Сначала мужчина настаивал на том, чтобы забрать девушку от ее дома, но она отказалась. Череда последних дней оставила свой отпечаток, и то, что раньше показалось бы безобидным совпадением, теперь заставляет Сабину чувствовать неуверенность. Если это не плод встревоженного сознания, и за ней действительно следили, то будет благоразумнее, если никто не увидит, с кем она уезжает и куда направляется.

В конце концов, лучше быть перестраховщицей, чем очередной жертвой, – размышляет девушка, садясь на междугородний автобус, направлявшийся в соседнее поселение.

В салоне никого, кроме пожилой пары, сидящей напротив места кондуктора, не оказывается. Сабина оплачивает проездной у хмурого водителя и выбирает место в самом конце прохода. Когда автобус трогается с места, девушка утомленно прикрывает веки, чувствуя их болезненную тяжесть. Ей хочется спать, руки тяжело лежат на спортивной сумке, уместившейся на коленях, дыхание постепенно становится все более глубоким и размеренным, и она сама не замечает, в какое мгновение разум проваливается в темное видение.

«Сабина стоит по щиколотку в мутной стоячей воде. Она не видит своих стоп, но чувствует, что босиком. Сверху на нее падает свет лампочки на длинном шнуре, которая раскачивается из стороны в сторону. Кажется, она находится в комнате, но стен не видно, только низкий потолок и залитый пол. Девушка с трудом перебирает ноги, как будто преодолевает сопротивление воздуха, чтобы сделать даже крошечный шаг. Откуда-то она знает, что ей нужно продолжать идти, ведь если она остановится – случится что-то страшное. Однако сил становится все меньше, сама вода будто твердеет, и в какой-то миг уже лед сковывает ноги Сабины. Холод пробирается в тело, расписывает его морозными узорами, расцветающими на коже почему-то красными линиями. Вскоре линии начинают складываться в слова.

«Сабина» – сотня ее имен расплывается на руках и оголенном животе. Они похожи на частицы калейдоскопа, причудливо изменяющие форму, создавая что-то совершенно иное, скрытое по смыслу ото всех, кроме нее.

Лампочка продолжает движения маятника, образ ее тоже искажается, и вот это уже часы с боем, отсчитывающие низким звоном: 'Бом-м-м. Бом-м-м'. Льда больше нет, теперь это кровь, ледяная, покрытая мутной пленкой. Сабина опускает ладонь в багряную жижу и достает оттуда охотничий нож. Она заносит руку и с силой опускает ее, направляя остро блестящее в мигающем свете лезвие вниз. Еще раз и еще. Нож вспарывает жидкость так, словно это человеческая плоть, и вот уже на девушку смотрят подернутые мутной пленкой глаза бывшей пациентки. Севастьянова. В животе у нее нож, и держит его Сабина. Губы женщины размыкаются и произносят:

– Ложь».

Голова девушки соскальзывает с подголовника сидения, и она просыпается. Рубашка неприятно липнет к спине, шея тоже чуть влажная, хотя в автобусе прохладно.

В окне скользит полоса лесного массива, значит, они уже выехали с жилой части города. Облака напротив, кажутся чем-то недвижимым, застывшим на месте, хотя в реальности все иначе. Солнце на два пальца показалось на горизонте, и холодный утренний свет слепящими вспышками пробивается то тут, то там, стреляет полосами в окна, невесомо ложится на кожу, а затем соскальзывает при очередном изгибе дороги. Дурной сон все не отпускает, и мысли путаются.

Чиркен встречает девушку прямо на остановке. Отметив ее бледность, с разрешения забирает у нее сумку с вещами и ведет к оставленной у поворота на съезд машине – массивному внедорожнику запыленного вида.

Когда Сабина садится на пассажирское кресло рядом с водителем, волосы, заплетенные в косу, цепляются за пряжку ремня безопасности, и девушка некоторое время пытается их освободить, но руки все еще неприятно вялые после обрывистого сна.

– Позволите? – спрашивает мужчина и, перегнувшись со своего места, аккуратно выпутывает пряди. В его движениях ничего предосудительного, лишь спокойная сосредоточенность и проявление заботы. Сабина ощущает приятный запах – древесные и кожаные ноты, смотрит, как солнце высвечивает радужку тёмных глаз до прозрачного янтаря. Дыхание больше не сжимается скрученной петлей, не оседает сухостью на губах, не холодит горло.

