Если она решила пойти на этот риск, имею ли я право отказать ей? Особенно, если мое умалчивание может навредить расследованию, лишить меня человека, с которым я могу обсуждать свои идеи? Ранее я пообещала себе, что когда эта тайна поставит под угрозу расследование, я поделюсь ею. Мы достигли этой точки.

— Хорошо, — наконец отвечаю я, когда мы приближаемся к садам, ведущим к Новому городу. — Могу я попросить, чтобы мы сначала закончили обсуждение Саймона? Поверь, у меня есть веская причина подозревать его, ответь на мои вопросы, а потом я расскажу.

Когда она колеблется, я продолжаю:

— Даю тебе слово, Айла. Это не уловка. Я бы предпочла задать эти вопросы до того, как моя теория повлияет на тебя.

— Хорошо. Я доверяю тебе и докажу это, поделившись информацией, которую я бы никогда не рассказала никому из наших домочадцев, включая моего брата. Когда дело доходит до прошлого моих работников, я делюсь этим с Дунканом только в том случае, если оно касается его напрямую.

— Принцип необходимого минимума.

— Именно. Он должен знать, что Катриона воровка, а Алиса карманница. Ему не нужно знать, что Саймон был… — она прочищает горло. — Он попал в беду из-за того, что якшался с мужчинами. Пожилыми гомосексуальными мужчинами.

— Он был секс-работником? — озвучиваю свою догадку.

— На самом деле, нет. То есть я так не думаю, в самом строгом смысле, и если он и принял деньги, то это ничем не отличается от продавщицы, принимающей ренту от состоятельного поклонника. Саймон… — она кашляет в перчатку. — Прошу прощения, если я отступлю, что должно показаться тебе ужасно странным. Я считаю себя женщиной мира, но я знаю, что мир выходит за рамки моего опыта с ним. У Саймона был друг, молодой человек, не столь красивый, но очень обаятельный и словоохотливый. Я считаю, что они были просто друзьями, но в любом случае это не мое дело. Они вдвоем увлеклись переодеванием в девушек, в пару очень хорошеньких и очаровательных девушек, которые часто посещали театры и тому подобные заведения и флиртовали с мужчинами, которые точно знали, кто они такие, и с удовольствием участвовали в спектакле. Были сформированы связи к финансовой выгоде Саймона и его друга. Это не тот мир, в котором я живу, но я не вижу в нем никакого вреда.

— Все были довольны.

— Да, — она сворачивает на Принсес-стрит и говорит еще тише: — Проблема возникла, когда друг Саймона избавился от привязанности, которая становилась все более тревожной. Он нашел нового благодетеля, а его старый благодетель убил и его, и его нового любовника.

Мне следовало выглядеть шокированной, и я издаю подходящий звук, но я видела подобное раньше. Друг Саймона сбежал от токсичных отношений, и его за это убили. Слишком банальная история, независимо от периода времени.

Айла продолжает:

— Это грозило разразиться скандалом, особенно если учесть, что убийца был человеком с высоким положением в городе. Полицию подкупили, чтобы она смотрела в другую сторону. Боюсь, они были только рады умыть руки в этом вопросе. Однако им нужен был козел отпущения, и их взгляд упал на Саймона.

— Дерьмо.

— Ему было восемнадцать, сын ирландского эмигранта, и он был вовлечен в то, что они считали «девиантным» поведением. Он избежал виселицы только потому, что один из его бывших любовников имел достаточно влияния, чтобы помочь ему, и, к счастью, не побоялся вмешаться. Этот человек знает Хью, а через него узнал о моих методах найма, поэтому я взяла Саймона в конюхи. Не берусь сказать, что хорошо его знаю, но совершенно уверена, что он выбрал ту прежнюю жизнь по собственной воле, следуя своим склонностям.

— Это значит, что ему нравятся мужчины, а не хорошенькие горничные.

— Да. Он, как ты говоришь, водил дружбу с Катрионой. Я не видела ни намека на что-то большее.

Я задаю больше вопросов. Катриона и Саймон недавно ссорились? Может спорили? Не то, чтобы Айла знала об этом, кроме того, ее не было дома месяц, а Грей редко замечает домашние драмы.

