Она приоткрыла дверь, немного вышла наружу и несколько раз встряхнула кота. Ахиллес замер, не дергаясь, но Йона чувствовала, что такое фамильярное обращение ему не по душе.

– Мама, принеси мне что-нибудь обтереть его здесь! Сразу не подумала!

Послышалось мамино ворчание и некоторая суета.

– За дверь хотя бы занеси! Что держишь его снаружи!

Йона затащила кота и села на невысокую скамеечку справа от двери. Она держала его одной рукой, а другой – гладила по мокрой голове, на которой шерсть торчала словно наэлектризованная. Ахиллес прикрыл глаза и довольно мурчал, не двигаясь, каждый раз ожидая новой порции ласки.

Жил он у них уже три года. Котенком его никто не хотел брать – не всем нравился его окрас и еще – из всего помета он единственный родился с дефектом на правой задней ножке, из-за чего прихрамывал. Кто-то сказал, что это из-за аномалии сустава в районе ахиллова сухожилия. Так и возникло его прозвище. Хромота, впрочем, не помешала стать ему достойным представителем своего вида – здоровым, упитанным, и гонять мышей, птиц, прыгать по деревьям, и кричать под окнами соседей в начале весны.

Мама принесла старую йонину футболку.

– Ну что, давай приводить тебя в порядок, – улыбнулась Йона.

Улыбнулась и Вера, она стояла рядом, держа левую руку поперек груди, а другую прислонив к ней вертикально, ладонь которой при этом стала опорой для подбородка.

– Ну и где ты гулял три дня, Балбес? – она почти никогда не называла его Ахиллесом, редко. – Видишь, как промок! – по-доброму пожурила она его.

Кот, глядя на хозяйку, благодарно промурчал в ответ.

***

Йона почистила зубы, набрала полный рот воды, чтобы прополоскать. Глядя в зеркало, она думала о том, что завтра точно расскажет о Маркусе. Йоне было, с одной стороны, от чего-то очень страшно рассказывать об этом новом в ее жизни, с другой – ей был очень нужен мамин совет – как быть дальше. И мамино разрешение сходить в кино. Поэтому она «выпросила» у Маркуса один лишний день – до послезавтра, чтобы собраться с духом. Йона знала себя, она могла решающий момент откладывать до последнего, а потом так и не решиться, или сделать все так сумбурно, коряво и некрасиво, что потом несколько дней не находила себе места, думая о том, как лучше было сделать.

Йона сплюнула воду, снова посмотрела на себя. Глядя на свое худое, вытянутое лицо с редкими, но крупными веснушками, вьющиеся темно-русые волосы, спускающиеся до самых лопаток, она видела отца. Только глаза были мамины – зеленые, как драгоценные камни. У отца они были серыми. Внутреннему взору предстал образ папы: худощавый, лысый, с вытянутым лицом и теплой улыбкой, в свитере и черных штанах, он протягивает руки к ней, а она смеется, и неумело, неуклюже идет к нему. Самое отчетливое воспоминание детства – до жизни на Земле.

Она убрала все принадлежности в шкафчик за зеркалом, вышла из ванной, подошла к лестнице. Взглянула в темный зал. На кресле, свернувшись калачиком, спал Ахиллес. Будь здесь мама, согнала бы его. Йона улыбнулась и пошла наверх.

По пути к себе она заглянула к маме, хотя ее комната была дальше от лестницы, чем собственная.

– Спокойной ночи! – пожелала Йона.

Мама сидела на уже готовой ко сну кровати, в халате, с планшетом, и в очках разглядывала какие-то схемы. Она отложила планшет, сняла очки и подошла к дочери. Они обнялись.

– Спокойной ночи, доченька! Приятных снов!

– Приятных снов! – пожелала Йона.

Комната Йоны, как и мамина, также располагалась на втором этаже их дома, находившегося на отшибе поселка, и многие годы служившего восточным дозорным пунктом – вплоть до их заселения сюда. Она вошла, прошла к кровати, где на слегка скомканном одеяле лежал ее планшет. Йона подняла его, чтобы убрать на прикроватную тумбочку. Экран засветился – была открыта энциклопедия на статье об энергии Ци. Йона на мгновение замерла, пробегая глазами по строкам. Вспомнился разговор.

