергер усмехнулся:

– Поддеть хотите, Алексей Николаевич? А вот не раскаиваюсь. По мне, человек на своем месте. С обязанностями справляется. Не пьет в отличие от предыдущего, Сухорукова. Но у вас свой взгляд, какие-то полицейские вещи вам виднее, чем мне. Желаю, говоря по правде, чтобы ревизия ваша закончилась без особых с нашей стороны огрехов. И ничего страшного вы в рязанском сыскном отделении не обнаружили. Вот так! Если потребуюсь – обращайтесь без помех в любое время. Я еще в Петербург не уехал, и неизвестно, уеду ли.

– Благодарю, – поклонился статский советник. – Ревизия вещь необходимая и полезная. В сыскных полициях по стране много неурядиц, газеты постоянно нас склоняют. Смотреть на вашего главного сыщика стану внимательно, но поедом есть не буду, не умею и не хочу. Результаты моей ревизии вы узнаете первым.

На этом разговор закончился, и Кузнецов повез питерца в сыскное отделение. Оно располагалось неподалеку от губернаторского особняка, на Екатерининской улице возле одноименного пруда. Надворный советник завел статского в комнату начальника отделения, познакомил их и уехал – дел невпроворот. Сыщики остались один на один.

– Губернский секретарь Баулин Сергей Филиппович, – повторил командированный. – К вам приехал ревизор. Дело рядовое, жалоб на вас к нам не поступало, думаю, ревизия закончится быстро. Сами знаете: после скандалов в Екатеринославле, Чернигове и Киеве доверие к полиции в обществе подорвано. Ваши коллеги присваивали вещественные доказательства, растрачивали сыскные кредиты, избивали арестованных, брали взятки… Увы, так не только у них, так много еще где. Если обнаружу у вас – взыщу.

Баулин слушал его спокойно, без подобострастия. На угрозу взыскать ответил коротко:

– Само собой.

– Сколько людей в отделении?

– Кроме меня еще три надзирателя, ваше высокородие…

– Называйте меня Алексей Николаевич.

– Слушаюсь. Так вот, три сыщика, все неимеющие чина. Свириденко, Бубнов и Леонович. Имеется ставка делопроизводителя, но мы ее не замещаем, а оклад жалованья делим между собой. И есть еще пять городовых, прикомандированных от общей полиции. Отделение относится к четвертому разряду, самому маленькому по штатной численности. Дел очень много, особенно бумажной переписки; справляемся с трудом. Хоть бы канцелярские расходы немного повысили, а?

Это были обычные жалобы, и статский советник пресек их жестом:

– Выдающиеся дела есть?

– Одно имеется, сейчас оно слушается в суде, – сообщил губернский секретарь. – Поручик Сто тридцать восьмого Болховского пехотного полка на позапрошлое Рождество зарубил шашкой свою любовницу. Мать четверых детей, кстати сказать. Бросила мужа по страсти, сошлась с офицером, отдавала ему все деньги, что имела с аренды жилого дома. Но ему мало казалось. Требовал, лупцевал ее…

– А она? – возмутился командированный.

– Терпела. Трижды возвращалась в семью и всякий раз опять уходила к поручику.

– Пока он ее не убил…

– Точно так, Алексей Николаевич. Говорю же: страсть. Когда он ее шашкой рубил, бедняга закрывала голову руками. Я приехал, а там пальцы по всей комнате валяются… Жуть!

– Но почему так долго не было суда? Два года прошло с тех пор!

Баулин пояснил:

– Сначала поручика пропустили через Военно-окружный суд, и тот приговорил его к восьми годам каторги. Но адвокаты налетели и добились передачи дела в наш Окружный суд. И сейчас склоняют к смягчению приговора. Чуть ли не исправительное отделение заместо каторги! А по мне, убийца есть убийца. Что с того, что он офицер? Женщину – шашкой! Какие ему теперь исправительные отделения[9]?!

Лыков вспомнил, как над его головой ломали шпагу, когда присуждали к арестантским ротам по обвинению в убийстве, которого он не совершал[10]. И его пробрала в очередной раз внутренняя дрожь. Полгода тюрьмы стоили сыщику нескольких лет жизни, седой головы и разочарования в государственном строе. Внешне он остался тем же уверенным, сильным человеком, слугой закона. Но внутри Лыкова поселилась какая-то пустота. Власть предержащие вытерли об него ноги. Тридцать пять лет службы, множество орденов и еще больше ранений, личная известность государю не спасли сыщика от несправедливости. И как после этого служить индюкам, для которых жизнь человека ничего не стоит?

Статский советник с трудом вернулся к разговору:

– Одно выдающееся из ряда преступление, и то было два года назад? А какая в городе на сегодня криминальная обстановка?

Губернский секретарь полез в стол и вынул пачку сводок:

– Вот, ваше вы… Алексей Николаевич, тут все прописано. Позвольте зачитать? Э-э… Третьего дня на Скоморощенской улице сперли тулуп на бобровом меху и пуховой шарф, всего на двести тринадцать рублей. Крупная для нас кража! Вчера на Маломещанской в сорном ящике обнаружен мертвый новорожденный младенец. Ищем мамашу-злодейку, но вряд ли найдем. А!.. Вот любопытный случай!

Баулин оживился:

– Два известных полиции вора, Федоровский и Ющенко, пришли в магазин Летникова и предложили хозяину купить у них тысячу рублей фальшивых денег за сто настоящих. Купец сперва согласился! И даже вручил задаток. Но потом одумался, пришел ко мне и сдал голубчиков. Теперь они сидят в тюрьме и ждут суда.