Аннушка стоит в нескольких шагах от меня возле поста медсестры. Немного виновато улыбаясь, что-то говорит Надежде. Мне не удаётся разобрать слова. Я жадно смотрю на неё, выхватывая отдельные детали. Она не выглядит исхудавшей или бледной, наоборот – лёгкий румянец, кожа как будто даже немного золотистая… Хирургический костюм слегка обтягивает фигуру в нужных местах. Сглатываю, торопливо поднимаю взгляд от груди и упираюсь в серьёзные серо-голубые глаза.

Колени подгибаются. Господи, какая же она… Как будто впервые вижу, насколько она красива. Открываю рот, но не успеваю ничего сказать.

– Доброе утро, Никита Сергеевич, – Аня равнодушно кивает, в голосе не найти даже намёка на тепло. Проходит вперёд и скрывается в ординаторской.

Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Моргаю, пытаясь сообразить, как поступить, и замечаю исполненный сочувствия взгляд старшей медсестры. Она тут же отводит глаза, но я понимаю, что мои эмоции незамеченными не остались.

Поворачиваюсь и просто сбегаю к себе в кабинет. Отдышаться. Смотрю в небольшое зеркало возле вешалки. Пытаюсь увидеть себя со стороны её глазами. Приглаживаю волосы, они почему-то всклокочены. Черты лица как будто заострились, щетина... Я что, забыл побриться сегодня?

Отворачиваюсь от отражения, становится до невозможности тошно.

Похоже, настоящие мучения мне ещё предстоят.

Глава 22

Аня

– Ох, Герман Эдуардович, вы себе не представляете, как я вам благодарна! Это какое-то чудо, в жизни мне не было так спокойно. Не знаю, как жить-то теперь дальше, обратно хочется! – улыбаюсь, показывая, что последние слова были шуткой.

– Я рад, дорогая моя, – старик тепло улыбается мне в ответ.

Мы сидим в гостиной Соболевского и пьём чай. Я приехала сюда сразу из аэропорта, не заезжая домой. Привезла Герману в подарок итальянские конфеты пралине, бутылку вина и оливковое масло. Покупала это всё, конечно, на свои деньги – к счастью, сообразила захватить с собой сбережения, отложенные как раз на отпуск. Карточку, которую мне дал Алекс в аэропорту, использовать было неловко. Хотя несколько раз я и расплачивалась ею в кафе.

– Герман Эдуардович, мне очень не по себе, – начинаю неуверенно. – Вы столько потратили, чтобы…

– О, нет, дорогая моя, не начинайте! – Соболевский перебивает меня. – Я так и знал, что разговор об этом обязательно зайдёт! Позвольте мне кое-что напомнить вам. Вы знаете легенду об Александре Македонском?

– Какую конкретно? – хмурюсь, пытаясь сообразить, о чём говорит мой собеседник.

– О его похоронах. Знаете?

– Боюсь, что нет, – качаю головой.

– Ну так вот, дорогая моя, есть такая поучительная легенда, что Александр Македонский завещал похоронить его с повёрнутыми кверху раскрытыми ладонями, которые были бы видны из гроба. Ибо он, завоевавший полмира, пришёл в него с пустыми руками и уходит так же, не взяв с собой ничего, – Герман смотрит на меня, печально улыбаясь. – Люди иногда слишком жадны и забывают, что захватить на тот свет ничего не выйдет. Давайте не будем говорить о деньгах? Я получил за них достаточно, увидев сегодня ваши счастливые глаза.

– Спасибо, – говорю тихо. – Спасибо вам.

Мы какое-то время сидим в уютной тишине. Из колонок, подключенных к ноутбуку, еле слышно играет музыка. Герман Эдуардович что-то смотрел, когда я приехала, и просто выкрутил звук на минимум, чтобы он не мешал разговору. Вот только в какой-то момент меня пробивает озноб, потому что я, кажется, начинаю узнавать мотив, который выводят два сливающихся в переливах нот голоса.

– Герман Эдуардович, что это? Очень знакомая мелодия, – мне становится не по себе.

Старик прислушивается несколько секунд.

– Дуэт Лючии… – начинает говорит и останавливается.

– …и Эдгардо, – договариваю упавшим голосом*.

Такое ощущение, что температура в комнате падает на несколько градусов. Герман вздыхает.

– Не хотел я начинать этот разговор, но, видимо, сама судьба подталкивает. Вам ведь на работу утром, – смотрит на меня сочувственно.

