Митрополит Антоний оказался в шаге от избрания его на возрождавшийся Патриарший престол, а в годы послереволюционной смуты возглавил Русскую Православную Церковь Зарубежья. Духовным учеником владыки был уроженец Харьковщины, молодой выпускник юридического факультета Харьковского университета Михаил Максимович, прославленный в 1994 г. как Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский, новых времен чудотворец, осенивший своим подвижничеством несколько континентов.

Воистину небезоснователен Умберто Эко, описывающий в знаменитом романе «Маятник Фуко» некоего героя, который в 1902 г. «пускает гулять по Парижу загадочное обращение к французам с призывом поддержать Патриотическую Русскую Лигу, основанную в Харькове».

Так бывает в современной жизни: диалог начинается как виртуальный, электронно-почтовый, а потом, слово за слово, собеседники обнаруживают, что, пасуясь через океан, приходят к формулированию фундаментальных основ собственного бытия. Перебрасывая шарик словесно-умственного пинг-понга из Нью-Йорка в Харьков и обратно, мы с Юрием Милославским задумались о ментально-исторической общности, характерной для Харькова. О том, что Харьков издавна является носителем уникальной совокупности культурных особенностей, порожденных особыми историческими и отчасти геополитическими обстоятельствами.

При внимательном рассмотрении выяснилось, что Харьков вообще является сильным центром стягивания больших пространств и энергий, что в «харьковскую парадигму» вовлечены многие города и страны, с которыми связали судьбу уроженцы Харьковщины. Большое число известных деятелей Русского мира (мыслителей, писателей, священства, воинства), приложившихся к поприщу «Харьковской цивилизации», оставило в жизни города внятный след, и настала пора осмыслить место Харькова в «мировом раскладе».

Назовем – для услады – ещё несколько имен. Мыслителя Григория Сковороду, коего, как помним, «мир ловил, но не поймал». Из здешних мест – лингвист Потебня и биолог-нобелиант Мечников. Отсюда «мирискусники» – ученик А. Архипова и К. Коровина Александр Шевченко, а также Зинаида Серебрякова, ветка от семьи Лансере – Бенуа; здесь на Сабуровой даче Всеволод Гаршин породил свой «Красный цветок», тут же скрывали от мобилизации то в белую, то в Красную армию Велимира Хлебникова. В Харькове жил и сочинял обэриут Александр Введенский. Тут Чайковскому сделали лучший его фотопортрет. Не забудем и о графе Ф.А. Келлере – единственном из российского высшего генералитета сохранившем верность царю в смуте 1917 г.

Завершая введение в краткую апологию Харькова, скажем: место Харькова на карте русской культуры вплоть до новейших помраченных времён носило характер системообразующий. Харьков всегда был не статистом, а делателем в общем пространстве Русской, а значит, и мировой цивилизации.

Лопахин в «Вишнёвом саде» восклицает: «А я в Харьков уезжаю сейчас… вот с этим поездом». Отправимся и мы.

Отметив 400-летие правления Дома Романовых – императорской фамилии, в период царствования которой Российская империя достигла наивысшего расцвета, мы всматриваемся в наше прошлое словно через магический многовековой кристалл, испытывая сонм чувств – восхищения, сострадания, вины, доходящей до отчаяния, и не находим ответа на вопрос: почему столь трагично и жутко все завершилось? Почему он все-таки настал, тот самый «России страшный год, когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь», как было указано в «Предсказании» (1830) Лермонтова, почему наше Отечество взял за горло «Некто 1917», как прорицал поэт-футурист Хлебников?

Четыре века Романовых на российском престоле – это четыреста лет удержания Отечества от смуты и все равно в конце концов падение в вековой полубеспамятный провал, в русский бунт, по слову Пушкина, «бессмысленный и беспощадный». Мы просто обязаны оглядеть себя, свое многострадальное Отечество изнутри, понять, почему это наваждение стряслось с нами, можем ли мы вернуться хотя бы к подобию к гармонии русской жизни, находясь на ином цивилизационном витке. Я бы сказал, что последствия Смуты 1612 г., усиленные адом 1917-го, до сих пор не преодолены. Не исключено потому еще, что до сих пор нет ясности с останками царственных страстотерпцев, что не зарыта в землю плоть главного демона России, а продолжает источать свои инфернальные миазмы в сердце Красной площади, что нет в массе исторического покаяния, ощущения общей вины царе- и братоубийства – как личной, слезной.