– Рано или поздно придется открыться людям, – сказала мама.– Надо придумать что-то правдоподобное. Помню, в свое время я много читала про экстрасенсорику, энергию Ци. Можно начать с этого.

– Сменить одно вранье на другое? – сказала Йона.

– Если ты сразу вывалишь все как есть – это знаешь, как обухом по голове. Не все такие, как Дебора… Есть гарантия, что несмотря на все мои заслуги и твою замечательность, нас не выгонят? Я бы не хотела снова скитаться. – Тон Веры от начала к концу фразы становился все резче и жестче.

Йона не нашлась что ответить.

– Понимаешь, – смягчилась мама, – они уже будут знать, какая ты, привыкнут ко всем этим «чудесам» и «фокусам», к твоей необычности. Им уже проще будет принять правду о том, что за этим стоит.

«В этом что-то есть», – подумала Йона. Кажется, мама права.

«А что сказать Маркусу?», – подумала она. Тоже про Ци? Неправда в самом начале пути может все разрушить, обидеть до глубины души, навсегда. На месте Маркуса она бы точно обиделась, думала Йона. А обижать его… Она даже думать боялась об этом.

Она выключила планшет, положила на тумбочку, включила маленький самодельный светильник и открыла верхний ящичек. Засунула руку поглубже и вынула часы – подарок Маркуса. Они показывали 22:58. Йона полюбовалась ими какое-то время, потом положила внутрь. Когда она все расскажет маме, можно будет спокойно носить их на руке. С этой блаженной мыслью Йона откинула покрывало, сложила его на стуле, и начала переодеваться.

«Завтра, – уже лежа в кровати, думала Йона. – Всё сделаю завтра».

Гроза стихла, гром доносился откуда-то издалека, молний уже не было видно. За окном барабанил дождь, уже не так громко и часто, и под его размеренный стук Йона уснула.

Обычный распорядок дня на воскресенье нарушился. Все снаружи вымокло, в огород, так любимый мамой, и в котором они копались по вечерам и в выходные, выйти было невозможно, не набрав обувью кучу грязи и самому не вымазавшись основательно в ней.

Пришла Дебора. Она была выше Йоны, хотя ей было всего четырнадцать и она только закончила школу. У нее были кремовые, пушистые волосы, круглое, более темное, чем у Йоны лицо, она всегда носила брюки или пышное трико, и рубашку – с рукавами, если было прохладно, и без – если было тепло. Девочкой она была бойкой и решительной, напоминая Йоне ее собственную маму.

– Привет! – поздоровалась она с Ахиллесом, ждавшим, когда выпустят.

Ахиллес юркнул наружу и был таков. Дебора вошла, поздоровалась с мамой, сидевшей в кресле в очках и державшей в руках бумажную, «художественную» по словам мамы, книгу, которую принесла из мэрии, и читала ее последние несколько дней с утра и перед сном.

– Здравствуй, здравствуй. Проходи, Дебора!

Йона на кухне мыла посуду.

– Я щас домою, чуть-чуть осталось! – крикнула она подруге, хотя на самом деле разгрузилась лишь половина горки, стоявшей со вчерашнего вечера.

– Не переживай, я с мамой твоей поболтаю.

Вера отложила книгу. Дебора села на один из стульев, и у них завязался разговор о будущей учебе, о книгах, которые мама рекомендовала ей прочесть. Дебора все восхищалась ее мамой и мечтала стать тоже робототехником, как она. Мама дала ей несколько книг для поступления. Это был грустный момент для Йоны. Дебора хотела не только учиться в полисе, но и пожить там, чтобы «не таскаться вечно туда-сюда» по ее выражению, поэтому видеться они будут теперь реже, намного реже. Дебора, конечно, обещала приезжать каждые выходные, благо, полис недалеко, в пределах видимости, и даже в будни, если получится. Но все же, это не каждый день, как сейчас. И Йона боялась, что из-за учебы однажды она исчезнет из ее жизни, как когда-то Карина и Лейла. Раньше, несколько лет назад, их было четыре подружки. Но годы шли, они росли, появились другие интересы – они стали отдаляться друг от друга, став лишь хорошими знакомыми. Кроме Деборы. Она была лучшей подругой. Уникальной. Потому что обладала невероятно ценным качеством, благодаря которому Йона с ней могла быть собой – она умела хранить тайны.