Хлодвиг уже и сам пожалел о своих последних, мимо воли, вылетевших словах, от того, что невыносимо было видеть, как друг нежничает с девушкой. Его, буквально, корёжило! Бездна!

- Нам надо поговорить, Хилберт, немедленно, - поднялся с места ашварси. Он перестал пытаться выглядеть невозмутимо.

- Можем пройти в кабинет, - кивнул Хилберт, явно обеспокоенный состоянием друга.

Мужчины ушли.

Филиппа осталась во главе стола в полном одиночестве. Со всех сторон главного зала её пронзали стрелы беззастенчивых любопытных взглядов всех присутствующих. После ухода сурового хозяина с высоким гостем, замороженная тишина комнаты быстро треснула, гул разговоров за всеми столами вспыхнул с прежней силой.

- Что в тебе есть такого, чего нет у меня? – Генриетта рассматривала Филиппу так, словно впервые увидела.

Глава 36.

Когда Филиппа решилась на это, они уже неделю гостили в замке ашварси недалеко от столицы, где задержались по пути в главное поместье клана.

Девушка распахнула в тёплую ночь тяжёлые дубовые створки окна своей спальни и влезла на широкий подоконник. На ней была лишь тонкая ночная рубашка до колен, сшитая на манер колокола, который начинался над грудью. Кружевные плечики были тоненькие и узкие, как ниточки, а единственным украшением белого одеяния была широкая полоса кружева ручной работы по подолу.

Порыв тёплого ветра на миг забрался под лёгкую ткань и Филиппа, действительно стала похожа на большой белый колокольчик. Она немного помедлила, решаясь, а потом ступила босой ногой на тонкий фигурный карниз, который по причуде архитектора для украшения опоясывал всё здание на уровне третьего этажа. Ей было очень страшно, но Филиппа не видела другой возможности поговорить с Хилбертом, кроме как ночью добраться до его спальни по этому карнизу, прижимаясь к каменной стене замка всем телом и цепляясь пальцами за крошечные выемки от швов между кладкой и изредка попадающиеся архитектурные выступы.

Филиппа никак не могла взять в толк, почему неделю тому назад их выезд состоялся настолько срочно, буквально, на следующий день после того, как аштуг перед всеми объявил её своей невестой. В тот, очень памятный для девушки, день, после долгого разговора наедине, Хилберт и Хлодвиг вернулись в главный зал хмурые и сосредоточенные. Остаток праздника они ухаживали за Филиппой строго по очереди, подкладывая ей на тарелку самые вкусные кусочки из общих блюд или подливая вино в бокал. Они делали это с такими нарочито каменными и настолько зверскими выражениями лиц, что бедняжка насильно запихивалась предлагаемой едой и заливалась вином, при этом, остро желая поскорее сбежать из главного зала и спрятаться в своей комнате. Мужчины так перекормили несчастную, что, когда её маленькая мечта вечера, уйти к себе, наконец, осуществилась, Филиппу, уже в своей комнате, сильно вырвало из-за слишком переполненного живота. Правда, сразу стало легче.

К сожалению, она так и не смогла переговорить с женихом, чтобы выяснить, о чём у него была беседа с ашварси. А ведь это явно касалось её жизни и будущего!

Наутро, Филиппа ещё спала, когда всем был объявлен срочный отъезд в столицу. Собирая хозяев в дорогу, прислуга во главе с управляющим, с ног сбились, тем более, что отсутствовала прежняя опытная смотрительница. Цирция рано утром, ещё до того, как стало известно, что хозяин с сестрой и невестой, и все его гости, спешно уезжают, ушла из поместья. Она уволилась под предлогом получения наследства от какой-то дальней родственницы, а на деле, сбегая в неизвестность и нищету от возможной мести сиротки, которую она за минувшую зиму таки несколько разочков хорошо обидела и, даже, что особенно непростительно, однажды ударила по щеке. Конечно, на место Цирции управляющий тут же назначил счастливую Камиллу, но она пока не так хорошо ориентировалась в делах, хоть и старалась.

Хилберт запретил кому-либо будить его невесту, поэтому отъезд в столицу состоялся сразу после обеда. В результате этой заботы аштуга, Филиппа больше всех нервничала, торопливо собираясь, потому что знала, что все отбывающие уже готовы выдвигаться и ждут её одну.

