Постой.

Насколько он зол?

Достаточно зол, чтобы устроить ей засаду в переулке?

Я осторожно говорю:

— Мне жаль, что я подняла эту тему. Я действительно потеряла память. Это нападение…, - я вздрагиваю, — меня почти убило.

Говоря, я наблюдаю за его реакцией в поисках хотя бы проблеска вины. В его глазах нет ничего, кроме искр гнева.

— Да, — согласился он, — когда я узнал, что на вас напали, я поклялся себе, что привлеку нападавшего к ответственности. Я начал задавать вопросы, рыскать по Грассмаркету и знаете, что обнаружил? Вы продавали информацию, полученную от меня в ту ночь, когда на вас напали.

Получается, Финдли узнал о предательстве Катрионы только после нападения. Неудивительно, что он так зол. Он собирался найти преступника, но обнаружил, что нравившаяся девушка его обманула, а напали на нее в момент предательства.

На Катриону напали, когда она продавала информацию.

Это полезная информация. Я знаю, что она была в пабе на рынке. Теперь я знаю, почему.

— И вам нечего на это сказать, да? — спрашивает Финдли.

— Я… я не знаю, как мне на это реагировать, кроме как извиниться со всей искренностью. Я обидела многих людей, включая вас. Мне жаль, — я встречаюсь с ним взглядом, — очень, очень жаль.

Он отводит взгляд и резко говорит:

— Давайте покончим с этим.

Адрес приводит к городскому дому, зажатому в шеренгу таких же как этот. На нескольких висит табличка: «СДАЕТСЯ КОМНАТА». У этого в окне табличка, вежливо сообщающая: «МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ МИССИС ТРОУБРИДЖ ДЛЯ МОЛОДЫХ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ».

Когда МакКриди сказал, что Арчи Эванс жил в доме с другими молодыми людьми, я представила себе современное обустройство, когда группа парней вместе снимает жилье. Что глупо в викторианские времена. Если в доме не будет женщины, они начнут голодать, умирая в постели, на которой не меняли простыни в течение года. Хорошо, да, я уверена, что есть самодостаточные викторианские холостяки, но я подозреваю, что слишком многие будут похожи на Грея, поджигающего кухню, пытаясь приготовить кофе. Кто-то всегда делал это за них. Решением, естественно, является пансион, где хозяйка может помочь преодолеть этот неудобный разрыв между уходом от мамы и приобретением жены.

Я поднимаюсь по ступенькам и, прежде чем постучать, открываю корзинку, которую держу так, чтобы показать пироги с мясом. Затем проворно стучу и жду. Когда никто не отвечает, я снова стучу.

Я слышу мужской голос из-за двери:

— Кто-нибудь откройте эту проклятую дверь! Топот сапог, а затем дверь распахивается, и я вижу молодого человека на год или два старше Катрионы. Он в помятой одежде и без галстука, что в это время можно считать, что он открыл дверь будучи без одежды. Он смотрит сначала на меня, затем на пироги и обратно. Затем ухмыляется.

— Кто-то заказал пирожок? — кричит он внутрь дома.

— Простите? — говорю я.

В ответ он просто моргает.

— Вы сейчас назвали меня пирожком? — спрашиваю я.

Его рот открывается, а взгляд падает на пироги в моих руках.

— Я имел ввиду выпечку.

— Ну да, конечно.

Другой молодой человек появляется позади первого и хлопает его по плечу.

— Не обращайте внимания на этого болвана. Он просто уже пригубил бренди. Кстати, я Генри.

Этот молодой человек носит галстук и выглядит менее растрепанным. В его глазах я вижу блеск, который хорошо понимаю. Он понял ситуацию и теперь думает, что он мой спаситель, и я должна упасть к нему на грудь от признательности.

— Я слышала новости об Арчи. Я хотела выразить соболезнования. Могу войти? Предполагаю, что миссис Троубридж дома и сочтет это уместным.

— Она где-то здесь, — Генри подмигивает, — она обычно прячется, когда мы возвращаемся домой с занятий.

Он проводит меня через пустой коридор и машет рукой в сторону открытой двери. В комнате полдюжины молодых людей. Двое занимаются армрестлингом, двое других подбадривают их и делят между собой выпивку. Пятый растянулся на полу с учебником, а парень, который открыл дверь, вернулся к чтению чего-то, что определенно не является учебником, учитывая, что на обложке изображена очень пышногрудая женщина в нижнем белье.

