Арсений оказался прав. Очевидно, Игорь был наделён даром убеждения, к тому же, ему на руку сыграла разрозненность и усталость умрунов после войны с Богом Смерти. Иными словами, у большинства из них была каша в голове, и они не различали чёрное и белое. У Арсения был прижизненный опыт. Он пережил революцию, а затем последовавшую после неё гражданскую войну. Но он сохранил здравомыслие и не поддался внушению, не принял новые идеи, идущие вразрез с его мировоззрением, не прогнулся под толпу и всеобщее мнение, и поэтому ему пришлось навсегда уехать из страны, покинуть столь любимую им Родину. Вернуться назад он уже не мог. Был похоронен на чужбине, что являлось одной из причин его неупокоенности. Он много раз просил меня повлиять на сложившуюся ситуацию. Но что я могла сделать? При жизни я не была наделена абсолютно никакой властью в мире живых. Я не была депутатом, министром, просто чиновником. На ситуацию с его захоронением на чужбине я воздействовать никак не могла. Хотя она тревожила не только почитателей его таланта на нашей общей Родине, но также и правительство, время от времени. Но даже если сам Президент не мог ничего сделать, то, что тогда говорить о простых смертных людях? Разрешения на перезахоронение и возвращение на Родину останков великого композитора не давали его потомки. Арсений злился на них, но постепенно успокоился. Произошло слишком много событий в мире Посмертия, которые перебили своей насыщенностью его личные переживания.

– Конечно, их тоже можно понять, – говорила я. – Они хотят иметь возможность приходить к тебе, когда им захочется. А так они будут лишены этой возможности. Тогда им придётся облететь полземли, чтобы посетить твою могилу.

– Они приходят не ко мне! Я здесь. А там просто тело, которое уже давно истлело!

– Ну, тогда чего ты вообще паришься, что оно лежит на чужбине, если оно ничего для тебя не значит?

– Не знаю… Просто… не по себе. До тех пор, пока оно не исчезнет окончательно, я буду ощущать связь с ним.

Так и было на самом деле. Умруны испытывали связь с земным телом, которое покоилось на кладбище, пока оно полностью не растворялось в окружающей среде. Будь иначе, некромантические контакты с мёртвыми через могилы были бы невозможны.

– Ты что, жалеешь, что уехал тогда из России?

– Да, – ответил Арсений честно.

– Ты мог погибнуть.

– Значит, так было бы суждено.

– Ты спасал свою семью.

– А теперь мои потомки потеряли свою кровь, перестали быть русскими. Кто они теперь? – промолвил мой друг с сожалением.

– Но здесь, в мире Посмертия, все различия стираются. Здесь нет национальностей, нет религий, кроме… истины, нет языковых барьеров. Здесь они станут теми, кем и должны быть.

Языковых барьеров в мире Посмертия, действительно, не существовало, ведь ментальный язык, на котором общались все мёртвые, являлся универсальным языком, позволяющим абсолютно точно выражать свою мысль. Она направлялась телепатически тому, кому предназначалась. Для каждого отдельного умруна внешне это воспринималось так, будто все вокруг говорили на его родном языке, поэтому все всех понимали.

Нам с Арсением казалось, что все вокруг говорят на русском, Балдуину и Рено – что на французском, Кратону – что на древнем индейском языке науатль.

Говорят, что до падения Вавилонской башни не существовало разделения языков именно по той причине, что все общались между собой на универсальном ментальном языке, и отлично понимали друг друга, но за грехи Создатель Тонакатекутли отнял у людей этот язык, и тем самым разделил их, их первоначальную единую культуру, мировоззрение, понятие об абсолютной истине. И теперь в глубине души они вечно стремятся к объединению, но лишь всё больше отдаляются друг от друга, и как показала практика, не могут его достичь даже в мире Посмертия.

До истории с Цараат нам с Балдуином удалось познакомиться и встретиться с его высшим куратором – ментором. Повод для встречи был печален. Вся проблема заключалась в том, что, несмотря на упокоение, он не мог исцелиться до конца. И вроде бы болезнь отступила, но король не мог вспомнить свой истинный облик, поэтому продолжал скрывать своё лицо.

