– Ну, и что ты думаешь о них? – неуверенно спросила Эмералд.

В футлярах на черных бархатных подушечках сверкали золотые браслеты с изумрудами.

– Красиво, ничего не скажешь, – вздохнула Ванесса Вандербилт. – Я должна их иметь. Сколько?

– Можем сойтись на тринадцати тысячах, – закинула удочку Эмералд. – Что скажешь?

Тринадцать тысяч долларов. Ванесса мысленно прикинула прибыль, которую она могла бы иметь от браслетов Эмералд.

– Слишком дорого, любовь моя. Девять тысяч и ни цента больше.

И Эмералд пришлось смириться. Вот уже три года прошло с тех пор, как она потерпела неудачу с Мирандой. И все эти годы дела шли как нельзя хуже. Все знали, кто она, но, как всегда, не было желающих предложить ей работу. Эмералд все так же мотала деньги и пыталась жить так, как будто она все еще была в пятьдесят седьмом.

Однако времена уже были далеко не те. И Эмералд была не той двадцатилетней любимицей Америки, и поклонники были не в изобилии, и не было уже выгодных контрактов, суливших большие деньги, которые она могла беспечно тратить на свои девичьи прихоти.

Шел 1985 год, и, несмотря на чудодейственные пластические операции и популярность, Эмералд окружали большие проблемы.

Шесть фильмов, в которых она снялась в последние три года, оказались ниже среднего уровня. Они были просто из разряда потерпевших фиаско. Эмералд уже была согласна на любые съемки, в любой части света – везде, где бы ей предложили хотя бы двадцать пять тысяч, где бы оплачивали дорогой номер в лучшем отеле недалеко от места съемки, где бы гарантировали оплату еженедельных расходов в пятьсот долларов, где бы она смогла поддерживать на уровне свой гардероб.

Ее уже не волновало, хороший ли фильм, плохой ли, средний ли. Главное было поддержать свой жизненный стиль, не уронить марку.

Хотя она и продала свой особняк в Беверли Хиллз, купив дом поменьше, но все равно он был равноценен маленькому сокровищу, этот домик в горах Беверли. И он стоил денег. Всех денег, что она зарабатывала. Не в силах бороться одна, без надежного спутника жизни, Эмералд начала искать утешение в водке. В море водки. Водкой с апельсиновым соком начиналось утро, всю вторую половину дня шла водка со льдом, вечером – бутылка за бутылкой шампанское, и это независимо от того, работала она или нет. И, наконец, после ужина – арманьяк. Ее алкогольное расписание могло бы свалить и сильного мужчину.

По мере того как ее фильмы становились все хуже, Эмералд глушила боль, прибегая к новым средствам. Сначала – затяжки наркотиком. Потом – порошки. Эти проклятые белые порошки так бодрили. Она вновь ощущала себя молодой, удачливой, жизнерадостной и любвеобильной. Но удовольствие было дорогим, и вот она уже начала продавать свои драгоценности.

Ванесса Вандербилт была вовсе не такой жесткой, как это могло показаться по ее резким манерам. Маска суровой деловой женщины скрывала натуру великодушную и чувствительную. Но, как учил отец, человек человеку волк и в этом мире выживает хитрейший. В бизнесе не было места эмоциям. С четырехлетнего возраста отец вдалбливал ей в голову мысль: «В бизнесе орудует стая щук, любовь моя! Береги свой маленький задик, дорогая, иначе акулы раздерут его на завтрак, запомни мои слова».

Ванесса, примерная дочь, строго следовала наказам отца и вскоре стала еще более хитрой и изворотливой в бизнесе, превзойдя своего учителя. Нефтяные шейхи, арабские торговцы оружием, менеджеры суперзвезд, американские политики – это был круг деловых знакомств Ванессы, и она умела извлекать выгоду первой, не дожидаясь, пока начнут эксплуатировать ее.

«Каждый в душе потребитель. Никогда не забывай об этом, малышка, – учил отец. – И если человек все-таки забывает об этом, он становится неудачником, и упаси тебя Боже, детка, иметь с такими дело».

Так рассуждал Люк Хиггинс, непревзойденный авторитет Петтикоат Лейн, который всю неделю трудился в своем магазине подержанной мебели, а по субботам учил жизни целый выводок своих детишек. Каждое субботнее утро в своем захламленном магазине на окраине Петтикоат Лейн, совсем недалеко от Элефан энд Касл, где Ванесса посещала местную общеобразовательную школу, Люк Хиггинс обделывал свои делишки. Так что Ванесса с детства узнала цену не только фунта, но и доллара, йены, франка и рубля.

