Всё, красноречие его покинуло окончательно.
— Пиздец на хуй, — бормочет он, закрывая глаза.
Исчерпывающе. В самое сердце. Каждое слово — прямо крик души! Невольно разделяешь с ним весь спектр его конфуза.
— Вкусно тебе, Хаматов?
Павел вздрагивает, словно выныривает из каких-то ему одному известных фантазий. Смотрит на меня долго, пристально. Явно представляет, как возьмёт меня за горло и не отпустит, пока цвет лица не станет нежно-синим. А затем…
— Это лучшее, что я пробовал, — расплывается в ехидном оскале. Другой бы на его месте уже оттирал язык первым попавшимся ёршиком.
Так выясняется, что мой сосед — кремень, и у него есть сила воли, подкреплённая элементарной вредностью.
— А теперь я хочу попробовать десерт. Давно пора.
— Хо… хороший аппетит, — запинаюсь о намёк, сквознувший в его тёмном взгляде. — Там в магазинчик эклеры завезли. Ещё успеешь до закрытия.
— Евгения Павловна… — вкрадчиво тянет Хаматов. — Не надо со мной в эти игры играть. Я ведь и в лоб сказать могу: ты задолжала мне хороший, качественный трах.
Боже, зачем я снова переступила порог его дома? О чём думала?
Чем, оно-то понятно — жопой естественно.
— Я правильно понимаю — ты ждёшь, что я пересплю с тобой за мою же гречку? — пытаюсь донести до него всю абсурдность услышанного.
А он стоит и просто пялится в упор. Меня от этого хамского взгляда, то ли в жар, то ли в озноб бросает. Я что, так похожа на девушку для утех? Стою и тихо закипаю, не сводя с него осоловелых глаз.
— Да хотя бы в качестве морального ущерба, — недобро усмехается Павел. — Ворсянкой меня кто отхлестал? До сих пор шипы изо всех мест торчат! Вот, полюбуйся.
— Что ты в меня этой гадостью тычешь? — Мизинцем отодвигаю от лица когтистую лапу.
Хаматов с тихим матом швыряет её в мусорный пакет и демонстрирует занозу у основания большого пальца.
— Ну? Что молчишь?! Не знаешь, чьих это рук дело?
— Так, руки быстро помыл, — командую сухо, чем явно его озадачиваю. Причём настолько, что он медленно, с вызовом глядя на меня, отходит к крану. — С мылом!
Хаматов ухмыляется, но выполняет и это, демонстративно воспользовавшись моющим средством. Вижу, что злится, но отпускать меня явно не намерен. На что-то там надеется, наглец...
— Ещё какие-то пожелания будут? Или сразу перейдём к моим? — произносит он, медленно приближаясь ко мне.
Непрошибаемый остолоп.
Сохранять спокойствие сложно даже пока он молчит, а сейчас, когда его карие глаза прожигают мои губы на расстоянии нескольких сантиметров — почти невозможно. Жаль, что Хаматов чертовски хорош собой, и мне приходится бороться с собственным влечением.
Связи с бандитами добром не заканчиваются. Не хватало начать испытывать к нему какие-то чувства. Это авансом большие проблемы. Ну и что теперь делать?
Я не знаю, как выйти сухой из воды, как устоять перед мужчиной, которого я и хочу, и боюсь одновременно? Вся надежда на эффект неожиданности. Надо застать его врасплох.
— У меня ещё полно желаний, и каждое с твоим участием, — сколько трудов мне стоит произнести это с придыханием — не описать словами. Но в награду я получаю его озадаченность, а она подстёгивает к решительным действиям. — Ты готов их узнать?
— Всегда готов, — улыбается он многообещающе, скользя по мне горячим взглядом.
Пионер, мать его.
— Тогда расслабься, — прошу интимным шёпотом и подношу к губам мужскую кисть.
Медленно согреваю дыханием смуглую кожу, ощущая пальцами, как постепенно расслабляются мышцы. Это хорошо, что Хаматов поверил в мою капитуляцию. Плохо, что близость его тела зарождает во мне настолько мощный отклик. Я даже не догадывалась, что можно получать такое удовольствие от невиннейших прикосновений. Какое-то животное, первобытное наслаждение.
С его губ срывается стон, когда я кончиком языка касаюсь основания большого пальца. Мы замираем, на несколько бесконечных секунд встречаемся взглядами. Тяжело дышим, готовые сорваться, желая этого, ожидая лишь моей отмашки...
