Включаю свет на кухне и готовлю смесь. Когда ест, Мия крепко держится за мой палец, и это напоминает о причинах, по которым я до сих пор здесь, а не скрываюсь на границе с Палестиной.

Почему я не могу оставить все это и уйти? Разве может быть что-то хуже?

Через несколько минут к нам присоединяется Ниагара, она мяукает и трется о ноги. Наклоняюсь, чтобы погладить ее. Кошка кажется здесь такой же неуместной, как и я.

Однажды мы с Леоном говорили о детях, и он был категорически против, а теперь заставил ухаживать за его дочерью.

Сижу на кухне, одной рукой качаю Мию, другой – глажу Ниагару. В голове вертятся сомнения и вопросы. Пытаюсь утешить себя мыслью, что все будет хорошо, но я знаю, что это не так. Впереди много трудностей.

При моем замешательстве нужна хоть какая-то точка опоры. Но ее нет.

Кошка запрыгивает на стол и, обнюхав малышку, начинает вылизывать ее щеки. Похоже, она приняла нового члена семьи.

– Ну как, Ниагара, нравится тебе Мия? – шепчу, улыбаясь сквозь слезы.

Кошка мурлычет в ответ, словно соглашаясь и пытаясь утешить. Мия нервничает и отворачивается, когда ей надоедает назойливость Ниагары, которая обращается с девочкой как с котенком.

– Все хорошо, малышка, – говорю я, успокаивая Мию. – Это же здорово, что еще одна живая душа нашла в тебе родственную.

Не знаю, надолго ли меня приставили к девочке, но стараюсь не привыкать. Пока удается. Хотя чем больше времени провожу с Мией, даря ей свою ласку, тем сильнее привязанность. Я знаю себя.

И потом, где гарантии, что Дамианис не захочет вернуть дочь матери? Что, если это способ наказать Ванессу? Ничего ведь толком неизвестно об их отношениях.

Я оставляю включенной одну лампу на кухне и собираюсь идти в спальню, как вдруг раздаются шаги. Леон встает в дверях, его силуэт блокирует свет из коридора. Бросаю взгляд на часы – начало четвертого. Дамианиса не было почти три часа.

– Сколько раз за ночь Мия просыпается? – спрашивает он, подходя к крану и наливая воду.

– По-разному. Вчера редко просыпалась, сегодня спит плохо, – отвечаю, чувствуя, как голос начинает дрожать.

– Если захочешь, со следующей недели можешь оставлять Мию с Тамарой и работать. Брать Яира, моего помощника, и ездить в город, – медленно говорит Леон, подходя к столу. – Документы будут готовы через неделю. С ними ты сможешь съездить в Иерусалим, если появится желание.

– Какие документы? – настораживаюсь я.

– Увидишь.

– А сейчас нельзя сказать?

– Даже не знаю как. Обычно у меня есть время подстроиться под ситуацию, принять ее, но в этот раз ресурсы на нуле. Если бы не помощь команды, был бы полный крах.

– Почему всегда приходится догадываться, что ты имеешь в виду на самом деле? Это изматывает. Понимаю, ты не привык делиться планами, но как-то придется научиться. Я не умею читать чужие мысли. – Последние слова вырываются неосознанно, но они нужны нам обоим.

Леон наливает себе еще воды, но потом выплескивает ее в раковину и идет к бару. Наверное, виски лучше утоляет жажду?

– А еще мне не нравится, что ты много пьешь. Жизнь, конечно, твоя, но раз стал отцом, то старайся соответствовать. Мии нужна любовь, поддержка и забота. Я бы не отказалась от любви своего отца… – Осекаюсь, потому что в стену летит бокал с виски.

Звон разбитого стекла отдается в ушах. Я вздрагиваю, напугав Мию. Ниагара снова прячется, а на лице Леона – разочарование.

Он будто собирается что-то сказать, но вместо этого сжимает челюсти и глубоко дышит.

– Давай ты не будешь меня учить, каким мне быть отцом, – спустя долгую паузу говорит он и подходит к нам.

Открываю рот, чтобы отчитать Дамианиса, – мог бы вести себя тише и не пугать нас с малышкой, – но застываю, увидев помаду на вороте его футболки. Ярко-красную.

Это удар ниже пояса.

Кажется, что под тревожный плач Мии все рушится окончательно. И если раньше была хотя бы маленькая надежда на улучшение, то теперь исчезла и она.