Это викторианская версия дома братства.

Когда я захожу, все шестеро поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. Все шестеро медленно оценивают меня, а тот, кто читает пошлый журнальчик, даже не удосуживается скрыть обложку. На самом деле, он старательно демонстрирует её, чтобы убедиться, что я увижу. Да, это определенно братство.

— Ну, ну что у нас здесь, — говорит один из пьющих, неуверенно вставая на ноги. — Томас сказал что-то о пирожках? Пожалуйста, скажите мне, что ваши товары продаются. Не слишком дорого, надеюсь. В конце концов, я бедный студент.

Генри поднимает руку.

— Ничего подобного. Эта молодая девушка пришла засвидетельствовать свое почтение. Она принесла нам пироги.

Я делаю неглубокий реверанс.

— Мне было очень жаль слышать о смерти Арчи. Я знаю, что вы все в трауре, но я хотела принести эти угощения для вас.

Я делаю шаг вглубь комнаты, придавая своим чертам подобающее выражение печали.

— Я не могу поверить, что его больше нет, особенно таким ужасным образом.

Один из сидящих юношей фыркает:

— Его задушили.

— Вы не считаете это ужасным макабром? Инсценировка, чтобы он выглядел, как птица?

— Макабр? — громко смеется Томас, юноша, открывший мне дверь. — Какие необычные слова исходят из вашего красивого рта. Где вы выучили их? На факультете бульварных ужасов?

— Да, макабр, — говорит тот, кто единственный из всех присутствующих занимался учебой, — она правильно подобрала слово. Боюсь, что мы имеем дело с сумасшедшим. Я слышал, что один из них сбежал из психиатрической лечебницы.

Я предполагаю, что он насмехается надо мной, но его лицо серьёзно, и двое его соседей по комнате кивают.

— Возможно — говорю я, — и все же…, - прикусываю губу, — я не должна этого говорить, но я дьявольски любопытна.

Томас поднимает брови.

— Дьявольски любопытна? Действительно?

Я нацеливаюсь на молодого человека с учебником. Он читал его небрежно, поверхностно, как будто выполнял обязательство, и сейчас, как только представился повод, он бросил свое занятие.

— Я слышала…, - начинаю я.

Они все слегка сдвигаются в мою сторону, чтобы послушать.

Моя цель закрывает свой учебник.

— Слышали что, мисс?

— Ходят слухи, что бедного Арчи пытали. Это было не случайное убийство. Его убийца что-то от него хотел, — я делаю паузу для пущего эффекта, — точнее информацию.

В комнате проявляются отчетливые перемены, нечто осязаемое в воздухе. Томас поднимается со своего места и делает шаг ко мне.

— Это то, что вы слышали? — говорит он.

От его тона я, полагаю, должна была отступить, опустить взгляд, пробормотать, что, быть может, я ошибаюсь. Вместо этого я фокусируюсь на нем как лазер, эти перемены в воздухе говорят мне, что я наткнулась не только на викторианский дом братства. МакКриди назвал их радикалами, даже если я не видела никаких признаков этого.

— Ходят такие слухи, — говорю я, — хотя я не могу представить, что кому-то могло понадобиться от бедного Арчи. Я знаю, что он писал о местных преступлениях для «Эдинбургского вечернего куранта». Я могу только предположить, что какой-то негодяй решил, что он слишком много знает, и убил его за это.

Молодые люди обмениваются взглядами.

— Наверное, так оно и есть, — спокойно говорит Генри, — мы всегда говорили Арчи, что ему нужно быть осторожнее с такой опасной работой. У него была привычка болтать, когда следовало бы придержать язык.

Готова поспорить, что так оно и было.

Я осматриваю комнату, как будто я не только потеряла смысл того, что он говорит, но и интерес. Мыслить — это так сложно для моего женского мозга.

Осматриваясь, я замечаю что-то рядом с диваном. Короб, наполненный газетами и листовками, похожими на брошюры о преступлениях, которые Саймон принес для Грея. Рядом с ящиком лежит ужасно уродливая расшитая подушка, и я делаю вид, что сосредоточилась на ней.