- Считаю до пяти, - предупредил голос, - и открываю огонь.
Охранник явно не в себе, решил я. Может, свихнулся от тоски по физическим нагрузкам?
Я растерянно огляделся по сторонам. Из переговорного устройства послышался смех.
- Лёня, это я, Шацкий. Проезжайте. Владимир Владимирович, откройте им ворота.
Я непроизвольно скрипнул зубами. Всё ясно. Это была лишь жалкая попытка доказать, что недоразвитые идиоты тоже умеют шутить.
Ну подожди, Юрок, я тебе устрою как-нибудь смехотерапию. Запомнишь до седых волос. А они скоро появятся.
Раздался щелчок электронного замка, ворота разъехались в стороны.
Дом был шикарным, ничего не скажешь. Впрочем, это был скорее дворец, чем дом. Маленький такой белоснежный дворец с колоннами, статуями, виньетками всякими… В общем, роскошный, но с виду совершенно нелепый, для нашего времени, дом.
К парадному входу вела мраморная лестница, на вершине которой стоял и лыбился Шацкий с целым батальоном прыщей на лице.
Бурмака и Лёня, Верин парень, остались у машин. Я, Вера, Крошкин и Седой начали своё восхождение.
- Командор, - спросил Танелюк, пока мы поднимались, - а когда я сегодня смогу чуточку выпить? А то мне всё ещё хреново.
- Перед самым началом я организую тебе рюмочку, – пообещал я. – А после того, как закончим, можешь пить хоть до белой горячки.
- У меня никогда не было белой горячки.
- Не расстраивайся, - говорю, – у тебя всё ещё впереди.
- Ну что, - спросил Шацкий, - как настроение?
- Боевое, - ответил я за всех.
Дубовые двери позади Юры отворились, и к нам вышел огромный мужчина лет сорока с бесстрастным лицом убийцы.
- Знакомьтесь, - предложил Шацкий. - Владимир Владимирович, начальник охраны. Все вопросы по ходу к нему.
- Добрый день, - сказал Владимир Владимирович.
Голос у него был низкий, но мягкий. Глаза ничего не выражали, но под взглядом этих глаз становилось неуютно.
- Владимир Владимирович, у меня сразу вопрос.
- Слушаю.
- Вы могли бы прострелить колено вот этому шутнику? – я указал на Шацкого.
Начальник охраны задумчиво посмотрел на Шацкого и сказал:
- Могу.
Шацкий нервно хихикнул:
- Леонид шутит…
Владимир Владимирович перевёл холодный взгляд на меня, словно хотел сверить со мной полученную информацию.
- Нет, - ответил я, - не шучу. Просто хочу знать, насколько я могу рассчитывать на вашу помощь в случае любой попытки помешать нам в проведении сегодняшнего праздника.
- Аркадий Петрович просил оказывать вам максимальную помощь в проведении юбилея. Я так понимаю, вы – главный.
Не люблю быть главным официально, с главных спрос больше. Но в этот раз я с удовольствием заявил:
- Именно так. В этой команде я командую парадом. Поэтому вопросы, шутки, замечания и претензии остальных членов команды, включая этого солнечного зайчика – я вновь указал на Юру, - попросту игнорируйте.
Владимир Владимирович молча кивнул.
- Следующий вопрос. Я могу звать вас Володей, для удобства?
Кивок.
- А вы зовите меня Лёней. Или Остапом, если при гостях, договорились?
Ещё кивок.
- Ну что ж, превосходно. Вот и познакомились.
Я протянул ему руку, и она тут же утонула и потерялась в мягком осторожном объятии его огромной ладони.
- «Ведите нас, таинственный незнакомец!»
Я мельком зыркнул на Шацкого: он покраснел, но в остальном держался достойно.
Будет знать, хохмач!
Юмор я люблю. Когда он в тему, в меру и смешно. Другими словами, перефразируя Бендера: нам подонки не нужны, мы сами подонки!
Глава 9
Внутри дом абсолютно соответствовал своему внешнему виду. Картины, статуи, ковры… Ноги утопали в коврах по щиколотку. Уронить в этом доме ключи или зажигалку – значит тут же потерять их безвозвратно.
О том, что за большими высокими окнами второе десятилетие двадцать первого века – забывалось. Казалось, ты где-то в Англии во времена Первой мировой. В доме даже телефоны были стилизованы под то время.