Как работала система воссоздания физических тел в мире Посмертия? Умрун воссоздавал свой облик именно из воспоминаний о себе самом, и если они по каким-либо причинам были запрятаны глубоко-глубоко в подсознании, и достать их оттуда не представлялось возможным, то мёртвый принимал бестелесный облик. В случае с моим любимым королём всё обстояло намного хуже. Он не просто не помнил своего истинного обличья, у него перед глазами постоянно стоял тот страшный отпечаток, что оставила на его теле болезнь, потому он не мог вытеснить его из своей памяти.

В то время, когда его лица ещё не коснулась болезнь, лет в шестнадцать-восемнадцать, у него не доставало времени часто смотреть на себя в зеркало. Он был занят государственными делами и битвами. Соответственно, даже при жизни он слабо представлял себе, как должен выглядеть на самом деле. Ну, а по прошествии восьмисот лет неупокоенности в мире Посмертия, правильный образ себя практически стёрся из его подсознания. Рено посоветовал обраться к его высшему куратору и поговорить с ним на эту тему. Такие беседы могли происходить лишь один на один с подопечным, но де Шатильон сказал, что я тоже смогу присутствовать, так как я – некромант Балдуина. Рыцарь узнал в Отделе по взаимодействию, кто являлся его ментором, и вместе мы отправились в путь.

У высшего куратора короля не было имени. Наверное, он давно его забыл, а может, его не существовало в принципе, при жизни. Менторами становились первые люди – то есть, люди, родившиеся в первые сто лет после сотворения и переселения на Землю человека. Моим ментором был Авель.

Высшие кураторы не выглядели, как люди. Они всегда представали в обликах предметов, но довольно необычных предметов, как, например, мне ментор явился в образе стержня из вращающихся металлических стружек.

Духи высших кураторов обитали в горах, и нам пришлось совершить тяжёлое восхождение ради этой встречи.

Как мог выглядеть высший куратор святого человека? На Земле, в мире живых, мой король не был причислен к лику святых. Но, несомненно, в мире Посмертия эту ошибку исправили и присвоили ему этот титул. И разве святому нужен был некромант? Разве святой мог оставаться неупокоенным в течение восьмисот лет? Оказывается, что да.

Поднимались мы наверх втроём: я, Рено и наш король. Вверх в горы вела витая отвесная лестница, высеченная в скалах. День выдался мрачным и пасмурным. Косматые края туч свешивались вниз, почти касаясь наших голов. Достичь вершины казалось тогда чем-то нереальным. Расстояние оказалось больше, чем мы предполагали. Я была ослаблена из-за того, что потратила много сил на упокоение Балдуина, практически девяносто пять процентов. Он просил меня остаться дома, в его замке, но я всё равно пошла за ним, я не могла его оставить. Я должна была находиться рядом, какую бы правду не обрушил на него ментор.

Только к закату мы достигли широкой ровной площадки, окружённой со всех сторон стеной скал, но на ней никого не оказалось. Рено предусмотрительно остался на несколько лестничных пролётов ниже, а мы с Балдуином ступили на площадку.

В морозном воздухе кружились снежинки.

– Может, его позвать?

– Как ты собираешься это сделать, если мы не знаем его имени? Мне кажется, он явится сам, ведь он должен почувствовать, что к нему пришёл его подопечный.

– Это верно. Что ж, будем ждать.

Король сильно волновался, хоть и пытался это скрыть. Я взяла его за руку, переплетая наши пальцы.

– Я рядом. Всегда. Что бы ни случилось.

Балдуин слегка улыбнулся в ответ.

Время тянулось ужасно медленно. Мороз, сперва показавшийся небольшим, ощутимо щипал ноги и плечи. Я не знала, что будет так холодно, поэтому надела лёгкие кроссовки и ветровку. Но все эти мелочи не значили ничего по сравнению с тем, что мне в очередной раз открылось.