Кажется ли Саймон другим? Айла описывает его как тихоню, а это не тот парень, с которым я разговаривала. Ей он кажется самим собой, но они мало пересекаются. Он больше общается с Греем, который не самый наблюдательный парень, когда дело касается его работников.

Это как раз тот момент, когда мне нужно рассказать все Айле, и мы дважды обходим квартал вокруг дома. Во время первого круга я выкладываю ей свои мысли о том, что убийца — это парень, который напал на меня в двадцать первом веке, которого перебросило в тело напавшего на Катриону, а также то, что и мой убийца и его новое тело — это Саймон. Второй круг проходит в тишине, пока она обдумывает услышанное.

— В этом есть смысл, — медленно произносит Айла, когда мы выруливаем на дополнительный круг. — Инициирующим событием является нападение, происходящее в два периода. Две женщины подверглись нападению двух мужчин аналогичным образом в одном и том же месте. Если ты переместилась в Катриону, логично предположить, что твой нападавший мог переместиться и в ее нападавшего.

Я не отвечаю. Она все еще погружена в свои мысли, и мы доходим до следующего угла, прежде чем она задаёт вопрос:

— Ты знаешь что-нибудь о человеке, который напал на тебя в твоем времени?

— Я видела его лицо, но это не поможет. Он был серийным убийцей, убившим двух человек. Задушил их веревкой, такой же как и в моем случае. Я видела его ранее в тот день, в кофейне. Я пролила на него кофе.

Ее брови взлетают вверх.

— Это была моя вина. Я отвлеклась, пытаясь сделать слишком много дел одновременно и столкнулась с ним. Я извинилась, чувствуя себя ужасно, но он отмахнулся от меня, а затем выследил и попытался убить.

— Это кажется чрезмерным.

— В моем мире людей потрошили и четвертовали за меньшее, — смотрю на нее. — Шучу, конечно. Это была не столько чрезмерная реакция на пятно от кофе, сколько оправдание. Некоторые серийные убийцы убивают без разбора, потому что речь идет о действии, а не о жертве. Для других речь идет о жертвах, выборе людей, которые напоминают им о маме или о девушке, которая им отказала, или о чем-то еще. А с этим парнем это была игра. Он позволил своим жертвам самостоятельно выбирать, так сказать. Если кто-то разозлит его самым обычным образом, сможет ли он выследить и убить его?

— Рассудительное, — бормочет она. — Именно так вы с Дунканом назвали убийство Арчи Эванса. Методичное и рассудительное, лишенное страсти и кровожадности.

— Если бы мне пришлось строить предположения, основываясь на убийствах в мое время и здесь, я бы сказала, что мы имеем дело с парнем, который считает себя умным. Его движущей силой является эго. Он хочет, чтобы это сошло ему с рук, и, поскольку он не обязан убивать каким-то определенным образом, он может избегать шаблонов и связей, которые могли бы его раскрыть. Затем он прибывает сюда, перед золотым веком серийных убийц.

— Золотой…? — она качает головой. — Я даже не хочу знать, что это значит. Предположительно, они становятся более распространенными.

— Для многих людей в наше время первый серийный убийца не нанесет удара еще двадцать лет. Он не был первым, но до сих пор остается самым известным. Этот парень приходит сюда и думает, что может украсть его славу. Быть умным и запоминающимся. Но никто не обращает внимания. Поэтому он идет другим путем. Повторить эти убийства, опередить Потрошителя.

— Потрошителя? — еще одно качание головой. — Я определенно не хочу об этом спрашивать.

— И не нужно. Дело в том, что он воспроизвел известное в будущем убийство и, несомненно, продолжит эту серию убийств, а это значит, что нам нужно остановить его.

— Согласна.

— Мы узнали друг друга во время того нападения, — говорю я. — Я полагаю, что он знает, кто я, и я знаю, кем он был. Проблема именно в «был». У него есть преимущество.

— И ты думаешь, что он теперь Саймон?

— Я предполагаю, что он мог стать Саймоном. Мне нужно от тебя либо доказательство того, что парень в теле Саймона — это Саймон, либо дополнительная поддержка идеи, что это не так.