Ей нужно будет увидеть этих крокодилов и эти зыбучие пески, чем раньше, тем лучше. Но я не могу относиться к ней как к ребенку. Она выдающаяся и способная женщина.

— И что ты сделала? — спрашиваю я, зная, что она этого ждет.

— Я пошла в конюшню и нашла его внутри, он чистил лошадей. Я попросила Саймона выйти наружу. Это показалось мне более безопасным, чем говорить с ним внутри.

Косой взгляд в мою сторону, и я нехотя признаю ее предосторожность кивком.

Она продолжает:

— В качестве оправдания я указала на шатающийся булыжник, чтобы не показалось подозрительным, что я позвала его на улицу. Затем похвалила его за прекрасную работу, которую он проделал, починив дорожку в моем саду, за то, что теперь она стала совершенно гладкой, и я больше не зацепляюсь пятками за камни.

— Ага.

— Он совсем растерялся, так как вообще не ремонтировал дорожку. Потом напомнил мне, что это работа садовника, и хотя он будет рад рассказать мистеру Таллу о шатающемся булыжнике, лично у него нет возможности сделать с этим ничего больше, чем временный ремонт.

— И?

— Я сказала, что да, я хотела только, чтобы он рассказал мистеру Туллу о камне. Что касается садовой дорожки, я заявила, что у меня сложилось впечатление, будто он помог с этим мистеру Туллу. Он сказал, что нет, в тот день у нас было двое похорон, но он рад, что работа меня удовлетворила.

— Что доказывает, что он действительно Саймон.

— Вполне. Самозванец согласился бы починить булыжник и приписал бы себе помощь в саду. Следовательно, это Саймон, хотя я все еще обеспокоена тем фактом, что ты видела, как он следил за нами.

— Это заслуга твоего брата. Чем больше я рассматривала Саймона как подозреваемого, тем меньше это мне нравилось. Я могла бы объяснить все, кроме встречи с ним сегодня, и у меня появилась догадка на этот счет.

— Догадка, что это Дункан приглядывал за нами, — ее рот сжимается. — Это на него не похоже. Он способен опекать, но он знает, что я хожу в Старый город в одиночку.

— Он защищал тебя не от сомнительного района. До тех пор, пока он думает, что я Катриона, которая украла медальон, зная, что он очень дорог тебе, он не будет мне доверять.

— Вопрос, который мы решим, как только он разберется со своим документом, — она поднимается. — Тогда все в порядке. Мы решили все вопросы о Саймоне? Связывало ли его с Арчи Эвансом что-то еще?

— Гашишная трубка.

— Э…

— Используется для курения опиума, и я нашла в ней остатки вещества.

Ее губы дергаются.

— Я знаю, что такое гашишная трубка, Мэллори. Я не настолько отгорожена от реального мира. Мое замешательство проистекает от характера связи. У Эванса была трубка, принадлежащая Саймону?

— Нет, но они оба употребляют опиум.

— И…?

Я пожимаю плечами:

— Я не говорю, что они единственные два молодых человека в Эдинбурге, которые его употребляют, но так они могли познакомиться. Может быть, в опиумном притоне.

— Опиумный притон, — медленно произносит она.

— Не то время?

— Нет, все верно, но… видишь ли, опиум не является чем-то незаконным.

— Что?!

Она подходит и сжимает мое плечо.

— Бедняжка Мэллори, из столь отдаленных времен, когда сладкий опиум был вне закона.

Она замечает мое выражение лица и смеется:

— Я дразню тебя. Хотя опиум имеет свое применение, он вызывает сильное привыкание, будь то для личного использования или в качестве обезболивающего.

— Но это законно?

— Как и алкоголь, который, я могу утверждать, разрушил больше жизней. Нет, если Саймон балуется, то это незначительное и нерегулярное употребление. Я не видела никаких признаков расстройства. Считай, что это ничем не отличается от молодого человека, выпивающего пинту-другую в трактире, и он равной вероятностью мог встретить Эванса там.

Саймон вне подозрений, что возвращает меня к исходной точке. Кто душил Катриону в том переулке? Кто из ее длинного списка врагов наконец сорвался? Это водит меня по кругу, потому что я знаю только то, что у нее есть враги. Черт бы побрал эту девчонку, почему она не вела дневник?

