Вывод преждевременный, но по факту – именно так.
Мужчины, которые могли бы справиться с «охотниками» за рабами, увидели лишь последствия своего отсутствия. Все, что им оставалось, это оплакивать погибших и скорбеть о судьбе тех, кого пленили.
Бенун представила лицо своего жениха, Мангу, вспомнила безжизненное лицо бабушки и ее застывшие глаза, которые спокойно и строго смотрели в небеса и залилась горькими, жгучими слезами.
Она рыдала и все, что накопилось и спрессовалось в вязкий, липкий комок в ее душе, размякло и выплескивалось со слезами, которых, оказывается, было так много, что она могла затопить все вокруг. Она не помнила за всю свою жизнь, чтобы хоть однажды слезинка пролилась из ее глаз. Бенун познавала истину, что только так изнывающая от непомерного груза душа могла помочь себе, не дать страданиям и боли себя раздавить.
Ей стало легче. Природа отозвалась на ее слезы, оставляя на будущее откровение – отныне так будет всегда – ее печали и радости будут отзываться эхом, которым можно управлять.
– «Вот и хорошо, вот и пусть превращусь в океан, пусть все погибнут! Смерть освободит несчастных, а злых и жестоких – накажет. Я больше не могу все это терпеть, во мне нет таких сил! Боги ошиблись, когда принимали решение, чтобы я родилась. Почему они такие злые, почему не могли просто убить меня одним взмахом кинжала, или не дали мне утонуть? Всякий раз спасали меня в последний момент, не давая расстаться с жизнью. За что они так со мной?
– Бенун…
– Да, бабушка, да! Бенун, которую ты знала, больше нет! Есть рабыня, у которой есть цена и хозяин с плетью. То, что ты видишь на моих руках, следы от цепей. Прощай. Не знаю, можешь ли ты общаться с другими живыми или только со мной. Если можешь, скажи тем, кто обо мне помнит и надеется увидеть, что я не вернусь.
– Бенун…
Голос пытался ее остановить, но Бенун не слушала, слова лились, как и слезы, чтобы навсегда разлучить ее с прошлым.
Она не видела, как на краю ее сознания, которое граничило с внешним миром, появился человек, посмотрел на нее с жалостью, уважением и робостью и сказал:
– Принесите мне воды и чистые простыни. Дам ей одно свое зелье. Может и выкарабкается. У каждого своя судьба и у рабов тоже. Ты правду сказала – она необычная.
– А я про что! Недаром хозяин так к ней прикипел, не отправил, как других, назад на плантацию и продать не продает… Если я ее вытащу, мы вытащим, – поправилась Лусия, напоровшись на насмешливый взгляд местного знахаря, к услугам которого вынуждена была прибегнуть, чтобы спасти умирающую девушку. – Мы спасем ее с того света, он меня щедро одарит, я это чувствую. Половина твоя. Старайся. Или она и правда помрет. Хозяин за свою вину отомстит, не поскупится. Зверем уже стал. Меня то не тронет, но с других шкуры спустит и с тебя потому как скажу, что это ты ее врачевал.
Бенун ничего этого не слышала, ее связь с бабушкой понемногу ослабевала, голос становился все тише.
– Очень прошу тебя, найди возможность вернуть Мангу его змейку. Укажи ему место, где надо искать. Я спрятала ее под порогом хижины, приведи его к ней, пусть найдет. Это будет ему знак. По закону, змейку он может получить из рук невесты или взять сам и тогда он снова свободен. Я отпускаю его… Мужская рука с узловатыми пальцами несколько раз прикоснулась ко лбу Бенун. У нее начинался жар. Она металась в бреду и с кем-то разговаривала, но слов уже было не разобрать. – …Ты говорила, что хозяину она нужна через три дня? Глупая. Скажи хозяину, что рабыня не придет. Она умирает. -Я не могу сказать ему это. Он меня накажет.
– Было бы хорошо, – прошептал еле слышно знахарь, которого звали Макимба, и уже более громко повторил последнее слово. – Хорошо.
Бенун это расслышала. Человек говорил на знакомом ей языке.
– Хвала духам. Молодец. Ты все правильно сделала. Обычного человека это зелье уже бы сожгло изнутри. Ты другая. Ты, должно быть, одна из будущих абосу. Но лучше об этом никому больше не знать, достаточно меня.
