— Я ее посажу, эту твою нищенку, Дамир! — слышу резкий неприятный голос. Он кажется мне знакомым, и только спустя минуту я понимаю, что послужило причиной.

Интонации. Крикливые с истеричными нотками.

Никогда бы не подумала, что интонации могут сделать мужской и женский голоса настолько похожими. Но папаша Осадчий оказался под стать дочурке.

Ну может быть его голос не такой визгливый.

— Нет, Игорь, ты не тронешь Ясю, — зато голос мужа звучит непривычно устало. А еще и просительно. Это неприятно скребет внутри, я никогда не слышала, чтобы он кого-то просил. Мой муж из тех, что привык командовать. Приказывать, диктовать условия. Но никак не просить. — А мы с тобой будем договариваться.

— Я тебе все сказал. Больше никаких условий, только те, что я озвучил, — зло говорит Осадчий, и я вхожу в зону видимости обоих мужчин.

Они синхронно оборачиваются в мою сторону, взгляды фокусируются на мне, и я будто в замедленной съемке вижу, как меняются их лица.

Осадчий на глазах из просто сердитого мужчины превращается в разъяренного быка. Такого, какими их рисуют в анимационных фильмах — с большой головой, выпяченной челюстью, широченными плечами и почти полным отсутствием шеи.

Ему бы еще кольцо в нос и, как поется в популярной песне, картина дорисована. Она сегодня весь день у меня в голове крутится.

Даже странно, что Осадчий в деловом костюме. Разве быки могут носить костюмы? То ли дело мой муж.

Дамир как всегда безупречен в зауженных брюках и обтягивающем широкие плечи пиджаке. Только белая рубашка, расстегнутая на две пуговицы, нарушает идеальный образ.

Завидев меня, Осадчий ставит ноги на ширине плеч и упирается в бока сжатыми в кулак руками.

— Ты... — глаза наливаются кровью, и мне хочется стать невидимой, — ты чуть не убила мою дочь!

— Я не трогала Жанну, это она хотела столкнуть меня с лестницы. А сама потеряла равновесие и упала, — отвечаю дрожащим голосом.

Хочется подбежать к Дамиру и спрятаться у него за спиной. Но что-то во взгляде мужа меня останавливает. Его лицо наоборот, из сосредоточенного и взвинченного становится холодным, неживым. Как будто на него надели маску.

Каменную.

И я стою на месте, комкая в руках подол платья.

— Где ты ходишь, Яся? — спрашивает Мир тоном, который способен превратить в ледник африканскую пустыню.

Я ничего не понимаю. Почему он не обнимает меня, почему не успокаивает? Сама делаю шаг ему навстречу.

Мне не нужно много, просто пусть скажет, что он со мной. Что он на моей стороне. И что когда я с ним, мне нечего бояться.

Но Дамир молчит и смотрит выжидательным взглядом, давая понять, что он ждет ответ. Сглатываю скопившуюся слюну и отвечаю, глядя в глаза мужу.

— Я была у доктора, Мир. Жанна хотела меня столкнуть, а я сопротивлялась. А еще я очень испугалась. Меня осмотрели, и обработали ссадины. Все зафиксировано для полицейского протокола.

— Что ты несешь, мелкая лгунья? — взвивается Осадчий. — Как ты смеешь обвинять мою девочку?

В очередной раз подавляю порыв потянуться к животу. Интуиция говорит, что сейчас не лучший момент сообщать мужу о беременности.

— Игорь, замолчи, — сквозь зубы цедит Дамир, продолжая сверлить меня недоверчивым взглядом, — я тебя предупредил, чтобы ты не трогал Ясмину. Яся, пойдем. Нас ждет адвокат.

Он берет меня за локоть и ведет к выходу. Не обнимает, не говорит, что во всем разберется, и что я ни за что не должна переживать. Только когда проходим мимо Осадчего, я инстинктивно жмусь к мужу, и он перемещает руку вверх по плечу.

Сейчас Осадчий еще больше похож на быка. Стоит, наклонив вперед голову, и смотрит на меня с самым свирепым видом.

— Подумай над моим предложением, Батманов, — надменно говорит мужу, провожая нас тяжелым взглядом. И я с изумлением наблюдаю, как мой Дамир вместо того, чтобы послать этого хама, серьезно кивает.

