«Было так: я полюбил официантку.

Каждый вечер в ресторан к ней приходил.

Выпив чаю, оставлял на чай двадцатку,

Но ни разу с нею не заговорил».

Страсть к сочинительству – самая ранняя и до сих пор непреодолимая из всех моих страстей. Стихи я начал писать, когда ещё и писать-то толком не умел. Я был уверен, что стану знаменитым поэтом. Или клоуном. Как видите, я ближе ко второму, чем к первому.

«Не поверите, я робкий по натуре.

Хоть любого мужика могу избить,

Но вот с барышней де-факто и де-юре

Я стесняюсь – не могу заговорить».

Несмотря на всю бесполезность моего сочинительства в практическом смысле – я ведь даже в самых смелых мечтах не рассчитываю на то, что мои стихи могут принести мне славу или деньги – я дорожу этой страстью за доставляемое удовольствие от самого процесса сочинительства.

«Но однажды я на свой на день рожденья,

Выпив два по сто, включил режим «быка»:

«Что за сервис? - крикнул. – Что за отношенье?!

Полчаса я жду цыпленка табака!»

Это такой непередаваемый и ни с чем не сравнимый кайф, когда из обыкновенных слов, из самых обыкновенных слов, используемых нами каждодневно в быту, вдруг выстраивается строка, а за ней вторая, а за той следующая… И вот готова строфа… Из ничего родилось нечто… И не псевдомудрая муть, которую каждый трактует по-своему, а ясная и чётко сформулированная мысль. Потому как писать просто – не просто. Знаменитый поэт-хулиган, уже став настоящим мастером, понял и признался: писать простым языком, писать ясно – сложнее всего.

«Подбежал ко мне бугай-администратор

И без слов нокаутирован был мной.

Он по стене стекал, как жидкий терминатор…

Вдруг три охранника возникли за спиной.

Меня били, как ковёр – без сожаленья.

А она рыдала, бедная, в углу.

Я кричал ей: «Это всё из-за стесненья…

Просто я тебя, красавица, люблю».

Вы только не подумайте, будто я втайне считаю себя хорошим или, упаси Господи, гениальным поэтом. Ни в коем разе! Я заурядный рифмоплёт. Без тени кокетства. Мои стихи далеки от совершенства. По всем строгим и скучным правилам стихосложения, их, наверное, и стихами-то нельзя назвать. Но как несчастный многодетный отец, любящий всех своих чад, и красивых и не очень, и здоровых и больных, я люблю свои стихи. Это детки мои. Я их долго вынашивал, предвкушал их рождение, а затем рожал мучительно и больно, долго потом с ними нянчился… Как их можно не любить?

«Я сижу в сизо. Душа по-детски плачет.

Я ж ранимый от рождения слегка.

А она сюда мне носит передачи…

Пью боржоми, ем цыпленка табака…»

Я человек приземлённый. Даже несколько циничный. Но сочинительством я утоляю духовную жажду общения с Богом. Ибо если есть Некто или Нечто высшее… то Оно… или Они… общаются посредством музыки и стихов. Я в этом убеждён. Так же, как когда-то был убеждён в том, что мне суждено быть знаменитым поэтом (в этом месте стоит полугрустный-полувесёлый смайлик. Выглядит он вот так :-/ ).

Возможно, кое-кто из вас стал подозревать во мне полного психа. В более лёгком случае - человека с небольшими отклонениями… Ничего страшного. Порой после подобных размышлений я и сам о себе такого же мнения. Но помогает спасательная мысль, мысль-неотложка: а кто нормален на все сто? И кто устанавливает норму?

Глава 2

Накануне юбилея ко мне в совершенно разобранном состоянии припёрся Танелюк. На него было больно смотреть. Руки тряслись, ноги подкашивались… В блёклых потухших глазах притаилось всё страдание его отравленного алкоголем организма. Ему было настолько плохо, что мне казалось, я слышу сумасшедшее биение его сердца.

Я дал ему четвертак, хотя это были мои последние деньги.

Я сказал:

- Выпей перед сном грамм сто с горячим чаем и хоть чего-нибудь съешь. Но с утра не пей! Если завтра заявишься синеглазым – выгоню к японой-вони без малейшего материального участия в твоей гибнущей судьбе. Ты меня знаешь, у меня рука не дрогнет! Я жесток, как ребёнок.

- Лёнька…- с чувством вымолвил Седой. - Лёнька…

Он приложил треморную руку к груди, покачал головой, потом тяжело вздохнул и снова медленно, практически обессилев, проговорил:

- Лёнька…

- Да-да, - говорю, - я знаю.