Пожалуй, определение «скупщик краденого» было слишком сильным для Люка, поскольку ему удавалось обходить закон, занимаясь только собственностью, украденной в других странах. «Интерпол», хотя зачастую и подступал вплотную к таким делам, так никогда и не вышел на Люка, который, по его же словам, был «слишком хитрым малым». Исповедуя философию Робин Гуда, этот обаятельный, жизнерадостный парень с рыжими кудрями и усами, сильным мускулистым телом, всегда давал шанс беднейшим своим клиентам продать что-либо законным путем. Но с клиентами из Италии, Франции, Германии, которые переправляли ему украденный товар, он был беспощаден.

Драгоценности, видеокамеры и другие предметы, которые получал Люк от своих клиентов, были добычей воришек с французской Ривьеры или лыжных курортов Гштада и Сен-Мориса. К Люку попадали и мелкие побрякушки, которые милые дамы забывали уложить в сейфы вместе со своими бриллиантовыми кольцами по сорок карат и бриллиантовыми ожерельями стоимостью по полмиллиона долларов. Это были так называемые «дневные» украшения: золотые цепочки, часы «Картье» или «Пьяже», серьги с бриллиантиками по одному карату, затейливые браслеты. Женщины, у которых все это исчезало, были настолько состоятельны, что они зачастую даже не заявляли об утере таких мелочей в страховые компании, поскольку все равно приходилось бы тратиться на премии. А золотую цепочку от «Булгари» стоимостью пять тысяч долларов можно было легко заменить на новую, так же, как и часы от «Картье» – и какое же это было удовольствие!

Через умелые руки Люка проходил и дорогой, уникальный товар, который ему удавалось сбывать через своих агентов в антикварные магазины Портобелло-роуд, Бермондсея и Кенсингтона.

Люк жил вполне счастливо; миловидная жена, родом с Ямайки, его обожала и не позволяла себе дерзостей, как эти наглые негритянки из Нигерии и Уганды. А он в ответ был хорошим отцом, кормильцем и превосходным учителем, от которого четверо его детей почерпнули многое.

Ванесса оторвалась от семьи в восемнадцать лет, мечтая стать фотомоделью. Заинтригованная фотографиями ослепительной, элегантной Глории Вандербилт в американском журнале «Вог», да и всей историей ее семьи, она изменила фамилию Хиггинс на Вандербилт, а имя Вера на Ванессу. Фамилия Хиггинс уж очень напоминала Ист-Энд и никак не вписывалась в ту жизнь, о которой она мечтала.

В шестидесятых годах Ванесса, удивительная смесь отцовских рыжих кудрей и ирландского шарма с материнской светло-коричневой кожей, черными глазами и нежным нравом, слегка преуспела как фотомодель, но больше прославилась в светских кругах Лондона.

Вскоре времени на работу моделью уже не оставалось, так как теперь Ванесса с успехом сопровождала принцев, жуликов, рок-звезд в их путешествиях. Бриллиантовые серьги здесь, браслет от «Буччеллати» там, норковые манто и меховые накидки – Ванесса была на верху блаженства. Жизнь в роскоши и праздном безделье пришлась ей как нельзя по душе.

«Берегись, Глория Вандербилт, – подшучивала она, – Ванесса Вандербилт наступает тебе на пятки».

Ее сопровождали, обожали, ею наслаждались в постели состоятельные и влиятельные мужчины, но никто из них так и не полюбил ее по-настоящему. Она гостила на их яхтах, совершала круизы на их великолепных стовосьмидесятифутовых судах. Она разъезжала в их «феррари», «мерседесах», антикварных «бентли». Ее кошелек ломился от их долларов, фунтов, франков, и она тратила их на магазины, покупая все, что только желала. Ванесса была очаровательной игрушкой для богатых мужчин. Год за годом щеголяла она на роскошных яхтах в Портофино и Монте-Карло, фланировала по бульварам Рив Гош, Пятой авеню и Родео-драйв, высматривала еще более изысканные туалеты в дополнение к своему обширному гардеробу. Она была счастлива. Так счастлива, что праздновала это за своим любимым занятием – едой.