Возможно, если я перестану пытаться контролировать степень своих страданий, я почувствую боль, которая научит меня тому, что мне нужно делать, чтобы больше любить жизнь и меньше нуждаться в боли.

Когда я наблюдала за моей новой подругой, такой уязвимой и такой стойкой одновременно, мне захотелось полюбить и исцелить ее. Это не было заметно, но я знала, что внутри у нее была трещина. Я представляла себе, сколько ночей она провела в одиночестве и боли, как горько она плакала, кричала, стенала. Я видела, как она теряла сознание на руках тех, кого любила, тех, кто выжил и понимал ее. Я хотела избавить ее от всего этого. Я хотела спасти ее от страданий, которые, насколько я могла себе представить, пожирали ее душу днем и ночью. Я хотела стать ее антидепрессантом. Я хотела притупить ее боль, сделать ее бесчувственной к реальности потерь.

И вдруг я поняла, что в тот момент ей не нужен был герой. В этот самый момент она существовала отдельно от своего трагического прошлого. Она не металась, не жила воспоминаниями и не боролась с несправедливостью этого мира. Она реагировала на то, что проживала прямо сейчас. Она ела пусть и завядший салат, слушала музыку, которая, похоже, ей нравилась, общалась со мной, абсолютно незнакомым человеком, разделившим с ней незабываемый опыт в сердце ужасно банальной Таймс-сквер. Ей не нужен был кто-то, кто навсегда избавил бы ее от боли, потому что она жила, впитывая в себя навсегда одну минуту за один раз.

Каждый из нас в каждое мгновение выбирает, на чем сосредоточить свое внимание и что сказать самому себе. Мы всегда будем хотеть больше хорошего, меньше плохого и больше власти над распределением этого. И хотя мы не можем изменить того, что неотъемлемая часть жизни – это страдание, можем контролировать, как долго мы будем его терпеть и что будем с ним делать.

В значительной степени вопрос о том, почему мы должны страдать, совершенно неуместен, поскольку это лишь затягивает принятие того, что есть. Но человек стремится понять. Если мы собираемся сделать выводы, то они должны быть полезными, помогающими нам справиться с болью и освободиться от нее. Думая об этом, я спросила в Твиттере: «Почему в мире так много страдания?»

Сопротивляться боли и избегать ее причин любой ценой – естественный человеческий инстинкт. На самом деле речь идет о биологической реакции на предполагаемую опасность, которая подсказывает нам, когда нужно бежать, спасая свою жизнь, а когда (в некоторых случаях) просто сидеть и переживать из-за того, что мы не можем бегать так быстро, как нам бы того хотелось. Еще у древних людей выработалась отлаженная реакция «бей или беги», которая позволяла выживать в этом опасном мире. Единственное различие между человеком современным и древним – в том, что на нас уже не нападают львы. Наши опасности сегодня – это любовные неурядицы или конфликты с коллегами по работе. Чаще всего, когда мы начинаем кричать или топать ногами, нашей жизни ничего не угрожает. Это лишь страх последствий, которые потенциально могут оказаться для нас неприятными. Умом мы понимаем, что ссора или проблемы на работе для нас не смертельны и что наш стресс никак не может изменить то, что было, или то, что будет. Но мы приучили себя, что нужно бороться, чтобы взять верх над обстоятельствами, а когда они нам не подчиняются, мы впадаем в панику. Иногда мы сами причиняем себе вред, чтобы убедиться, что никто и ничто не может нам навредить. Мы предпочитаем причинить боль себе сами, впадая в стресс, переживая страхи, просто чтобы быть уверенными, что готовы к тому, что что-то потенциально может причинить нам страдания.

Как только мы решим, что готовы выучить соответствующие уроки, мы сможем превратить во что-то хорошее почти все, что причиняет нам боль.

С другой стороны, исторически так сложилось, что мы романтизируем боль. Мы с упоением читаем истории тех, кто выжил, мы смотрим фильмы и видеозаписи в сети, рассказывающие истории успеха людей, прошедших тяжелые испытания, и, соединяясь со своим внутренним Ницше, утверждаем: что нас не убивает, то делает нас сильнее. В какой-то степени это неплохо, ведь так мы напоминаем сами себе, что можем оправиться и вернуться к нормальной жизни после трудных времен! Но это выглядит так, будто мы убеждаем себя: чем сильнее боль, тем сильнее наш дух. Или, иначе говоря, чем тяжелее путь, тем большее вознаграждение ждет нас в конце пути. Выглядит так, будто мы верим, что чем больше страдание, тем важнее урок и тем больше мы сможем предложить миру. Или, возможно, мы медлим, до изнеможения пытаясь справиться с хаосом, чтобы не признавать, как глубока пропасть между тем, кто мы есть, и тем, кем хотим быть.

В своей книге «Сила настоящего» Экхарт Толле объясняет, что мы цепляемся за свои проблемы, потому что они определяют нашу идентичность. Таков был и мой случай. На протяжении многих лет я направляла все свои страдания на желание исчезнуть. После того как я провела несколько недель, питаясь лишь безвкусной, низкокалорийной пищей с низким содержанием сахара, я испытывала острую боль в груди, будто мое сердце пыталось вырваться из своей темницы. Мышцы живота сжимались от внутренних спазмов этой пещеры, которой стал мой желудок, а мой разум кружился в психоделическом гипнотизирующем вихре. Влажная от пота и едва стоящая на ногах, я упала на пол рядом с ванной и молилась, чтобы брат или сестра прошли мимо моей двери и, услышав мой едва слышный зов, помогли добраться до постели. Я постоянно ждала, чтобы кто-нибудь пришел мне на помощь, но втайне надеялась, что никто не заподозрит, что в этом моя суть: я вечно нуждалась в том, чтобы меня спасали.

В конце концов я доползла до кухни. Там я прижалась щекой к прохладному кафелю и стала грызть соленое печенье. Я была уверена, что способна испытывать лишь телесную боль. Я была крайне слаба физически, к тому же при столь серьезном недоедании просто не было необходимости думать о чем-то другом, что могло причинить мне страдания. Ничто другое не было столь же опасным и угрожающим жизни. Тяжесть этой проблемы в сочетании со столь впечатляющей физической легкостью заслоняла реальность моей глубокой эмоциональной боли. Постоянно страдая, я была специалистом по избеганию боли. Прошли годы, прежде чем я поняла: возможно, перестав стремиться к контролю интенсивности своей боли, я смогу прочувствовать ее и она подскажет, что нужно сделать, чтобы больше любить жизнь и меньше нуждаться в боли. Я поняла: возможно, если я освобожусь от пыток, которые прежде помогали мне чувствовать себя в безопасности, я смогу преодолеть чувство дискомфорта, вызванное тем, что действительно беспокоило меня, и жить жизнью, в которой не будет места боли.

Когда мы осознаём, где именно у нас болит и почему (будь то физическая боль или эмоциональная), мы обретаем возможность понять причину этой боли и предпринять шаги к ее исцелению. Но это значит, что мы должны быть готовы отказаться от театральности, от комфорта и даже, возможно, от гордыни, которые идут рука об руку с нашей грустной историей. Они должны потесниться и дать место лучшей истории. Прежде чем мы извлечем уроки из нашей боли и привнесем в нашу жизнь позитивные изменения, нам нужно перестать стремиться к боли. Как только мы решим перестать цепляться за боль, гнаться за ней и контролировать ее, у нас появится огромная сила, способная изменить наш мир.