— Именно, — шиплю, кое-как выдёргивая кисть из его пальцев.

Идея спать на свежем воздухе уже не кажется мне привлекательной. И дверь изнутри я запираю на все замки. Открытыми оставляю только окна, рассудив, что широкие плечи соседа в такой узкий проём не протиснутся.

Не то чтобы он был похож на насильника, но… впервые на меня мужчина так бурно реагирует. Его аж распирает потребность доминировать. Законченный шовинист!

На новом месте ворочаюсь постоянно. Душно, и запах затхлый нисколько не выветрился. Тут бы убрать хорошенько, а в идеале — сгрести всё и сжечь!

Будильник заходится ни свет ни заря. Закончив сборы, выхожу на крыльцо с чашкой крепкого кофе.

— Доброе утро, соседка. — Ехидная физиономия Хаматова тут же показывается из-за забора. Отвратительно бодрая на фоне моего состояния. — Как спалось? Домовой не шалил? Комары не кусали?

— Буду очень признательна, если ты продолжишь заниматься своими делами.

— Кстати, о делах. Я думаю, пора собирать урожай.

— Чего?

— Морковка, говорю, созрела, — обнажает он в лисьей ухмылке ровные зубы, указывая взглядом на сочные пучки зелени, хаотично рассыпанные среди прочей травы. — Если что, лопату обычно держат в сарае. Ну да ты не принцесса, разберёшься ведь?

Вот же холера. Сарказм в его голосе можно вёдрами черпать!

— Я одного не пойму, чего ты всё от меня не отстанешь?

— Ну, ты же сама у меня на виду поселилась, трусы вон развешиваешь прямо под носом. Я, как любой здоровый мужик, не могу игнорировать такое кокетство. Того и гляди, начну фантазировать всякое... А ты не выдержишь сурового сельского быта и упорхнёшь. Разобьёшь мне сердце, к гадалке не ходи…

— Что за чушь ты несёшь? — Стремительно краснею, в цвет постиранного белья.

— Что раз решила здесь поселиться, неплохо бы и хозяйством заняться. Я тебе свою морковку сладкую не дам. И не рассчитывай. — Подмигивает игриво.

Фу, пошляк.

Честное слово, хоть всё перекапывай!

Глава 5

Глава 5

Морковь уродилась какая-то странная, совсем непохожая на овощ с магазинных прилавков. Вся какая-то чахлая и серая, из знакомого — только запах. Но как говорится, что выросло, тем и богаты. Наверное, кормовая.

Набралось только полведра. Зато сошло семь потов! Земля каменная. Копать тяжело, выдёргивать неудобно, в руках остаётся одна ботва. И ещё этот сосед. Встал опять у забора и смотрит. Своим пристальным взглядом через бельё прожигает.

Не передать, как меня этим выводит!

Просто невыносимо!

— Ты чего-то хотел? — Оборачиваюсь, не разгибая спины. Так и есть, пялится на мой зад, бесстыжий!

— Подошёл узнать, как успехи.

Ёрничает, негодяй.

Ну или у меня паранойя. Такое чувство, что сельчане только ради того и проходят здесь, чтоб разузнать, чем я таким занимаюсь. А выведав, в чём дело, понимающе кивают. И уходят посмеиваясь. Так вот, самодовольное лицо Хаматова только усиливает это впечатление.

— Прекрасно! — жизнерадостно улыбаюсь ему назло.

— Отлично! — скалится он с такой же мнимой заботой к моим страданиям.

Ему хорошо говорить. Сосед в светлых джинсах и расстёгнутой рубашке выглядит словно сошёл с обложки журнала.

Не по себе становится, что я такая пыльная и потная. Ужасно хочется сбежать скорее в душ, надеть тот лёгкий, воздушный сарафан, что обошёлся мне в пару стипендий. И тогда бы он…

Эх, тогда бы…

Белехова, ты перегрелась на солнце. Однозначно.

Разогнувшись, со злостью бросаю в ведро очередной корнеплод.

— Я одного не пойму. Где ряды? Не с порога же ваш председатель семена рассыпал. Или это птицы твои всё художественно вытоптали?

Павел щурится на своего гуся, тот косит голубым глазом на Павла. Потом оба смотрят опять на меня. Как на дуру.

— Ты что, Паштет такую дрянь не жрёт. Это кроты, наверно.

И снова хитро переглядываются. Очень, чтоб их, выразительно!