— Пойдем, Ясь, не стой, — слышу над головой сухое, и останавливаюсь.

— Мир... — слова застревают в горле. Выбраться наружу им мешает большой колючий ком, — Дамир, ты мне не веришь?

Он смеряет меня непонятным взглядом и подталкивает вперед.

— Прежде чем тебя будет допрашивать полицейский, ты должна поговорить с адвокатом, Ясмина. Он скажет, какой линии поведения тебе лучше придерживаться.

— А какой еще кроме правды? — недоуменно смотрю на мужа. Разворачиваюсь, беру его за лацканы пиджака и встряхиваю. — Услышь меня, Дамир! Эта женщина меня оболгала, как ты можешь ей верить? Она пришла в наш дом, сказала, что ты со мной разведешься, потому что она ждет от тебя ребенка. Еще и словом таким назвала, неприятным. Разведенка, как будто мне сто лет, а не восемнадцать. Почему ты молчишь, Дамир? Скажи, что это неправда! Скажи, что она лжет!

— Ясь, — Дамир поднимает голову, и его глаза кажутся темными бездонными колодцами, — Ясмина, это правда. Жанна была беременной от меня. И мне придется с тобой развестись.

Возможно, это последствия потери почти полулитра крови, но все дальнейшее происходит так, словно я погружена в воду. Будто меня поместили в большой аквариум с толстыми стенками, и я смотрю на мир через мутное стекло, а от стекла меня отделяет такая же мутная толща воды.

Звуки слышны с трудом, а то, что пробивается, рассеивается по поверхности, как лучики солнца.

— Вы все поняли, Ясмина?

Киваю, хотя не поняла ничего. А главное, непонятно, почему я должна лгать на допросе.

Я не хочу никого обманывать. У меня нет провалов в памяти, я никогда не страдала избирательной амнезией. Да никакой не страдала, если говорить честно.

А сейчас я должна обмануть полицейского, рассказав, что помню только как Жанна говорит мне о ребенке, а дальше только мутная пелена. И когда она рассеивается, Осадчая лежит внизу, а я меня приводят в чувство охранники.

— Я не буду этого говорить, — до последнего цепляюсь за остатки сознания и сопротивляюсь, но хватает меня не надолго.

— Поверьте, Ясмина, нам намного проще будет добиться вашего оправдания, если мы будем давить на состояние аффекта, — уговаривает меня адвокат. — Не упрямьтесь.

Спустя некоторое время мне самой начинает казаться, что я действительно столкнула Жанну с лестницы. И провал в памяти уже не кажется таким нелепым пояснением.

Я помню полицейского, который задает дежурные вопросы, заполняя протокол. Такое ощущение, что он уже знает ответы, записывает их даже раньше, чем я успеваю ответить. И как только я ставлю свою подпись, стены комнаты делают полный круг вокруг своей оси. То есть, меня.

— Что с тобой, Ясмина? — голос Дамира прорывается сквозь туман, внезапно окутавший меня плотным слоем.

— Третья отрицательная, — пытаюсь объяснить мужу, — у меня третья отрицательная. И у него тоже.

— У кого? — не может понять Дамир. А я не могу вспомнить.

Как звали парня, сына мужчины с ужасным английским? Не помню, но помню, что оно означает огонь.

— У огня, — шепчу мужу, и тот тихо матерится, поднимая меня на руки.

Как Дамир усаживал и доставал меня из машины, как вносил в дом и укладывал на кровать, я не помню. Помню красочные сны, в которых я поднимаюсь на флайборде над бирюзовой гладью океана.

Флайборд моя мечта. Дамир обещал, что когда подпишет контракт с Эмиром Денизом, мы наконец-то сможем уехать в наше свадебное путешествие. И там вместе полетаем.

Мощные водные струи поднимают меня над океаном. Выше, выше, еще выше. Я делаю неосторожное движение вбок и проваливаюсь в воду. А когда всплываю на поверхность, просыпаюсь.

Подхватываюсь и сажусь на кровати. С гулко бьющимся сердцем оглядываюсь по сторонам — я в нашей с Дамиром спальне. Уже не нашей, одергиваю себя, хотя, положа руку на сердце, она нашей и не была.

Большую часть ночей я проводила здесь сама. Дамир или улетал по делам, или допоздна работал в кабинете. Там же в кабинете и засыпал. Я приносила плед и укрывала спящего мужа.