Игорь Михайлович досадливо цыкает и кивает мне на дверь. Кажется, он чего-то хотел от отца, но не добился и теперь злится. Нам навстречу в комнату вбегает Алла и сразу направляется к каталке. Начинает успокаивать Михаила Павловича, а мы выходим из комнаты и идем на выход.

Игорь Михайлович велит Сереже везти нас домой и устало упирает голову в спинку сиденья, всем видом показывая, что сейчас не расположен к разговору. Ну вот и славно. Может, и не придется мне распространяться про Марка? Да плевать на Марка, сейчас меня больше беспокоит ссадина у Игоря Михайловича на щеке. Она широкая и глубокая. Кровь уже запеклась, но если бросить так, кожа срастется плохо! Красивое лицо Игоря Михайловича дополнит уродливый шрам.

Внутри возникает противоестественное желание не дать этому случиться. Сама не знаю, почему. Мне должно быть плевать, но не получается. То ли из благодарности, то ли из просто человеческой доброты, а может, из медицинского долга я хочу обработать и скрепить пластырем края раны, чтобы кожа схватилась правильно.

Вскоре Сережа уже заводит машину за высокие кованые ворота особняка.

— Игорь Михайлович, — начинаю аккуратно, когда мы заходим в дом, а следом Сережа заносит сумку с моими вещами. — Я знаю, что мне первой разговор начинать нельзя, но вы же сами о себе не позаботитесь… Позвольте, пожалуйста, обработать рану на лице?

Он пронзает меня таким тяжелым взглядом, что меня буквально пригвождает к стене. Нет уж. Я так просто не отступлюсь. Не струшу.

— Иначе шрам будет, — произношу назидательно. — Я этого не хочу, потому что… — все-таки тушуюсь по его черным взглядом и добавляю что первое приходит на ум: — мне нравится ваше лицо.

Опускаю голову, чтобы уйти от зрительного контакта, но Игорь Михайлович вдруг ласково тянет меня за подбородок. Заставляет снова посмотреть на себя.

— Ну раз так… — мурлычет, как кот, и улыбается уголками губ. — Аптечка в кухне, возьмешь все необходимое — приходи ко мне в спальню. Я пока приму душ.

25

На этом он спокойной походкой отправляется к лестнице на второй этаж. Провожаю взглядом его спину — от него веет уверенностью и властью, и мне это нравится. Мне уже не хочется сопротивляться, хотя я его еще немного побаиваюсь.

Вспоминается Марк, который требовал подчинения, но не был его достоин. Как же я счастлива, что он получил по заслугам! Видеть, как Игорь Михайлович его ударил, было приятно. Хотя в тот момент мне было слишком жутко, чтобы это ощутить.

Оставляю сумку на тумбе у гардеробной, предварительно вынув упаковки с пластырями, отправляюсь на кухню и рыщу по ящикам, пока не натыкаюсь на аптечку.

Снотворное, еще снотворное, транквилизатор, анальгетики широкого спектра… Кто-то явно страдает от плохого сна и болей. Да, но ничего для наружных повреждений. Ни перекиси, ни ватных тампонов…

Это все я обнаруживаю в соседнем ящике. Вместе с одноразовыми скальпелями, капельницами, катетерами и шприцами. Похоже на набор для оказания помощи при серьёзных ранениях. Наверняка где-нибудь еще и мединструмент найдется. Похоже, стены этого дома хранят много секретов. Нет, не нужно забивать этим голову. Хватаю перекись и хлоргексидин, пару ватных тампонов и вместе с пластырями несу на второй этаж, но останавливаюсь перед входом в спальню Игоря Михайловича.

Это же мужская спальня! Если я переступлю порог… А если не переступлю, рана, которую нанес Марк, так и останется необработанной. Это меньшее, что я могу сделать для Игоря Михайловича за то, что поставил моего урода-мужа на место. За то, что заступился.

Вроде уже решила, но все равно трудно. Рука не поднимается надавить на ручку и толкнуть дверь. Собираюсь с духом, медлю несколько мгновений и все же вхожу. После светлой гостиной второго этажа полумрак этой комнаты кажется слишком темным. Слишком интимным. Свет дают две антикварные лампы-близнецы, стоящие на прикроватных тумбочках по бокам необъятной кровати, почти такой же, как в моей спальне, только более помпезной. Королевское ложе, ничего не скажешь.