Самое удивительное, что в какой-то момент меня саму накрывает каким-то колдовским наваждением. Ничего, кроме его горящих глаз, не вижу. Никого другого не хочу. И у меня есть только два пути: либо рыдать по нему в подушку потом, либо закончить всё здесь и сейчас.
Столько лет фильтровать своё окружение, чтобы из-за сиюминутной прихоти испортить себе жизнь. Могу, умею, не советую.
Усилием воли заставляю себя сосредоточиться, языком нахожу чуть выпирающую над поверхностью кожи занозу, цепляю край зубами… Не с первой попытки, но всё же мне удаётся её достать.
— Ну вот и всё, — усмехаюсь, пытаясь перебороть сожаление. — Конфликт, я надеюсь, исчерпан. Могу я теперь просто пойти к себе домой?
Его разочарованный взгляд убивает. Пронимает до самых дальних чертогов души!
— Ты издеваешься? — хрипло выдыхает Павел. Не спрашивает, констатирует.
— А ты пытаешься меня к чему-то принудить?
— Я?! Никогда таким не занимался.
— Ну вот и замечательно. Тогда договорились...
Спохватываюсь, что так и не отпустила его кисть, исправляюсь и отхожу к двери с явным облегчением.
— Ты баланду свою забыла, — несётся с бессильной злостью мне вслед.
Я словно в стену на скорости врезаюсь.
Отлично. Хаматов ещё и в тюремной еде разбирается. Да ты просто джекпот сорвала, Белехова!
Возвращаюсь за кастрюлькой, стараясь не соприкасаться с ним телами. Я не уверена, что во второй раз мне хватит сил убраться. Даже при всех вводных...
— Это собачий ужин! — огрызаюсь, оказавшись на приличном от него расстоянии.
— Всё равно моя будешь, слышишь?
Не проронив в ответ ни слова, вылетаю во двор. Из-за густых серых облаков темно и сыро. Моросит. Вовочка в дождевике задумчиво катает во рту жвачку, спрятавшись под яблоней от непогоды.
— Евгения Павловна, можно вопрос?
Ёжась от сырости, обнимаю себя за плечи.
— Тебе к спеху?
— Просто любопытно.
— Ну ладно, спрашивай.
— Почему красивые девушки все такие вредные?
Умеет Вова озадачить...
— Может, стоит тогда присмотреться к кому попроще?
— Чтоб они локти кусали?
— Чтоб самому потом локтей не кусать, — мне становится стыдно за то, как резко звучит мой ответ, и я добавляю с улыбкой: — Заглядывай в гости, когда захочешь вкусненького.
Но в целом я сторонюсь его отца по этому же принципу. Из чувства самосохранения.
К вечеру раздаётся требовательный стук в дверь. Я никого не жду, хоть и приглашала. А меньше всего ожидаю увидеть на пороге дома Юрьевну. С дурными глазами и бутылкой наливки…
Или она уже кого-то убила, или пока только набирается храбрости.
— Ой, здравствуйте! Вы так неожиданно, — приветствую гостью, одновременно сдерживая любопытство и желание немедленно захлопнуть дверь.
Уравнение, где есть две женщины и бутылка чего-то крепче кефира, может привести к чему угодно...
Глава 19
Глава 19
— И тут он мне заявляет: «браслет я тебе в подарок купил!».
— Что, прямо так и сказал?
— Слово в слово! — Юрьевна сердито опускает рюмку на стол. — Как думаешь, брешет?
— Откуда ж мне знать? — Пожимаю плечами, проклиная свою рассеянность. Ладно, не заметила в спешке, что потеряла украшение. Так хоть вранью Василия при ней не удивлялась бы.
Это всё наливка виновата, будь она неладна! Сыворотка правды против страха расправы. Ибо горе тому, кто попадёт под подозрение. Казнят на месте, без суда и следствия.
— А почему сразу не подарил, он сказал? — интересуюсь осторожно.
— Во-о-от, — одобрительно тянет Юрьевна, — я тоже усомнилась. Так он говорит, до годовщины припрятал.
— Романтик, — хмыкаю, не в силах промолчать. — А что, у вас годовщина скоро?
— Да кто ж его знает? — бурчит она, задумчиво рассматривая серебряное пёрышко. — Я что-то растерялась даже и постеснялась уточнить, откуда он считает. Вот первый поцелуй наш помню. Тоже по осени было. На голубятне. Сверчки стрекочут, закат, у меня перо в волосах застряло… Тогда у нас с Васей всё и завертелось.
