Но сын вождя и его змейка остались в прошлом, о котором Бенун теперь старалась не думать. Сначала в мыслях о прошлом она искала убежища, чтобы отдохнуть там. Потом поняла, что после этого на душе становилось совсем плохо и ей снова хотелось покинуть этот мир, лишь бы освободиться от ожидания ненавистного клейма раба, которого пока не было на ее теле. Но это был лишь вопрос времени.

***

В тот день Бенун позвали в другую половину дома, предварительно велев как следует вымыться. В комнате, куда ее бесцеремонно втолкнули, на стульях и на кровати была разложена одежда.

Несмотря на обстановку, Бенун не удержалась, подошла поближе и даже потрогала – ткань была прохладной и гладкой, как масло. Она с любопытством покрутила перед лицом нечто белоснежное с кружевами, похожее на штаны. Но кому придет в голову в таком выйти на улицу – все прозрачное! Лучше уж так, как у них в деревне – легкая юбка до щиколоток, выше талии ничего – кожа дышит, телу легко. Если зной слишком изнуряющий, накинуть на голову и плечи полу юбки, предварительно размотав её. Обычно эту часть одежды, которая считалась основной, наматывали вокруг бедер и скрепляли на талии костяной булавкой. Ходить в таком виде здесь Бенун и никому из невольников не приходило в голову.

Невольники догадывались, что «белые» не просто так заставляли их надевать на себя эти жалкие лохмотья, они боялись, что их мужья и сыновья будут уделять красивым, молодым рабыням слишком много внимания, а их забудут.

В таких, похожих на цветы, платьях, Бенун рабынь не видела ни разу. Это была привилегия "белых". Она уже сделал кое какие наблюдения, например – чем женщина имела выше положение благодаря своему мужу или семье, тем платье было богаче и наряднее. И вот эта красота перед ней. Но зачем? Если бы не цепи, она бы попробовала примерить одно из них. Но Бенун отвергла и эту мысль потому, что понятия не имела, как все это надевать.

– Думаю, тебе подойдет это, – сказала Лусия, поднимая с кресла нежно-голубое платье с белоснежными и розовым оборками и кружевами.

Бенун показала на руки и помотала головой.

– Это мы мигом, – и цепи с грохотом упали под ноги.

Заметив смущенный и растерянный вид девушки, женщина всплеснула руками:

– Дикарочка! Ты же не знаешь, что с этим делать! Как же я не догадалась! Видимо тебя привезли совсем уже из далеких краев, если ты такая…, – Лусия не могла подобрать нужное слово. Потом ее осенило. – … невоспитанная, я же и говорю – дикарка!

– «Дикарка, все же не тварь».

Бенун позволила Лусии себе помочь. Морока еще та, обе мучались около часа, не меньше.

Платье оказалось велико в талии, пришлось ушивать прямо на ней. Когда все было закончено, Бенун пошатывало от усталости, хотелось присесть, но в таком платье ей показалось это невыполнимой задачей. Мелькнула мысль о более интимных потребностях от которых Бенун стало совсем нехорошо. Теперь она чувствовала себя в еще большем плену, чем когда на ней были только цепи.

Лусия всплеснула руками и ахнула.

– Посмотри на себя в зеркало. Узнаешь, кто это? – засмеялась она, довольная выбором платья, которое преобразило Бенун. – Ты похожа на принцессу. У вас же есть принцессы? Ты случайно не дочка вождя какого-нибудь вашего, дикого и ужасного? – Лусия засмеялась своей шутке, а Бенун посмотрела на нее и подумала, что среди ее народа такого глупого поведения не стоило ожидать даже от маленьких и неразумных детей.

Немыслимым для Бенун было не только бестактные замечания Лусии, которая наверняка не хотела ее обидеть и говорила то, что думает. Нападение на деревню и ее пленение казались дурным сном, который не хотел заканчиваться и продолжался наяву.

Может быть духи на нее разгневались потому, что она была слишком любопытной, выспрашивая у бабушки их секреты? Бенун подозревала, что бабушка не хотела с ней делиться своим знанием потому, что духи запретили ей это делать. Если ее рабство – это наказание, то почему духи оборвали жизнь бабушки? Она ничего или почти ничего не рассказала.

