Мне надо успокоиться. Слова Игоря Михайловича мигают в мозгу красными буквами. Его трофей. Будто в стародавние времена победил врага и забрал себе его «имущество». Но я же не вещь! Со мной так нельзя… Или можно?

Нет. Беру себя в руки. Пока Игорь Михайлович нарочито вел себя со мной по-человечески. Не стоит думать о нем хуже и заранее накручивать. Может, это он для красного словца? А если нет? Как теперь не превратиться в аксессуар?

Рано делать выводы. Надо смотреть, что будет дальше…

Додумать не успеваю, дверь открывается и на пороге показывается Игорь Михайлович.

— Да, помогите ему убраться отсюда, — говорит он кому-то в коридоре, потом поворачивается ко мне. На щеке так и алеет уже запекшейся кровью глубокая царапина. Черт, будет шрам! — Идем. Мне нужно еще кое-куда заехать.

Хватаю сумку со своими вещами и направляюсь к двери. Игорь Михайлович почему-то пытается ее забрать. От удивления я вцепляюсь в ручки и не отпускаю пальцы.

— Давай помогу, — вдруг по-свойски говорит он. — Тяжелая же.

Да не то чтобы тяжелая. Марк никогда не брал в руки мой «багаж», куда бы мы ни ездили. Женские сумки на то и женские, чтобы их носила сама женщина. Мне даже немного совестно, что Игорь Михайлович хочет сделать это вместо меня, но слишком страшно ослушаться. Отдаю ему сумку. Он кивает и жестом показывает мне идти в зал. Похоже, Сережа машину к заднему входу не перегонял.

Только мы выходим, водитель выбегает навстречу. Игорь Михайлович броском вручает ему сумку и не глядя отправляется к машине. Открывает мне заднюю дверь.

Он явно злой, только не понимаю, на кого. Точнее, понимаю — на меня, разумеется. Потому что Марк приперся, сорвал встречу, ударил к тому же! Вспоминаю о драке и сжимаюсь. Понуро залезаю на заднее сиденье и жду, пока Игорь Михайлович сядет с другой стороны. Сережа, убрав мою сумку в багажник, возвращается за руль, заводит двигатель и выводит машину на проспект. Похоже, ему известен пункт назначения.

— Когда Антон приедет? — строго спрашивает Игорь Михайлович.

Наверное, это тот человек, который его не дождался.

— Завтра в три, — отвечаю сходу. — А еще он предложил посетить мероприятие у него дома, если вы захотите.

— Нет, исключено, — колючий тон Игоря Михайловича меня напрягает. — Хотя…

Он плотоядно облизывается, вглядывается в меня, прищурив черные глаза, и я догадываюсь, о чем он думает. Невольно качаю головой.

— Все же нет, в другой раз, — заключает Игорь Михайлович. — Значит, завтра в три. Ладно, с этим решили. А теперь я хочу услышать подробный рассказ о том мудаке, который сегодня пожаловал ко мне в ресторан тебя искать.

Я знала, что это случится. Да и скрывать мне особо нечего. Но все равно почему-то страшно говорить. Будто я смогу еще сильнее рассердить Игоря Михайловича своим рассказом.

— Да чего о нем рассказывать? Это мой бывший муж, — начинаю вяло, пытаясь на ходу решить, что можно утаить. — Я ушла и подала на развод, но он недоволен моими действиями.

— Недоволен? — усмехается Игорь Михайлович. — Давай нормально рассказывай. Он тебя бил? Почему ушла?

Признаваться в это стыдно и нельзя. Такие вещи должны оставаться в семье. Даже то, что я маме это сказала — минус мне. В наших традициях, если муж бьет, значит, ты жена плохая, а не он мудак. А если мужчина живет с плохой женой, то он теряет авторитет и очки. Его не уважают. Вот и выходит, что жен в нашей традиции бить можно, а они и рассказать никому не могут.

Игорь Михайлович уже раздраженно смотрит на меня. Нечего тянуть. Нечего скрывать! В конце концов, я в нашей бывшей семье жертва.

— Ударил, после этого я ушла, — отвечаю тихо, стыдно все равно. — Я не была с ним счастлива.

Это звучит еще более ужасно, чем признаться в том, что муж тебя бьет. Значит, я выбрала не того. Сама.

— А выходила замуж зачем? — удивляется Игорь Михайлович.

Ну вот, закономерный вопрос.