Их обоз оказался неожиданно большим, но передвигался быстро: все мужчины ехали верхом, невеста и сестра аштуга были устроены вдвоём в одной карете, на мягких сидениях друг напротив друга. В заднее окно Филиппа наблюдала, как следом за каретой двигаются две повозки с вещами и припасами, а за ними, сначала уменьшается, а потом и вовсе исчезает с глаз поместье, в котором ей так хорошо и спокойно жилось последние полгода и где она стала невестой мужчины, на которого, было время, даже смотреть не решалась.

Сестра аштуга не очень любила переезды, но в этот раз, её дорогу очень скрашивала мысль, что она, наконец, вырвалась из своей ссылки в столицу! Да и приятно радовала душу возможность постоянно наблюдать за ашварси, который всё время ехал так, чтобы обеим девушкам его было прекрасно видно из бокового окошка.

Филиппа же была в просто восторге, потому, что ехала в карете впервые в жизни! Ей казались чудом роскоши, и мягкие диванчики друг напротив друга, и уютные бархатные шторы на окошках под цвет обивки сидений, и невероятный комфорт передвижения в таких условиях. Ближе к вечеру, она в который раз выглянула в то окошко, через которое ей было видно аштуга и, наконец, решилась обратиться к нему:

- Хилберт! Иди к нам! Здесь достаточно места! - девушке искренне хотелось поделиться таким непривычным удовольствием от удобной поездки с женихом.

- Нет, моя хорошая, я, как воин, привык верхом. Карета – это сооружение больше подходит для женского пола, - с ноткой сожаления ответил Хилберт.

- О, да! Подходит! Нам такое очень подходит! Правда, Генриетта? – восторженно отозвалась Филиппа.

Хлодвиг с другой стороны кареты напряжённо прислушивался к их разговору. Сестра аштуга только высокомерно хмыкнула и повернулась к окошку, у которого ехал ашварси.

- А Вы не хотите проехаться с нами в карете, Хлодвиг? – мило улыбнулась давнему другу своего брата Генриетта.

- В карете? Хм…, пожалуй, подсяду к вам ненадолго, - тут же отозвался ашварси.

- Я тут подумал, что в столице многие мужчины передвигаются в каретах. Поскольку я собираюсь уходить с военной службы, думаю, и мне стоит попробовать передвигаться по-новому, - и Хилберт решительно втиснулся в карету с девушками, одновременно с Хлодвигом, но с другого конца.

До этого момента, всю дорогу, Генриетта и Филиппа, свободно раскинувшись, сидели на своих диванчиках друг напротив друга. После того, как мужчины подсели к ним в салон, напротив Генриетты оказалось трое пассажиров: Хлодвиг, Хилберт и тесно зажатая между ними Филиппа, которая уже успела мысленно надавать себе по голове за поданную идею позвать в карету попутчиков.

- Возле меня достаточно места, Хлодвиг. Пересаживайтесь! – радушно предложила Генриетта.

- Нет. Мне понравилось ехать спиной вперёд. Новое ощущение. Хилберт, может быть, ты пересядешь? – натянуто улыбнувшись, спросил ашварси.

- Вот уж, нет. Мне тоже нравится наблюдать за дорогой, что остаётся позади нас, - тут же отозвался аштуг.

- Я могу пересесть… - Филиппа дёрнулась, но, присоединившиеся к ним с Генриеттой, попутчики с двух сторон сидели на её юбке.

Она так и осталась на месте, стиснутая, словно, в огромных горячих тисках. Больше того, девушка просидела так до самого постоялого двора! Это было ужасно: ни в боковые окошки ни посмотреть, из-за того, что обзор перекрывали крупные мужские тела, ни в заднее оконце толком ничего не увидеть, потому, что злющее лицо Генриетты первым попадалось на глаза и портило, и вид, и настроение.

Когда, после ночёвки на постоялом дворе, обоз снова двинулся в путь, и мужчины, опять было, с двух сторон полезли в карету, Филиппа набралась смелости и, раскинув в останавливающем жесте обе руки, жалобно попросила их ехать верхом.

В замок Хлодвига прибыли поздно ночью, но их ждали. Видимо, ашварси отправил вперёд гонца с сообщением о прибытии.