Здание городского суда Гонолулу было заполнено народом. Судили трех мужчин — португальца, корейца и филиппинца, — обвиняемых в устройстве азартных игр на улице. На скамье свидетелей восседал флегматичный добродушного вида китаец. На Востоке полнота неизменно пользуется глубоким почтением окружающих; испокон веку влиятельность любого мандарина была прямо пропорциональна объему его талии. Исходя из этой традиции, мужчину, сидевшего на свидетельской скамье, можно было бы без колебаний отнести к наиболее почитаемым гражданам столицы Гавайев.

— Прошу вас, инспектор Чен, — сказал судья. — Расскажите нам, как было дело.

Свидетель сидел недвижно, как каменное изваяние Будды. Затем узкие щелочки его черных глаз приоткрылись чуточку шире, и он заговорил.

— Иду по аллее Паава. За мной идет практикант Кашимо. Видим толпу у рыбной лавки Халекау. Идем быстрее. Толпа нас боится, толпа немножко разбегается. Перед нами трое обвиняемых. Ругаются недостойными словами, бросают кости, снова ругаются, снова…

— Чарли, ближе к делу, — не сдержал улыбки судья. — То есть, прошу прощения, инспектор Чен, вы очевидно хотели сказать высокому суду, что обвиняемые играли в кости, так?

— К несчастью обвиняемых, именно так, — согласился Чен.

— Что значит, «к несчастью»?! — вскочил с места адвокат. — Свидетель говорит так, словно вина моих подзащитных уже доказана! Я бы просил мистера Чена впредь воздерживаться от подобных комментариев.

— Приношу извинения достойному коллеге, — чуть склонил голову свидетель, — но еще великий Конфуций учил нас: «что неизбежно, то обязательно случится…» — Не обращая внимания на возмущенный адвокатский возглас, Чен продолжал: — Эти трое поднимают глаза вверх. Что они видят? Они видят меня и практиканта Кашимо. Что они делают? Они бросаются наутек. Я бегу за ними. Я их догоняю. И вот они здесь.

— Вы хотите сказать высокому суду, — защитник смерил внушительную фигуру инспектора недоверчивым взглядом, — что ваш почтенный вес не помешал этой погоне?

— Покойный отец говорил мне, — вежливо сообщил свидетель, — что быстрее всегда бежит тот, у кого чистая совесть.

— А что в это время делал практикант? — спросил адвокат.

— То же, что делает обычно. Выполнял мои указания. Он собрал неопровержимые улики преступления. Кости.

— Где же эти неопровержимые улики?

— В кармане полицейского практиканта Кашимо, который… — начал было Чарли Чен, но остановился на полуслове. Кашимо — совсем еще молодой щуплый японец — подбежал к инспектору и принялся что-то горячо шептать ему на ухо. Все с тем же каменным выражением лица инспектор кивнул и снова обратился к суду.

— С печалью вынужден сообщить, что я ошибся. У Кашимо больше нет улик. Он их потерял.

Зал потряс взрыв оглушительного хохота. Улыбался даже лысый судья, призвавший присутствующих ударом молотка к порядку. С трудом скрыв победную усмешку, защитник снова поднялся с места.

— Высокий суд! Вношу предложение о прекращении дела ввиду отсутствия улик преступления. Надеюсь, что даже высокочтимый инспектор Чен не станет вносить протест по столь очевидным оправдательным обстоятельствам.

— Не стану. Кашимо — это очень убедительное обстоятельство, — подтвердил свидетель и с достоинством направился к выходу из зала. В коридоре он увидел понуро сидящего на скамейке Кашимо, взял его за ухо и повел на улицу.

— Ты вновь погрузил меня в озеро позора! — констатировал он, закрыв за собой дверь суда. — Где набраться терпения, когда судьба сводит человека с таким бездельником, как ты?

— Мне очень стыдно, учитель, — прошептал Кашимо.

— Стыд течет из тебя легко, словно вода из крана, — вздохнул Чарли. — Где у тебя украли кости?

Сокрушенный Кашимо признался, что накануне суда зашел в парикмахерскую Кимото и оставил там свой плащ в гардеробе.

— А до этого ты, конечно, похвастался своей ловкостью в сборе улик всем, кто находился в салоне?