— Потому что родители так захотели… — как же хочется съехать с этой темы. — Приношу извинения, надо внести вашу встречу с Антоном в график.

Дожидаюсь кивка, но по глазам вижу, что разговор про Марка не закончен. Игорь Михайлович меня не торопит. А я нарочно долго копаюсь в телефоне, чтобы оттянуть дальнейшие расспросы.

Вскоре машина тормозит у симпатичного небольшого таунхауса в районе метро Удельной.

— Мы не договорили, — недовольным тоном выговаривает Игорь Михайлович. — А пока можешь внести в календарь еженедельную встречу в это же время — Коломяги, Михаил.

24

Я рада отсрочке, но знаю, что дальнейшего разбора полетов не избежать. Мне страшно и стыдно. Стыдно за то, что мне нравится, желание Игоря Михайловича узнать про Марка. Он единственный, кто встал на мою защиту. А страшно, потому что рассказ про мужа-абьюзера может показать меня как бесхребетную амебу и еще сильнее утвердить Игоря Михайловича в том, что меня можно присвоить как трофей.

Сережа остается в машине, а Игорь Михайлович ведет меня в дом. Нажимает кнопку звонка, на удивление. Вскоре дверь открывает женщина лет пятидесяти, немногим моложе моей мамы. Собранные в пучок темные волосы, очки для чтения, утонченные запястья выдают в ней интеллигентную особу, но одета она, как прислуга — в темную водолазку и юбку, поверх которых надет белый передник с кружевами.

— Добрый день, Игорь Михайлович, — добродушно кудахчет она. — Рада, что вы заехали!

— Привет, Алла. Как он сегодня? — спрашивает Игорь Михайлович с порога.

— Ворчит, — женщина и правда напоминает заботливую маму. — Но меня узнал. Проходите, пожалуйста.

Мы входим в дом, и Алла закрывает за нами дверь, а потом заглядывает Игорю Михайловичу в лицо и спрашивает.

— Ой, что это с вами? Лед принести? — в голосе слышу настоящую озабоченность. — Может, пластырь?

Игорь Михайлович отмахивается и направляется к лестнице на второй этаж.

— Пластырь, если несложно, пожалуйста, — говорю ей вполголоса.

Алла жестом призывает меня за собой на кухню и открывает один из шкафчиков. Чего тут только нет! Собственную аптеку можно открывать. И все разложено аккуратно по назначениям препаратов.

Она вытаскивает с одной из полок упаковку бактерицидных пластырей и добавляет к ним блистер с тонкими, похожими на перемычки. Самое то для раны Игоря Михайловича. Благодарно принимаю, прячу выданное в сумку и обещаю вернуть в следующий приезд, подтверждая тем, что я работаю на Игоря Михайловича.

Затем догоняю его наверху. Он стоит перед одной из дверей, будто не решается войти, а заметив меня, толкает ее и перешагивает порог.

Вхожу следом. Огромное пространство комнаты поделено пополам стоящей по центру больничной каталкой, рядом с которой стоит медицинское оборудование, высокий крутящийся стул, этажерка для препаратов, а чуть поодаль — кресло-качалка, накрытая покрывалом ручной работы.

На каталке, укрытый по грудь, лежит морщинистый сухой старикан с седыми жидкими волосами. Игорь Михайлович подходит ближе, и я замечаю их сходство. Тот же нос, брови... похоже, они — отец и сын. У меня возникает жгучее ощущение, что Игорю Михайловичу почти физически больно смотреть на своего отца в таком состоянии. Он с сожалением глядит на осунувшегося старика и произносит, обращаясь явно ко мне:

— Сначала родители заботятся о нас, как могут, а потом мы заботимся о них так, как они заслужили, — звучит невероятно задумчиво и загадочно. — Знакомься, Михаил Павлович, мой отец.

Тот вдруг будто спохватывается, начинает вертеть головой и вскоре останавливает взгляд на сыне.

— Что? Кто здесь? Это ты? Уйди, я не хочу тебя видеть! — каркает надтреснутым голосом. — Уйди, Олег! Убирайся!

Игорь Михайлович вздыхает.

— Это я, Игорь, — поправляет отцу подушку. — Твой сын. Помнишь меня, пап?

На этой фразе голос почему-то рычит металлом. Наверное, тяжело любить человека, который принимает тебя за другого и за что-то ненавидит.

— Алла! Алла! — вдруг начинает вопить Михаил Павлович. — Убери отсюда посторонних!