«Дорогой дневник,

Сегодня сын мясника пригрозил удавить меня за то, что я ворую из его недельной выручки. Хи-хи! Как весело!

Мне очень нужно поговорить с Давиной. Мне противна сама мысль о том, чтобы иметь дело с ее дерьмом, и я ненавижу отдавать ей, как я знаю, небольшое состояние за ее информацию, но мне нужно перестать оправдываться, стиснуть зубы и покончить с этим. Я сделаю это сегодня вечером. Выскользну, убедившись, что хорошо вооружена, буду предельно внимательна, и собираюсь вернуться домой до закрытия пабов.»

Тогда стоит посмотреть на записку из комнаты Эванса с другой стороны. Сейчас нужно забыть об угрозе Катрионе и вернуться к списку адресов. Когда убийцей казался Саймон, я могла не видеть очевидной связи с адресами эмигрантов, поэтому отмахнулась от записки как от косвенной улики. Так случилось, что Саймон просто написал ее на обратной стороне бумажки с теми адресами, которыми Эванс поделился с третьим лицом. Но если убийца — не Саймон, то совпадение все еще случайно?

Эванс делился или продавал информацию о своих соседях. Почему адреса? Они были целью? В этом есть смысл. Его соседи-мудаки собирают адреса, чтобы натравить на них местных жителей, провоцируя преступления на почве ненависти или чего-то другого.

Первые два адреса были вычеркнуты. Исключены из списка возможных? Или с ними уже «разобрались»? У магазина игрушек была дата. Было ли это датой, когда они собирались действовать?

С кем бы Эванс поделился этим? И почему? С другой группой, желающей опередить их? Соперничающее профашистское братство? Как больное испытание для новичков — кто сможет поджечь больше эмигрантских домов и предприятий?

Маловероятно. Не похоже, что в городе всего пять эмигрантских домов и предприятий. Возможно, это не Ванкувер, но даже если включить ирландцев, бежавших от Картофельного голода, то эмигранты составляют пять процентов населения. Это означает, что каждое двадцатое домохозяйство подходит под их определение чужаков. Их вполне можно найти самостоятельно, не покупая список у какого-то репортера.

Итак, в чем суть этого списка?

Я помню дату рядом с магазином игрушек. Эта дата уже прошла, и на магазине не было никаких следов повреждений. Это наводит меня на мысль, и если я права, то еще один элемент мозаики, витающий в воздухе и кажущийся бессмысленным, встанет на место.

Мне нужно подтвердить свои подозрения. Смогу ли я добраться до магазина игрушек и успеть к чаю? Я сверяюсь с часами. Меня поджимает время, очень поджимает, но потом магазин будет закрыт, а каждый потерянный день — это еще один шанс для убийцы взять свою следующую жертву в стиле Джека Потрошителя.

Я спешу в библиотеку и быстро пишу записку для Айлы. Я не пытаюсь найти ее — она захочет присоединиться ко мне, и тогда я действительно опоздаю к чаю. Беру несколько монет из тайника Катрионы и ухожу.

Глава 36

Магазин игрушек — это поистине страна чудес. Снаружи он выглядит как элитный магазин в современном мире, где игрушки на самом деле предназначены для взрослых, чтобы выставить их в качестве причудливых акцентов или разместить высоко на полках в детском саду, где грязные руки не смогут до них дотянуться. Но когда захожу внутрь, вижу настоящих детей, суетящихся под пристальным, но добрым взглядом продавца.

Продавец — женщина около тридцати лет. Темноволосая, темноглазая и полноватая. Она улыбается троице девочек, разглядывающих полностью шарнирную деревянную куклу.

— Вы можете потрогать ее, если хотите, — говорит она. — Давайте. Возьмите на руки. Посмотрите, как двигаются руки и ноги.

Я подхожу к прилавку, и она улыбается мне, но это рассеянная улыбка, ее внимание приковано к детям, она наслаждается зрелищем их чуда. Я тоже делаю паузу, чтобы насладиться этим, и чувствую тяжесть монет в своем кармане.