Она добралась до кровати и легла, положив руки на глаза, чтобы удержать подступившие слезы.

И тут снизу донеслись первые ноты, искушающие, вопрошающие, точно первый поцелуй в ту ночь у Харриет. Она слушала затаив дыхание. Музыка звучала все громче, и Бел все сильнее поддавалась ее очарованию. Она слушала, впитывая каждую ноту, как если бы от этого зависела ее жизнь.

Он играл виртуозно. Соната была слишком сложна для нее, она бы не смогла ее исполнить. Это была нежная, мрачная, медленная и величественная музыка, которую мог сочинить только Бетховен. Мало-помалу она поняла, что Роберт разговаривает с ней, только с ней, и тихий радостный смех сорвался с ее губ, а слезы хлынули из глаз, принеся долгожданное освобождение. Впервые таким вот странным способом, отделенная от него половиной дома, эта холодная звезда полусвета наконец позволила мужчине коснуться себя.

Прошло около двух недель. Бел стояла перед зеркалом в мастерской своей портнихи на Бонд-стрит. Жизнерадостная француженка проверяла, хорошо ли сидит вечернее платье, которое она только что сшила для красавицы Гамильтон. Это был великолепный наряд из льдисто-голубого шелка с вырезом сердечком, открывающим щелку между грудей. Ошибиться было невозможно — это платье для куртизанки.

Бел придирчиво следила за тем, как француженка расправляла на ней широкую юбку. Она понимала, что ее внешний вид все больше приближается к тому образу, который она создала, но самое удивительное заключалось в том, что эта роль доставляла ей такую радость, какой она никогда не испытывала прежде.

Она могла думать только о Роберте.

— Он нравится это платье, мадемуазель, — пробормотала француженка; ее темные глаза блестели от сдержанной гордости за свой талант.

— О да, — согласилась Бел, восхищаясь мастерством портнихи. Ей не терпелось посмотреть, какое лицо будет у Роберта, когда он увидит смелое декольте.

— Особый случай?

— Апартаменты Арджила.

— Я думать, это для парадный обед?

— Нет, на обеде я буду в розовом. Это для бала куртизанок.

После того вечера в библиотеке в их отношениях появилось нечто новое и чудесное, растущее, точно зеленый нежный побег пока еще неизвестного цветка. Она давно забыла, каково это — чувствовать себя в безопасности. Каково это — быть счастливой.

Розыгрыш продолжался — рауты, концерты, вечера, Воксхолл, ресторан на Пиккадилли, театры, опера, парк. Роберт больше не заговаривал ни о Долфе, ни о леди Колдфелл. Бел тоже избегала упоминания о них, зная, что первое августа настанет очень скоро, а вместе с ним окончится и срок договора, заключенного между ней и Робертом. До этой даты ей хотелось получить от него приглашение остаться на неопределенное время в качестве его любовницы. Это было совершенное решение в ее несовершенном мире — возможно, единственно верное. Ей уже никогда не стать порядочной женщиной; равным образом она исключала возможность для себя возвращения к прежней жизни, когда их план осуществится. Какова вероятность, что она найдет нового покровителя, которому сможет доверять, как доверяет своему герцогу? Кроме того, она осмелилась поверить, что овладевает умением делать Роберта счастливым.

До нее дошли сплетни, что на днях в палате лордов он рассмеялся вслух — совершенно беспричинно, прямо в середине сессии. Потом голосовал не за того докладчика, к изумлению своих знатных единомышленников, и ему пришлось встать перед креслом лорда-канцлера и изменить свое «нет» на «да».

На прошлой неделе к ней с визитом пришел Мик Брейден, но Роберт запретил впускать его в дом — и этот случай заставил ее почувствовать себя не обманутой, но защищенной, к ее вящему удивлению.

Интимные сцены вроде той, в библиотеке, больше не повторялись, но между ними все изменилось. Она поняла, что оба они медленно, но верно снимают свои маски, что претензий друг к другу у них становится все меньше и они превращаются в настоящих друзей.

В добавление ко всему у нее теперь в банке хранилось около семисот пятидесяти фунтов, и она надеялась успеть до расторжения договора накопить нужные три тысячи, чтобы вызволить отца из тюрьмы.