Игоря Михайловича еще нет, похоже, он все еще в душе. Раскладываю принесенное на письменном столе, стоящем у одного из окон по длинной стороне комнаты и собираюсь подойти к еще одной библиотеке напротив, но слышу босые шаги.

Между лопатками собираются мурашки. В голове живо всплывает строгий образ Игоря Михайловича, и воображение рисует совершенно другой — расслабленный и домашний, в пояснице начинает чуть-чуть тянуть. Нет, я не должна этого испытывать. Это неправильно…

Оглядываюсь.

Боже, это непристойно красивое зрелище. Игорь Михайлович направляется ко мне из смежной комнаты. Походка мягкая и плавная, как у тигра. Босые стопы придают ему особый шарм. Мокрые волосы рассыпались по голове в хаотическом беспорядке. На нем только мягкие матерчатые штаны.

Следует отвернуться, но не могу. Рельеф голого мужского торса магнитом притягивает мой взгляд. Разглядываю красивые изгибы четко очерченных мышц под кожей, на которой еще не просохли последние капли воды.

Игорь Михайлович подходит, а я невольно делаю шаг назад, упираюсь бедрами в стол. Трудно выдержать взгляд, но еще сложнее признавать, что Игорь Михайлович мне чертовски симпатичен как мужчина. О таком, наверное, мечтает каждая девушка, чтобы атлетичный, сильный, красивый, притягательный… да еще и готов навалять твоему обидчику.

— Все принесла? — иронично спрашивает Игорь Михайлович, заглядывая мне за спину. Киваю. — Ну пойдем играть в доктора.

Он проходит дальше и направляется к креслу в противоположной стороне от кровати. Включает торшер рядом с ним. Подставляет лицо под свет и манит меня пальцем. Щеки теплеют, бросает в жар. Почему вся эта ситуация кажется мне дико пошлой? Он не верит, что я владею навыками медсестры? Или не считает, что ссадина заслуживает такого внимания? А может, я просто вкладываю смысл, которого изначально нет? Накрутила себя, надумала всякого…

Переношу все принесенное на небольшой столик рядом с креслом и думаю, как правильнее встать, чтобы заодно свет себе не перегородить. А Игорь Михайлович с хитрой ухмылкой ставит ноги пошире и указывает мне место между них. И снова у меня в голове возникают пошлые ассоциации, но формально в этом жесте нет ничего такого. Если я встану там, то, немного наклонившись, запросто достану до лица и смогу провести все манипуляции.

Щеки становятся еще горячее. Надеюсь, полумрак это скроет. Подхожу и ощущаю свежий флер геля для душа, смешанный с собственным ароматом Игоря Михайловича. Этим запахом хочется дышать бесконечно… Соберись, Эльвира! Беру с тумбочки перекись, наливаю на ватный тампон, принимаюсь протирать кожу вокруг ссадины. Аккуратно, чтобы не задеть поврежденный участок.

— Смелее, я не сахарный, — подначивает Игорь Михайлович и удобнее поворачивает голову. — Вряд ли ты сможешь причинить мне боль.

Ну что ж, сказал можно — значит, можно. Перестаю церемониться, перекись однозначно попадает на рану, но Игорь Михайлович этого будто не чувствует. Может, и правда это для него как слону дробина? После обработки перекисью, подставляю второй ватный тампон чуть ниже и наливаю немного хлоргекисидина на саму рану. Излишки впитываются в вату. Он щипать не будет, зато даст заживляющий эффект. В завершение просушиваю здоровую кожу вокруг раны, свожу края как можно плотнее и наклеиваю пластыри-перемычки.

— Готово, я закончила — рапортую и собираюсь сделать шаг назад, но Игорь Михайлович обхватывает меня за талию, притягивает к себе.

— Зато я только начал, — произносит хриплым голосом и впивается мне в губы жадным поцелуем.

26

Как же шикарно он целуется! Губы мягкие и нежные. Часть моего сознания ликует и не хочет это прекращать, но в мозгу красным светится «Стоп! Так нельзя!» Внизу живота зреет горячий тяжелый ком. Бедра слабеют.

Упираюсь ладонями в мощную грудь Игоря Михайловича. Его тепло обжигает, кожа гладкая, а мышцы каменные. Да бесполезно пытаться его оттолкнуть, я против него пушинка.