- Ты всё понимаешь, Лёнька…

- Понимаю-понимаю… Но как твой личный врач-похметолог предупреждаю – больше ста пятидесяти грамм не принимай, иначе – зуб даю – пойдёшь на следующий круг.

- Для меня это семь кругов ада.

- По-моему, их девять.

- По-моему, их… девять раз по девять…

- Тебе, как бывшему главбуху, лучше знать, сколько, чего и почём…

- Эх, Лёнька…

- Хватит лёнькать. Иди, прими бальзам на душу и ложись спать. И пусть тебе приснится оранжевый ёжик.

- Не… Пусть лучше баба.

- Хорошо, пусть тебе приснится оранжевая баба.

Когда он ушёл, я подумал о том, что, наверное, мне нужно было спросить о причине его очередного срыва в запой. Он бы рассказал, ему бы стало немного легче. Но потом я сказал себе: никакой особой причины не было. И вообще, для алкоголизма причины не нужны, достаточно повода. А поводом может послужить что угодно. Было бы желание.

Тут надо бы дообъяснить…

Явного желания напиться у человека, как правило, нет. Ни один пьяница не говорит себе с утра: «Сегодня хочу напиться. Не просто напиться, а нажраться в хлам, в зюзю, в сиську, в драбадан»… Только малопьющий человек может сказать: «Сегодня хочу напиться!» И что самое удивительное – ему обычно это не удаётся. Парадокс. Который вполне закономерен.

Когда-то давно Танелюк работал в одной крупной солидной компании главным бухгалтером. Уважаемый статус, стабильный доход…Дома любящая жена, послушная дочь и хромой кот по кличке Геббельс. Что ещё нужно человеку для счастья? Но что-то его гложило… Чего-то ему не хватало… Что-то терзало его беспокойную душу… И время от времени он напивался.

Потом он пошёл на курсы актёрского мастерства. Там познакомился с молоденькой актрисой. Влюбился. Ушёл из семьи. Бросил работу. Начал сниматься в телевизионных рекламах, сериалах… Его стали узнавать на улице… Он женился…

Он стал актёром… Иногда хорошо зарабатывал… Дома сексуальная любимая жена, разбалованная и капризная дочь и породистая немецкая овчарка по кличке Эльза. Что ещё нужно человеку для счастья? Но что-то его мучило… Душило… Не давало покоя… И время от времени он уходил в двухнедельные запои…

В каком положении он сейчас? Жена выгнала его из дому, он снимает грязную однокомнатную нору на окраине города, на съёмки приглашают всё реже, на маленькие эпизодические роли, в театре он держится на честном слове… «Дома ждёт холодная постель», фотографии детей и серая крыса, упорно не откликающаяся на кличку Чума.

Ему уже за сорок. Пора взяться за голову и попытаться устроить, наладить свою испорченную с раннего детства жизнь.

Но что-то его вечно сбивает… Что-то мешает ему… Что-то отравляет все его надежды и мечты… Лишь время от времени он бросает пить дней на десять-двенадцать…

Поэтому, повторяю, дело не в причинах, не в поводах… Основная проблема коренится глубоко в его сознании. Там сбой, там поломка… Но я не психоаналитик, я в этом не разбираюсь…

Со мной самим не всё в порядке. Я бы сам с превеликим удовольствием сходил бы к какому-нибудь душевному доктору. Честное слово.

Глава 3

В тот же вечер, часов в пять, Вася Солованов прислал мне смс-ку. Я знал, что Вася на море, и ума не мог приложить, о чём он собирается сообщить мне с южного берега Крыма.

Я прочитал:

«Сегодня возвращаюсь домой. До поезда полтора часа. Хочу купить себе какую-то книгу в дорогу. Посоветуй».

Вася работает телеведущим на Первом канале. Он образован и остроумен. Но в каком-то особом пристрастии к чтению он мной замечен не был. Кажется, я лишь единожды видел его с книгой, да и та, как потом выяснилось, была куплена им в подарок жене. Книга называлась «Как легко бросить курить». Васина жена – рыжеволосая Полина – трижды прочитала ту дурацкую книгу и в результате бросила… Васю. Четыре недели она жила у мамы и ждала скорого примирения. А у Васи в тот период был полный аврал на работе. Искать пути к примирению не было времени, а по вечерам, после работы – не было сил. К тому же они оба не могли определиться, кто из них виноват, кому просить прощения… Поэтому через четыре недели она вернулась, и они помирились так же легко, как и поссорились.