И все же память на удивление существует порой вопреки, и сколько ее ни ничтожь, она все равно пробьется слабыми незабудками сквозь лопающийся бетон забвения. Память хранят не только люди и книги, но и дома, ландшафты. И сказано: «Бог сохраняет всё». Это значит, что Свет сочится к нам из незримого града, Небесного Иерусалима, который всегда здесь, только у нас зачастую нет дара этот свет восприять.

Самое внятное свидетельство участия Дома Романовых в судьбе слободского города Харькова явлено, безусловно, университетом. Харьковский университет был учрежден указом государя Александра I от 1804 г. фактически по хронологии вторым (одновременно с Казанским) в империи после Московского университета и начал работу в 1805 г. Весь последующий расцвет Харькова – в течение имперского XIX в. и затем советского XX – связан с наличием в нем университета, который стал остовом, на который наросло все воспоследовавшее: наука, промышленность, культура, отчасти православная духовность и мысль.

Под первое здание университета был передан губернаторский дом. Он стал губернаторским сразу после отбытия императрицы Екатерины Великой, для остановки которой был построен.

Императрица останавливалась в нем в 20-х (по нов. ст.) числах июня 1787 г., возвращаясь из Крыма. «Историческая хронология Харьковской губернии» сообщает: «В Харьков въехала государыня 10 июня около 8 часов вечера и была встречена на Холодной горе преосвященным Феоктистом, губернатором Норовым, представителями города и народом. При духовой музыке, помещенной на триумфальных воротах, сто одном выстреле из пушек государыня проследовала во дворец…» Дом уцелел в лихолетья. Когда было построено новое здание университета, в этом открыли Украинский заочный политехнический институт, а в новейшие времена – УИПА (Украинскую инженерно-педагогическую академию).

А в тот памятный день состоялось вечернее гулянье с иллюминацией и фейерверком. На следующий – императрица отправилась на молебен в находящийся рядом Успенский собор: «Опираясь на трость, без зонтика, в полуденный зной, она шла очень тихо, с лицом довольным, исполненным благоволения, величественно и милостиво кланяясь на обе стороны». В тот день «Ее Величество отправилась в дальнейший путь». Событие наделало немало шума в умах горожан, о пребывании императрицы остались в народе изустные байки-легенды – о встрече с философом Сковородой («Отчего ты такой черный?» – «Э, вельможная мати, разве ж ты где видела, чтобы сковорода была белая, коль на ней пекут и жарят, и она вся в огне?»), о топонимах Холодная гора, Хорошево, Безлюдовка.

А к приезду императрицы готовились беспрецедентно. Очевидец Ф.П. Лубяновский рассказал в своих записках: «За неделю перед прибытием в городе уже не было угла свободного; жили в палатках, шалашах, сараях, где кто мог и успел приютиться; все народонаселение губернии, казалось, стеклось в одно место; к счастью, было это летом при ясной, тихой и теплой погоде». Он же вспоминал: «Показался на Холодной горе Царский поезд; настал праздников праздник. Тысячи голосов в один голос громогласно воскликнули: «Шествует!» – и все умолкло. Неподвижно, как вкопанные, в тишине благоговейной все смотрели и ожидали: божество являлось… От ворот до дворца (ныне университет) версты полторы. Императрица ехала шагом и из кареты по обе стороны кланялась; слышен был только звон с колоколен. Не случалось мне быть в другой раз свидетелем такой глубокой тишины и благоговения при многочисленном стечении народа. Императрица показалась на балконе дворца; тут только обычное «ура» загремело по всему городу. Затем смерклось, зажгли фейерверк, на беду не удавшийся; к тому же ракета угодила в шею секретарю Верхнего земского суда. Придворный врач прибежал осмотреть раненого; фейерверк отменен; затем кто-то из свиты вручил счастливому секретарю золотые часы, в изъявление соболезнования от Всемилостивейшей Монархини. Звучит до сих пор у меня в ушах возглас: «Мати ты наша премилосердая», который раздался между тысячами украинцев, когда разнеслась весть о часах».