Хорошо, что руки заняты, желание кинуться на Дамианиса с пощечинами слишком велико. Меня буквально трясет от эмоций, а красочные картинки, как Леон проводил время в объятиях другой, вспышками мелькают перед глазами.

До него мне не причиняли столь сильных душевных мук. Так плохо было лишь однажды – после смерти матери. Сейчас все живы, никто не умер, а ощущение, будто душу наизнанку выворачивает от боли. Едва сдерживаюсь, чтобы не скатиться в дешевую истерику.

– Последние спокойные дни, да? – Я прижимаю Мию к себе крепче, но она плачет сильнее. Похоже, все в этом доме на взводе. – Иногда кажется, я теряю себя настоящую рядом с тобой. А может, и вовсе не знаю, какая я на самом деле. Зачем было привозить меня сюда? Чтобы издеваться? Полагаешь, известие, что ты женился на другой и у вас с ней будет ребенок, травмировало меня недостаточно? Совершенно не понимаю, в кого ты превратился. А забрать у матери дочь… Это, по-твоему, человечно?

– Успокойся, – цедит Леон сквозь зубы.

– Даже не подумаю. Ты уезжаешь среди ночи, пока я вожусь с твоим ребенком, и возвращаешься со следами губной помады на одежде. Швыряешь вещи в стену в ответ на замечание, что много пьешь. По-твоему, я должна молчать? Буквально несколько минут назад укачала Мию, хотя не обязана это делать. Я вообще к этой девочке не имею никакого отношения. Это ты ее отец. И раз у тебя хватает времени и сил на других женщин, то и на дочь найдется.

Не могу с малышкой как с куклой, да и не уверена, что подвыпивший Дамианис сможет аккуратно держать младенца, поэтому перекладываю Мию в автолюльку и, оставив отца с дочерью, чуть ли не бегом устремляюсь в свою комнату. Еще немного, и у меня будет нервный срыв. Отчаяние достигло предела.

В глубине души допускаю мысль, что поступаю глупо и лишь усугубляю свое положение, бросая Дамианису вызов, но обида и боль ослепляют.

Дверь открывается спустя полчаса, и на пороге появляется Леон. Со спокойной Мией на руках.

– Человек сам себя способен довести до ручки. Не раздувай проблему там, где ее нет, Александра. Я сейчас не вывезу все один. Мужчинам крайне сложно даются поражения. Раз ты здесь, значит, для меня важно, чтобы ты была рядом.

– Не раздувать проблему, хотя еще совсем недавно ты был со мной, а потом скинул на меня свою дочь от другой женщины и теперь ездишь по новым? Принять это хладнокровно и безропотно? Или поблагодарить, что моего отца ранили и наверняка посадят за решетку, потому что ты собрал на него компромат?

Леон опять злится. Сильно. Он опускает Мию в колыбельку и подходит ближе, чем еще больше бесит. Но я готова защищаться.

Лишь в последний момент меняю тактику.

– Мне плохо, Леон… – говорю на опережение, пока он не припечатал чем-нибудь обидным. Вкладываю в слова все свое отчаяние. – И тебе тоже. Я это вижу… чувствую. А если так, зачем это все? – Быстро обвожу комнату глазами. – Работать над отношениями – это вместе улаживать трудности. А мы их только копим. Я ничего общего не имею с женщинами, которые устраивают драматические представления и удерживают кого-то с собой насильно. Но из-за твоей отстраненности с каждым днем все чаще ловлю себя на мысли, что поступаю, как они, веду себя, как идиотка. И если все между нами так ужасно, то зачем мы остаемся вместе? Неужели тебе доставляет удовольствие наблюдать, как страдают другие люди? Особенно те, кто к тебе неравнодушен. Когда любишь всем сердцем, стараешься понять без слов. А я не то что без слов, я вообще тебя не понимаю. И ладно это. Но уехать среди ночи и вернуться с помадой на футболке…

– Ты вроде не глупая. Не приходило в голову, что в бар я поехал, чтобы отвлечься от мыслей о тебе?

– Отвлечься случайным сексом с какими-то девицами? – спрашиваю, не скрывая раздражения в голосе.

Повисает напряженное молчание. Буря эмоций разрастается во мне, мешая найти общий язык с Дамианисом.

Его взгляд пристальный и тяжелый. Леон протягивает руку и, взяв за подбородок двумя пальцами, заставляет меня встать на ноги. Какого-то черта повинуюсь. Сердце колотится в горле от того, как он смотрит в это мгновение. Обоюдное влечение по-прежнему сильное, и это пугает больше, чем я ожидала.