Какое-то время в салоне автомобиля царит тишина. Она растекается между ними как чернила, разлитые по бумаге, способные рассказать о многом, но потраченные впустую из-за неосторожного движения писца. Из динамиков еле слышно играет незатейливая мелодия. Грустные, чуть хрипловатые напевы флейты и перебор клавишных. Она звучит знакомо для Сабины, но девушка ее не узнает, так, словно это просто дежавю о том, чего никогда не было.

Они въезжают на серпантин, и хотя автомобиль резко сбрасывает скорость, дорога выглядит сложной, поэтому девушка не уверена, что ей стоит начинать разговор. Однако вскоре желание прервать ставшую неестественной паузу все же пересиливает.

– Что это за мелодия? – спрашивает она. Чиркен мельком бросает на нее взгляд, прежде чем вернуть свое внимание к дороге. Он не выглядит стесненным молчанием, но охотно поддерживает разговор.

– Из оперы Глюка Орфей и Эвридика. Танец блаженных теней. Орфей ищет свою погибшую жену Эвридику среди них в Элизиуме, – мужчина постукивает пальцем по рулю в такт музыкальному переходу и улыбается. – Мне нравится сюжетная классическая музыка. Не просто танец или песня, а целая история.

– И что происходит? – Сабина остается сидеть с отвернутой в сторону окна головой, но наблюдает за собеседником через отражение. – Я никогда не видела этой оперы, хотя и знаю сюжет мифа.

У ее матери был когда-то большой и красочный атлас мифов Древней Греции. Девочкой ей нравилось часами просиживать за ним, представляя себя кем-то из героев или всемогущих богов. Будь она и в самом деле сильной, то ее дом не был бы местом, наполнявшим каждый вдох свинцовой тяжестью, когда не знаешь, получится ли сделать еще один после него.

– Все лишь немного отличается. Тени возвращают Орфею его возлюбленную, но он вынужден молчать, и Эвридика уверена, что супруг оставил ее, что она совсем одна. В конце концов, юноша не выдерживает ее горестных речей, и оборачивается.

– Наверное, она действительно чувствовала себя покинутой, пока оставалась в подземном мире. Вокруг только тени, и она сама – одна из них, – девушка проводит пальцем по обивке автомобильной двери, рассеянно наблюдая, как дорогу все больше заволакивает мглистый туман. Она вырвалась из своего подземного царства много лет назад. Только почему кажется, что его след жирной сажей тянется за ней до сих пор?

– Вас что-то беспокоит? Вы показались мне встревоженной, – что-то в голосе Чиркена словно просит доверять ему, и Сабине хочется сдаться этому мимолетному обещанию безопасности.

– Просто еще раз поняла для себя, что не хочу больше оставаться в городе. Ваше предложение оказалось как нельзя кстати, – она скованно пожимает плечами.

Мужчина качает головой:

– У нас довольно дремучие места, еще захотите сбежать обратно. Связь ловит не всегда, Интернет тоже сбоит, хоть он и спутниковый. Как бы вас на подступах к городу ловить не пришлось, – смеется.

Чиркен шутит, но отчего-то Сабину на мгновение пробирает дрожь – она вспоминает рассказанную им историю о том, как его сын оказался в больнице. Возможно, места действительно дремучие, и кто знает, какие звери там водятся. Звери ли.

– Меня это даже радует, – наперекор собственным тревогам отвечает девушка. – Не хочу ничего знать.

Как легко было бы жить в неведении. Ей было известно, что порой ужасные дни просто стираются из памяти человека. Жаль, что с ней этого так и не случилось. Она помнила из своего ужасного дня все до каждой незначительной детали. Тиканье часов. Смех ребятни за окном. Обои, впитавшие красный цвет. Чужое лицо, искаженное до неузнаваемости, покрытое темными брызгами.

– После произошедшего это неудивительно, – тон мужчины мягко стелется, успокаивая взбудораженное сознание. Чтобы отвлечь ее, Чиркен принимается рассказывать о здешних лесах, животных, их населяющих, – оказывается, территория вокруг возвышенности относилась к охраняемым природным территориям, и он в охотничий сезон даже выполнял обязанности местного егеря.