Я устал, чувствую такую слабость, будто хожу с горой на плечах. Как сложно играть по правилам властных и алчных людишек, которым нет дела до возможности жить в светлом будущем. Они хотят лишь подчинять и контролировать, а я ведь могу дать избавление от страданий миллионам людей! Аллергии, онкологии, аутоимунные заболевания стали бы для человека лишь простудами с теми модификациями генов, которые можно было бы заложить в новые поколения нашего вида! Но нет! Здесь это никому не надо: «Делай оружие и не разглагольствуй!» Я подозреваю, что у некоторых руководящих на объекте персон есть какие-то перверсии, и от мыслей о массовой гибели людей они получают удовольствие. Никогда не думал, что опущусь до таких оскорблений, но иначе мне не объяснить их патологическую тягу, их помешанность на монстрах! Монстрах! Чудовищах, которых я вынужден создавать. Хотя, может они видят в этих существах своё отражение, испытывают к ним родственные чувства, так сказать?

Как так вышло, что я выращиваю мутантов? После завершения работы над реестром фенотипических признаков хищников, получившимся слишком сырым, кратким и поверхностным, от меня потребовали провести первые эксперименты над представителями псообразных. Целый год мы не могли получить жизнеспособного потомства, перенёсшего генетические модификации, пока, наконец, не получился живучий выводок. «Ключи» были подобраны и «конвейер» запустился. То, что на совещаниях с руководством казалось мне больными фантазиями садистов, стало рождаться на свет в моей лаборатории. Это величайший прорыв для науки и величайшее падение для морали: рукотворное кровожадное отродье, которым эти глупцы задумали запугать весь мир!

Они бредят идеями новой мировой войны. Шершенёв постоянно ведёт проповеди о врагах, которые только и ждут как бы разрушить нашу страну, разорвать её в клочья. И если в нём я подозреваю наигранность во время таких разговоров, то остальное руководство кажется весьма искренним в подобных трактовках реальности. Теперь я уже не знаю… Что такое моя Родина? Я всегда любил своё Отечество, всегда хотел, чтобы жизнь в моей стране становилась лучше, но если моей страной управляют люди, позволившие подобным личностям управлять такими проектами, как «Цербер», то как жить дальше в таком государстве? А если нами на самом деле правят именно такие люди? Как такое вообще стало возможным? Когда? Я чувствую себя проснувшимся в жестоком мире, которого долгие годы не замечал.

Из чего состоит моя жизнь? Я в лаборатории провожу шесть дней в неделю. Жена просит оставаться дома хотя бы на один выходной. Ох, если бы её не было рядом, я бы уже давно сошёл с ума. Мы прогуливаемся с ней перед сном по нашему академгородку, в котором знаем уже каждую пылинку. Здесь много молодых лиц, наивных юнцов, надеющихся изменить мир к лучшему или успешно построить карьеру после «восьмидесятки». Они не настолько посвящены в проект «Цербер», чтобы понимать к чему приведут их усилия. А может что-то и понимают. А может наивным тут был только я? Старый дурак!

По воскресеньям мы прогуливаемся по роще за городком. Раз в месяц ездим в пригород Подгорска, в санаторий. Это ведомственное учреждение, где сотрудники «восьмидесятки» могут увидеться с семьями. Дети растут без нас. Да, у них будут возможности, перед ними будут открыты все дороги, но они всё чаще задают вопрос: «Когда мы вернёмся домой? Когда мы снова будем жить вместе?» Я вижу непонимание в их глазах. Выбор был неверным: такая жизнь подобна заточению. Мы изолированы от внешнего мира. Я слышал, что солдатам из внешнего периметра «восьмидесятки» можно даже проводить отпуск в Подгорске. Но вот сотрудникам и охранным полкам внутренней территории и подземного комплекса доступен только санаторий. Невелика разница: там «клетка», здесь «клетка». Я как-то задавал вопрос Шершенёву по поводу моего увольнения. Он намекнул, что подобное невозможно. Предложил мне отпуск, психотерапевта из госпиталя, внеплановое посещение санатория. Я так понял, что меня не отпустят отсюда никогда. Могут отпустить лаборантов, научных сотрудников, но не научного руководителя «Цербера». «Это всё ваше до конца ваших дней», – сказал мне Арсений, показывая новые подземные корпусы лабораторий. Ну и как ещё понимать эту фразу?