— Не всем… — снова залился краской стыда Кашимо. — Только самому Кимото. Но он честный человек, пылинку не украдет. Пока я стригся, одни клиенты входили, другие выходили. Я расплатился, надел плащ, побежал в суд. И только тут обнаружил, что карманы плаща пусты. Мне, правда, очень стыдно, — повторил он.

— Пусть в следующий раз тебе будет стыдно где-нибудь в другом месте. Где-нибудь как можно дальше от меня. Потому что когда ты рядом со мной, у меня начинается шум в ушах, перед глазами прыгают огненные сверчки, и в результате всего этого я с трудом владею собой.

Не одарив погруженного в безмерное отчаяние Кашимо ни единым словом снисхождения, инспектор Чен завернул за угол и очутился в комиссариате полиции. В конце длинного коридора находился его маленький кабинет — источник величайшей гордости недавнего сержанта. Плотно затворив за собой дверь, он в задумчивости отодвинул бамбуковую оконную штору. Вид полусонной тихой улочки не успокоил его.

Лицо инспектора оставалось так же бесстрастно, но сердце было переполнено едкой горечью утреннего поражения. По сути дела это была кульминация целого года непрерывных неудач. Или это был явный знак судьбы, подсказывавшей инспектору Чену, что его время ловить рыбу окончательно ушло и настало время сушить сети? Да и сама рыба, которую он пытался ловить, была мелкой, недостойной настоящего рыбака. Подвыпившие водители, мелкие шулеры, торговцы самодельным пальмовым ромом — разве это добыча для уважающего себя детектива? Да и о каком уважении можно говорить, если над ним только что хохотал весь зал? А он так любил этот город и этих людей…

Тяжело вздохнув, он уселся за свой рабочий стол. Его поверхность была почти пуста, как это бывает со столами очень старых ветеранов, давно вышедших на пенсию… Что ж, раз он не может гордиться собой, то остается гордиться детьми. Вот Роза — разве она не лучшая студентка своего факультета в далекой Америке?

Чувство горечи снова затопило его. Она — лучшая, а он, ее отец? Неужели все в прошлом?

Осторожный стук в дверь вывел его из задумчивости. Наверное, это Кашимо пришел в сотый раз умолять о прощении. Или, того хуже, шеф решил поинтересоваться, как прошло утреннее заседание суда?

— Войдите, пожалуйста, — сказал инспектор Чен.

Дверь отворилась, и на пороге возникла фигура его старого приятеля — инспектора Скотленд Ярда Даффа.

Хоть и говорят, что китайцам в целом и китайским детективам в особенности свойственно умение скрывать чувства, но, очевидно, даже из столь непреложного правила существуют свои исключения: при виде Даффа глаза Чарли Чена расширились, а открывшийся рот свидетельствовал о величайшей степени изумления. Однако, уже в следующую секунду он пришел в себя и, сорвавшись с кресла с кошачьей стремительностью, бросился к двери. Их руки встретились в крепком мужском рукопожатии.

— Инспектор Чен!

— Инспектор Дафф!

— Вот я и приехал, Чарли! Устроил тебе маленький сюрприз, а? Мечтал об этой минуте от самого Сан-Франциско!

— Кажется, боги одолжили мой разум… В переводе на английский это означает, что я совсем ошалел от радости! — Он пододвинул гостю кресло, а сам уселся на стул рядом. С сомнением посмотрел на ладонь. — Если бы не тепло твоей руки, то я бы подумал, что у меня галлюцинации! Чтобы окончательно убедиться в обратном, позволь задать тебе традиционный вопрос: сэр, как вам понравился наш город?

— Гонолулу? — удивился Дафф. — Очень приятное местечко…

— Бурный поток столь неприкрытого энтузиазма убеждает меня, что передо мной действительно мой старый друг, — засмеялся Чен. — Ты, как всегда, предпочитаешь слову действие. И к нам, как я догадываюсь, тебя тоже привели действия, а не слова. Ты не очень похож на тех, кто путешествует от нечего делать!

— Угадал, — развел руками Дафф.

— Надолго?

— Жду «Президента Артура», с которым отплыву назад в Сан-Франциско.