Бенун все чаще ловила себя на мысли, что осуждает духов, которые не защитили ни ее, ни бабушку, ни их племя. Как они могли допустить, чтобы деревня осталась один на один с «охотниками за рабами»?

В горле снова образовался комок, вслед за которым водная стихия внутри Бенун была готова пролиться слезами. Когда пришла беда, в племени оставалось совсем немного мужчин, которые могли оказать сопротивление. Обычно их хватало, чтобы дать отпор, но в этот раз «охотников» было слишком много. За оружие взялись женщины, старики и дети. Но силы были не равны. К тому же на этот раз у бандитов были ружья, которыми их снабдили «белые» заказчики, знавшие о непокорной деревне, откуда до этого не удавалось увести ни одного пленника.

«Стоя на коленях с опущенной головой», Бенун прислушивалась к себе. Однажды замеченное нечто, которое еще никак себя не проявило, продолжало зреть, как волшебный плод того самого знания, которым владела ее бабушка.

– Слушай меня, красотка, кое-что расскажу. Пригодится, – Лусии торопилась подготовить девушку, как можно скорее к тому, что ей предстояло. Голос Лусии вернул Бенун в настоящее, «наказание духов» продолжилось. Когда и чем все это закончится, Бенун не знала и ждала особого знака, с надеждой прислушивалась ко всему необычному, что видела, слышала или ощущала в себе. Благодаря этому ожиданию она жила.

Хозяин держал Лусию при себе не за прошлые заслуги. Возиться с новенькими рабынями – работа, которую она должна была сделать хорошо, если не хотела оказаться среди нищего сброда, чьи тела, обглоданные койотами, находили в прерии.

Бенун кивнула на всякий случай, пытаясь представить, как именно хозяин будет заботиться о своих рабах и что такое «раз-два». Правильно ли она все поняла – хозяин хочет быть отцом детей рабынь? Все эти дети, которые возятся в пыли с животами раздутыми от голода, наверняка родились здесь. Если он отец, то почему так жесток к своим детям? Или маленький раб не может считаться его сыном – он просто раб? Если речь о ней, значит ли это, что ей тоже предстоит стать матерью раба? Бенун внимательно слушала, старалась уловить суть, чтобы самой подготовиться к тому, что ее ждет. – Сейчас рабов покупают меньше. Дорого. По пути мрут, как мухи. Хозяин несет убытки. Он же рискует своими деньгами, так как вносит за вас залог! Наше правительство – благослови Господь всех, кто там сидит и присматривает за нами – выпустило полезную книжецу. Знаешь, что это? Ты ж неграмотная, зачем оно тебе в твоей дикарской жизни. В той книжеце мудрость наших старейших. Так понятно? Наш «вождь» говорит нам, что и как надо делать. Так вот, там написано, что хозяин может позаботиться и обеспечить себя рабами сам. Догадываешься как? Ох, ты глупая! Что хлопаешь своими ясными, как вода в ручье, глазами? Ему их понаделают такие как ты! Раз-два, раз-два приятного дельца, девять месяцев и новый раб готов! Поняла?

Про плети Бенун уже знала. А вот про особенности ее здоровья рассказал кто-то из своих. Среди рабов всегда находились те, кто всегда был готов выслужиться. Рожать рабов Бенун не хотела, раз так, то ей лучше умереть. Она успокаивала себя мыслью, что до борделя живой ее не довезут. Что бы «голос» не нашептывал, Бенун вернулась к идее о том, что ей придется себя убить. Бенун ощутила приближение чего-то неотвратимого и гадкого. Образ Мердока Мерча возник перед глазами, как отвратительный призрак, который снова тянул к ней свои лапы. – Хозяин приказал отобрать самых красивых. Принарядить. Кого-то оставит. Остальных продадут. В бордель. Тебя, думаю, продадут. Надежда на то, что ты родишь здорового крепыша, на который проработает в цепях не один год, слишком мала. Я за тебя не поручусь. Не обижайся, но мне моя жизнь дороже. У тебя кровит. По своему опыту знаю, что дети будут хилыми. А нашим «голодным» мужичкам, падким на таких необычных красоток, сгодишься. Еще и деньжат принесешь своему хозяину. Будешь смирной, послушной, обижать не будут. А то плети.