Жить так дальше невозможно, нужно что-то предпринять! Поскольку никто отпускать меня не собирается, у меня остаётся один выход – бежать. Но как? Периметр объекта надёжно охраняется. Я и не надеюсь на то, что смогу пробраться сквозь кордон военных. Это нужно сделать в выходной день, когда никто не будет искать меня на работе. Это должно выглядеть как поездка в санаторий или выезд с женой на природу, благо объект располагает внушительной площадью свободной от построек. Таким образом я выиграю время перед тем, как меня будут искать. Санаторий? Не думаю, что получится сбежать из него. Всегда на территории санатория было много сотрудников ФББ. Думаю, что часть из них могли быть даже переодеты в гражданских. Сбежать из санатория нереально! Остаётся территория «восьмидесятки». Нужно как-то найти контакты с военными и просто подкупить их. Пока не знаю, как я буду искать среди солдат на КПП тех, кто берёт взятки, но мне точно потребуется много денег. Здесь я не смогу набрать такую сумму. Определённо. Сюда мне их никто не сможет отправить. Значит нужно, чтобы передача «подарка» произошла за пределами «восьмидесятки». Кому можно такое доверить? И у кого просить? Может Елизавета? Да, она поможет нам! Но как с ней связаться? Лучше почтой. Только вот как ей сообщить суть проблемы? Нужно будет обсудить это с женой. Может она помнит какие-то спектакли, в которых играла Лиза, где героям нужна была помощь? Надеюсь, жена моего покойного друга всё поймёт правильно, и мы получим от неё зашифрованное подтверждение. Ох, как же мы сможем договориться, если шифр будет понят неправильно?! Никогда не думал, что мне придётся заниматься подобным. Что делать, если я сбегу? Мы с женой не сможем вернуться домой: они объявят нас в розыск. В столицу нельзя! Да, весь транспорт будет досматриваться. Вот чёрт! Прежде чем дать Елизавете сигнал, нужно продумать, где и как мы укроемся от погони? Наверное, с детьми после этого мы увидимся не скоро. Как бы я хотел проснуться и понять, что это всё был просто ночной кошмар.

За 36 лет до сигнала «Лавина».

До возвращения Путилова и Довгаля в строй их рота почти не участвовала в патрулировании лесных массивов. Боевые стычки «лесной дивизии» с отрядами агрессивных туземцев происходили гораздо реже: атака на железнодорожную станцию стоила повстанцам больших потерь. Вместо боевых выходов начались учения. После нескольких недель затишья произошёл ряд инцидентов с патрулями и контрольными пунктами. Налёты происходили в тёмное время суток, один за другим в течение трёх дней подряд. Снова стали нужны солдаты для прочёсывания тайги. В эти осенние дни полк покинули «дембели», и начали прибывать новобранцы. Теперь уже эти парни должны были взять на себя всю внутреннюю службу в части, пока более опытные бойцы уходили на опасные задания. Путилов с товарищами стали считаться «повидавшими службу» с того самого боя у железнодорожной станции. Смена призывов в казарме никак этих парней не коснулась. Дедовщина, начавшая слабо проявляться в дни затишья, исчезла тут же, как стало понятно, что ничего не закончено и бои продолжатся. Олег, Довгаль, Семён, Жора и Ватруха ещё больше сплотились, потому что каждый понимал, что с такой службы домой можно и не вернуться. Каждый хотел иметь верного товарища рядом.

Спустя месяц после боя у станции командование под руководством Министерства Государственной Безопасности спланировало операцию по выявлению и уничтожению предводителей местного восстания, но всё никак не могло дождаться подходящего момента. И вот момент настал – трёхдневные налёты на караулы стали своеобразным взмахом сигнального флажка. Весь полк был поднят по тревоге и переброшен в один из самых глухих районов тайги – вотчину «лесной дивизии». Роту, в которой служил Путилов, разбили на несколько групп. Каждой группой командовал один из прикомандированных накануне, непонятно откуда взявшихся сержантов. Капитан Петренко предупредил солдат перед выходом, что они должны во всём слушаться этих чужаков, исполнять все их приказы, что от этого зависит успех операции. Взводом Олега командовал сержант Сидорченков. Молодой человек ничем по внешнему виду не отличался от тех сержантов, что Путилову доводилось видеть. Только был он более собранным, подтянутым, серьёзным, чем виденные прежде. Небрежность в деталях облика и ухарство старослужащего в этом человеке казались какими-то слишком выверенными, аккуратными, декоративными. Возраст сержанта определить было сложно, но больше чем на тридцать тот явно не тянул. Сидорченков представился Иваном и напомнил бойцам, что на время рейда по тайге они переходят под его руководство.