Володя провёл нас на второй этаж в одну из многочисленных комнат и сказал, что мы можем расположиться здесь.
- А где будет происходить основное действо?
- В Торжественной Зале, - сказал он так, словно каждое слово писалось с большой буквы.
- Ребята, - говорю, - вы переодевайтесь, а я взгляну на Торжественную Залу. Идёмте.
Мы вышли из, как её называл Владимир Владимирович, комнаты для гостей, свернули направо и в конце коридора остановились перед высокой дверью с витражными стёклами. Володя распахнул передо мной дверь и пропустил вперёд.
Большой просторный зал с длинным прямоугольным столом под роскошной хрустальной люстрой на два-три десятка лампочек.
Сбоку от стола разместился невысокий овальный подиум. А по углам зала стояли бронзовые статуи греческих богов. При том, что на стенах висели картины в абстрактном стиле.
Такое смешение безмолвно, но красноречиво поведало мне кое-что о хозяине этого дома. И заодно подтвердило мою теорию о том, что отсутствие вкуса у человека с деньгами гораздо заметнее, чем у бедного.
- Если вам понадобится музыкальное сопровождение - целый вечер здесь будет играть группа «Не формат», - сообщил Володя.
- Вы давно работаете у Романова?
- Что?
Я повторил вопрос.
- Несколько лет, - ответил он.
- А где работали до него? В органах?
- А к чему эти расспросы? – поинтересовался он, не меняя выражения лица и тона голоса.
- Просто любопытно. Не хотите – можете не отвечать.
- Нигде не работал. Я воевал.
- Да, я так и думал.
- Два года. В Чечне. Наёмником.
Мне очень хотелось узнать, на чьей стороне он воевал, но этот вопрос я задать не решался. Такой вопрос мне кажется бестактным. Всё равно что гомосексуалиста спрашивать, активный он или пассивный.
(Какой-то неудачный пример. При чём здесь одно к другому? И совершенно неуместно сравнивать… Военные и представители сексуального меньшинства – они несопоставимы. Во всяком случае, в нашей стране. Вот на гнилом Западе – да, у них там каждый месяц кого-то в армии насилуют… А у нас военные – это символ мужественности, а гомосексуалист- это символ… ну, не женственности, конечно… ну в общем, не мужественности! А чёрт знает чего!
Вот раньше, давно, было такое. В армии Македонского, например. У спартанцев тоже это дело было распространено. Даже у римлян! Воины-любовники. Считалось, что воюют они лучше, чем нормальные, гетеросексуальные воины, потому что в бою помогали друг другу и в то же самое время друг перед другом красовались…)
- Ведь я после Афгана, - продолжал Владимир, - попробовал прижиться на гражданке, но не смог. Не мог найти себя. И оставалось либо в ментуру, либо в бригаду, а ни туда, ни туда не хотелось… А в наёмниках благодать. Делаешь то, к чему привык, и тебе ещё копейка капает.
Мы какое-то время помолчали, потом я спросил, не знаю для чего:
- А что на войне самое страшное?
Он подумал и спокойно сказал:
- Не знаю. Страшного много, но оно привычно. А вот самое неприятное, когда в бою среди противников ты узнаёшь друга… И это не компьютерная игра, ты не можешь выйти…
Интересный мужик, подумал я. И пипец насколько одинокий, раз такое рассказывает малознакомому типу, почти первому встречному…
- Да, - протянул я глубокомысленно, - война…
Он кивнул, словно соглашаясь со мной.
- Война самых лучших берёт…
- Разве?- спрашиваю. – Ведь остаются те, кто сильнее, умнее, хитрее…
Он снова кивнул:
- Да, эти остаются, а самых лучших она берёт…
Наверное, подумал я, глядя на его ничего не выражающее лицо, в том бою завалил он своего товарища и теперь простить себе этого не может.
Но лишних вопросов задавать больше не стал.
Глава 10
На протяжении всей жизни смерть неустанно охотилась за Евгением Петровым. С раннего детства. Известно как минимум четыре эпизода, когда Петров находился на краю гибели. (А уж во время службы в одесской ЧК таких эпизодов, должно быть, было по четыре на день. Разгул бандитизма всё-таки. Обстановка криминогенная до беспредела.)