После этих слов, мужчина перешел на язык «белых» и Бенун сразу перестала его понимать. Бенун лежала безучастно, но ее тело отреагировало на присутствие того, кто ее УЗНАЛ. Ее сознание все еще путешествовало, осваивая новый для себя способ бегства от ненавистной реальности, но вместе с тем эмоции снова рвались из нее, на этот раз, как демоны. – Бенун! – бабушка звала ее сквозь ураган, который внезапно поднялся и закружил Бенун в вихре так быстро, что она начала задыхаться. – Бабушка, – крикнула она в ответ, боясь, что ее уже не услышат. Ей ответили, голос звучал издалека, он шептал: – Ты ни в чем не виновата. Раб тот, кто других делает рабами. Быть рабом своих рабов – самое страшное падение, откуда нет возврата. Вот нить. Иди назад по этой нити, ты ее будешь видеть каждый раз, когда вспомнишь обо мне. А змейку… Про «змейку» Бенун уже не дослушала – ее выдернули из ее полубредового сна, влив в горло сквозь разжатые ножом зубы обжигающее горькое зелье. Внутри все взорвалось. Бенун не смогла удержать в себе зелье, измученное тело исторгло его на чистые простыни, которыми было обмотано ее тело.
– Если бы этот яд в ней остался, он бы ее убил, а так даст ей силы. Теперь пусть отдыхает. Не тревожьте ее и давайте много воды, поменяйте простыни, но уже не смачивайте их ничем. Давайте много воды, она должна пить, ее тело само очистится и найдет в себе нужные запасы, чтобы напитать себя.
– Не кормить? Ты задумал уморить ее голодом? – возмутилась Лусия.
– Ее тело само себя исцелит, – повторил Макимба, прикрыв глаза, чтобы не выдать себя – эта женщина его раздражала. Чтобы отвлечь себя от желания незаметно подсыпать ей тот же яд, что и Бенун, он продолжил. – Сдается мне, хочешь посоветовать хозяину пригласить врача из города. Можешь. Но предупреждаю – не стоит. Эти белые олухи ничего в этом не понимают. Суют свои пилюли во все дыры, а толку. Из того, что я вижу сейчас, скажу одно – она будет жить. Если только ты или кто-то не приложит к этому руку и не доконает ее.
Лусия смотрела на Бенун и не увидела в ней никаких признаков жизни, все то же сероватое лицо, сухие потрескавшиеся губы, которые что-то беззвучно шептали. Она уже сомневалась, правильно ли поступила, обратившись к этому знахарю.
– «Вредный мужик! Если бы не его репутация искусного лекаря, сроду бы не общалась с таким грубияном».
Правда была в том, что Лусия прибегла к его услугам потому, что увидела – конец Бенун близок. Она несколько раз прикладывала к губам девушки зеркало и оно оставалось незамутненным, хотя дыхание должно было оставить след.
Час назад она под покровом ночи пробралась к дому Макимба и постучалась в дверь.
Чернокожий раб жил на плантациях много лет, но был на особом положении благодаря своим способностям к варчеванию. Денег за помощь с рабов и белых бедняков, которые тоже обращались к нему, не брал, разве что самую малость. За это несмотря на цвет кожи, его прозвали Белым знахарем. То, что он нещадно обирал богатых, на его репутацию никак не влияло.
Знахарь открыл, но увидев Лусию, потянул дверь на себя. Она поставила ногу, не давая двери закрыться.
– Что надо? Все знают, что я в дом белых не хожу, пусть лечатся сами у своих лекарей.
– Я здесь по другому поводу, – загадочно проговорила Лусия, рыская взглядом по сторонам – не видит ли ее кто в этот поздний час у дома человека, который не ладил с ее хозяином.
– Говори, раз пришла, – знахарь заинтересовался, не предполагая, что могла придумать эта отвратительная прислужница своего еще более отвратительного хозяина, которого раньше обслуживала, как гулящая девка.
– Про голубоглазую рабыню знаешь?
Макимба насторожился. Еще бы не знать, слух о ней разнесся быстро. Он тоже хотел взглянуть на нее хоть одним глазком, но не спешил, оставляя это для более естественной встречи с той, о ком и подумать не мог. Аквамариновыми глазами, об этом знали все знахари, как правило обладали черные колдуньи, чья сила и умение намного превосходили его собственную. То, что она рабыня, нисколько не умаляло ее происхождения. Если такой человек оказался на его пути, то духи непременно придумают, как его с ней свести, если на то будет их воля. А если нет, то и желать нечего – у неё свой путь, у него – свой.