Сжимаю зубы. Терпеть не могу это поганое чувство, когда с тебя угорают, а ты не можешь понять, в чём же дело.

Ладно.

Ладно!

— Дыру в заборе всё равно заделай. Мужик ты или кто?

— Давай не будем обзываться, — надменно усмехается сосед, как будто лучше меня понимает, почему я цепляюсь. — Кстати, как вёл себя мой сын сегодня?

— Ужасно. Сразу три девочки довёл до слёз. Одну тем, что нагло вырвал листы из тетрадки. Вторые две — его любовное письмо не поделили.

— Ябеда! — возмущается Вовочка, выглядывая из-за куста сирени. Лёгок на помине.

— Он меня совершенно не слушается. — Развожу руками.

Павел морщится, глядя вслед сыну.

— Он никого не слушается.

— Что, даже мать?

Ой, дура… Лучше бы молчала...

Его глаза становятся опасными, такими злыми… Словно не стало человека. И он готов убить жену во второй раз.

— Её в первую очередь. Все беды от женщин.

— Мне кажется, ты сгущаешь краски. И если ты вдруг не заметил, к тебе очередь из невест не стоит, а тут как бы мужики в дефиците. О чём-то это да говорит.

— О чём? — Его тон мне нравится всё меньше.

— Ты ещё спрашиваешь? У тебя же во всём женщина виновата! Ты, Павел, принял меня за малолетку, потом со мной же обсудил, какая я дрянная, нахамил, хлопнул дверью, как будто так и надо. И теперь ты молодец, а я — порчу вам жизнь! Да тебе невозможно симпатизировать.

— А ты, стало быть, даёшь только по любви?

Хам.

Грубиян.

Озабоченный!

— Тебе какое дело?

— Да так, любопытно стало, — ухмыляется сосед, не прекращая буравить меня странным взглядом. — Ладно, не буду тебя отвлекать. Захочешь ещё потрепаться за жизнь, заходи, — выдаёт он, направляясь к дому.

Не захочу. Пусть не надеется.

Какие у нас общие интересы?

Но вопреки здравому смыслу, украдкой смотрю ему вслед. С самым что ни на есть живым интересом...

Боже, это так глупо. Даже опасно, на самом деле. А для девушки моей профессии — позор и деградация. Но вот как-то так.

Я залипаю на мужские плечи, спину, ягодицы. И мне перед собой не слишком-то и стыдно. Мы, девочки, неравнодушны вот к таким: напористым, матёрым, наглым, сексуальным. Правда, это не означает готовность пуститься во все тяжкие. Инстинкт самосохранения на меня ругается. Помечтала и хватит.

Однако едва я возвращаюсь к своему занятию, как позади скрипит калитка.

— Ты куда после уроков чухнула? Я поговорить хотела.

Юрьевна. Злая как чёрт.

— Работы дома много, обживаюсь, — отвечаю настороженно, искренне надеясь, что причина её гнева не я. Горе тому, кто её обидит. Горе и капзда. — На вас лица нет. Что-то случилось?

— Ох, не спрашивай… — затягивает она таким тоном, что становится понятно, подробностей не избежать. — Козёл-то мой на старость лет по бабам начал шляться!

— С чего такие выводы? — Озадаченно почёсываю затылок. Надеюсь, не из-за букета?

Ну просто у Юрьевной чертовски богатая фантазия. Ей везде мерещатся мятеж и конкуренты. На работе подсиживают, дома недолюбливают…

Я ведь как лучше хотела, да только благие намерения — штука неблагодарная.

— А вот с чего! — С негодованием суёт она мне под нос начатый блистер.

— Что это? — Забираю таблетки и читаю название, не требующее пояснений. — Ого…

— Ага. Три штуки, гад, сожрал, а спать ложится — дрыхнет! Эх, знать бы, кто эта гадина… вот я бы её… их обоих! Мужская сила ему вдруг понадобилась!.. Поссать два раза осталось, а всё туда же. Кобель.

— Так а я чем тут могу пригодиться?

— Патроны подать, — изволит мрачно шутить моя гостья. — Завелась опять, чуть про главное не забыла. Я ж к тебе не с пустыми руками пришла. Принимай постояльца.

И действительно, в свободной руке у неё комок чёрной шерсти.

— Пёс-то мне зачем?

— Ты что, это охранник. А если воры ночью? Или подсматривать в окна повадится кто? Или пьяный Макар опять хаты попутает? — Тревожно смотрит в наступающие сумерки Юрьевна.