Она очнулась от своих размышлений, осознав, что портниха задала ей какой-то вопрос.

— Как поживать мадам Жюли? Такая красивая! Я давно ее не видеть.

— Снова в ожидании, — доверительно шепнула Бел. Портниха посмотрела на нее, раскрыв рот.

— Мой Бог! Уже будет пятеро детей?

— Шестеро. Этот — от полковника Непьера. Портниха что-то пробормотала себе под нос, а потом, наклонив голову, проговорила, держа во рту булавки:

— Вы, мадемуазель, будьте осторожны.

— Непременно, — пообещала Бел.

Харриет объяснила ей во всех подробностях, как правильно пользоваться маленькой губкой с привязанной к ней ниткой — единственной защитой от беременности, а также как производить необходимые вычисления по календарю.

Когда портниха закончила подгонять платье по фигуре, Бел вернулась в туалетную комнату, осторожно сняла его и, надев свой послеобеденный ансамбль, вернулась в примерочную, чтобы выписать чек.

Выйдя из лавки и направляясь к своему элегантному двухместному экипажу, она с гордостью думала о том, что положила в банк еще сто фунтов. Сумма будет увеличиваться медленно, из расчета пяти процентов, но, слава Богу, дело пошло. Она решила, что нужно выказать благодарность своему покровителю и, перед тем как пойти к портнихе, купила изящную серебряную охотничью фляжку, на которой ювелир выгравировал весьма рискованную дарственную надпись:

Роберту с поцелуем, чтобы его светлость мог омочить свои губы в будущих играх в «двадцать одно».

От Белинды, покорившейся с радостью. Июнь 1814 года.

Выйдя от портнихи, Белинда случайно бросила взгляд на другую сторону оживленной улицы и увидела Долфа Брекинриджа, наблюдающего за ней из фаэтона. Он не прикоснулся к своей шляпе и не улыбнулся своей невыносимой улыбкой в знак того, что заметил ее взгляд; он просто смотрел на нее, не делая попыток к ней подойти. Сначала она почувствовала себя преследуемой добычей, а потом по спине у нее пробежал холодок, потому что она догадалась, что он смотрел на нее через окно, когда она примеряла платье.

— Лучше бы вы ехали домой, мисс, — проворчал Уильям, который тоже ощетинился, заметив Долфа. Но Бел молча покачала головой. Она не побежала от надзирателя «Флита» и, уж конечно, не побежит от Долфа Брекинриджа. И она не бросится сломя голову в Найт-Хаус. Она еще не все дела сделала.

— Нет, Уильям. Пожалуйста, отвезите меня к Харриет Уилсон.

Деньги, которые Роберт только что положил на ее счет, означали, что она должна отвезти Харриет чек на сумму, равную двадцати процентам. Бел надеялась, что ее наставница не развлекает сейчас клиента, потому что ей очень хотелось поболтать с ней, но у них давно уже не оказывалось времени на это.

Долф сидел в фаэтоне, смотрел, как она уезжала, и не делал попыток преследовать ее. Бел несколько утомилась оттого, что уже много вечеров ей пришлось провести вне дома. Нужно бы отдохнуть от этого вращения в обществе, но сегодня они собирались побывать на концерте, который давался в честь героя войны, прусского генерала Блюхера. Бел улыбнулась. Мысль о том, что они куда-то идут с Робертом, наполнила ее радостным волнением.

Гарцующие вороные кони везли ее экипаж по многолюдным лондонским улицам. Бел равнодушно смотрела в окно, а прохожие провожали ее карету взглядами, словно знали, кто она такая.

А может, и знали.

Она осторожно поглядела назад и увидела, что Долф едет за ней. Она тяжело вздохнула и отвернулась. Наконец Уильям остановил ее коляску у дома Харриет. Долф тоже остановился неподалеку и продолжал наблюдать за ней. Уильям спрыгнул со своего сиденья и, подойдя к двери, постучал в нее. Увидев, как на крыльцо вышла Харриет, Бел сочла себя настолько в безопасности, что решилась выйти из экипажа, хотя Долф находился довольно близко. Она спустилась на землю и быстро направилась к двери, и тут Харриет вышла ей навстречу.