Киваю, обхватываю себя за плечи руками.

– Кстати, вот, возьмите, – он тянется к столу, достаёт из ящика мой мобильный.

Беру телефон. Подумав, откладываю в сторону. Завтра включу. Поднимаю глаза на Германа и решаюсь спросить:

– Он звонил вам?

– Да.

– И что сказал? – меня гложет какое-то болезненное любопытство.

– Я не ответил на звонки, – Соболевский усмехается, – но прислал сообщение, которое, полагаю, вполне ясно отражало моё отношение к произошедшему.

– То есть вы ничего не знаете, – выдыхаю и не пойму, я рада или расстроена.

– Ну почему же, – вокруг его глаз собираются морщинки, как при улыбке. – Я знаю, что в первый день Никита несколько часов ждал возле вашего дома в надежде, что кто-нибудь придёт. Знаю, что про ваш отпуск он узнал только спустя пять дней, а сейчас уже успел замучить всё отделение. Там, полагаю, молятся, чтобы вы поскорее вышли на работу.

– Откуда? – ахаю, глядя на довольного старика расширенными глазами. – Герман Эдуардович… – медлю, но всё же спрашиваю: – Кто вы такой?

– Ваш друг, дорогая моя, – он улыбается, а затем, вздохнув, продолжает: – А ещё старый друг Александра Васильевича, вашего главврача. Ну и ещё одна деталь, которая, наверное, многое объяснит – в своё время я был… м-м… не последним сотрудником дипломатического корпуса в одном условно дружественном нам государстве.

Смотрю на него, открыв рот.

– То есть, вы дипломат?

– Не совсем, но в целом да, можно и так назвать, – кивает Герман.

Вот это да! Я задумываюсь. Это и правда многое объясняет.

– Аннушка, – вырывает меня из мыслей Соболевский, – я не могу вмешиваться в ваши отношения, подталкивать вас или Никиту к какому-то решению. Просто не имею такого права. Да, я сыграл свою роль, но она и так оказалась, на мой взгляд, значительно больше, чем следовало бы. Но хочу, чтобы вы знали: во-первых, я на вашей стороне.

Улыбаюсь ему сквозь подступившие слёзы.

– А во-вторых?

– Во-вторых, у меня так или иначе состоится разговор с господином главным хирургом, – хмурится недовольно. – Ему явно не хватает смелости написать первым, ну так я его потороплю. Говорю вам, чтобы вы были в курсе и не надумывали себе лишнего, хорошо?

– Конечно, Герман Эдуардович, – киваю задумчиво. – А вот мне как быть? – говорю вслух, забывшись.

– Аннушка, всегда нужно понимать про себя, что вы можете сделать, а что не можете, на что готовы пойти, а где будете стоять насмерть, – Герман задумчиво берёт чашку с остывшим чаем, но тут же отставляет её. – Дело в том, что вы... я бы сказал, что всё так же влюблены, но знаю, рассердитесь, – с улыбкой смотрит на вскинувшуюся меня. – Я видел вас вдвоём. Не претендую на истину в последней инстанции, но… ваша история ещё не закончена, поверьте.

– Финал вызывает вопросы, – фыркаю недовольно. – Драма или хэппи энд?

– А вот это зависит только от вас двоих.

Я решаю не спорить. Удивительно, но после разговора мне даже становится легче.

Больше всего меня пугал сам факт: вот прихожу я на работу, а там Добрынин. И что делать? Гордо игнорировать – но мы работаем вместе, часто в тесной связке «хирург-ассистент». Делать вид, что ничего не произошло – обойдётся, так легко он не отделается. Никак не получалось нащупать золотую середину.

Зато теперь, хоть плана действий у меня по-прежнему нет, я успокаиваюсь. Посмотрим, как он будет себя вести, а там разберёмся.

В путешествии было прекрасно, но по дому я соскучилась. Забираю со стоянки свою машинку, приезжаю к себе. Дарси встречает меня воплями и трётся о мои ноги, не отходя ни на шаг. Тоже скучал. За котом явно присматривали от души, он даже, по-моему, слегка поправился.

Разбираю чемодан, запускаю стирку, занимаюсь домашними делами. И ночь проходит спокойно – никаких тяжёлых снов, высыпаюсь прекрасно. Вот только есть хочется – в гостинице за эти дни привыкла плотно завтракать с утра, и желудок жалобно требует чего-то существенного. Приходится заехать в открывающееся рано утром кафе и взять кофе с круассаном.