От радости сердце Агаты забилось чаще, но она тут же заставила его замолчать. Данилу было плохо. Очень плохо, только слепой бы этого не заметил, и девочка решила, что радоваться такому – последнее дело.

***

– Даня расстался со своей девушкой. – Агата произнесла это, как только сняла верхнюю одежду и обувь и зашла в гостиную. Привёз её, как обычно, Вадим. В последние два месяца с тренировок её забирал только он. В феврале занятия по танцам заканчивались около девяти вечера, а к этому времени всегда холодало. Анна Георгиевна лежала на диване и крутила новостную ленту. Уровень ГРИППА и сезонных ОРВИ опять превысил допустимый порог, и она боялась, что школы и учреждения дополнительного образования закроют на карантин.

– Даня расстался со своей девушкой, – повторила Агата и встала перед матерью. В квартире они были совершенно одни. Аля уехала домой, а Вадим возился с машиной на улице.

Анна Георгиевна нехотя подняла на дочь глаза. Сначала она даже не поняла, о чём идёт речь и что, собственно говоря, Агата от неё хочет. «Даня», «девушка» – эти слова после тяжёлого трудового дня попросту не укладывались в её голове, и, уловив рассеянность во взгляде матери, Агата предприняла третью попытку. Вчера о столь «радостном» событии она поведала только Але, но сегодня, удостоверившись в своей правоте, решила «осчастливить» и мать.

– Даня расстался со своей девушкой.

Разобравшись наконец в чём дело, Анна Георгиевна закрыла глаза рукой.

– Господи, неужели опять?! – на выдохе спросила она. – Ты же мне клялась, что всё прошло, и он тебе больше не нравится.

Агата поднялась на цыпочки и резко опустилась вниз. Получилось своеобразное качание.

– Даня расстался со своей девушкой, – как попугай, снова повторила она.

Из груди Анны Георгиевны вылетел вопль отчаяния.

– Если он расстался со своей девушкой, это не значит, что он воспылает любовью к тебе.

Её слова показались Агате жестокими. Жестокими и беспощадными. Но она выдержала их с честью, хотя и ждала от матери понимания, поддержки или хотя бы совета. Анна Георгиевна не оказала ни первого, ни второго, ни третьего. К немым просьбам дочери эта железная женщина оказалась совершенно глуха.

– Не смотри на меня так, Агата, – уже мягче произнесла она, – но я уже не раз говорила и повторю снова: Данил тебе не пара. Он со своими шуточками всё профукает, и отцовскую клинику, в том числе, если Алексей Николаевич всё-таки ему её оставит, а потом и вовсе без штанов останется.

Агата вдохнула и набрала побольше воздуха в лёгкие. Глаза медленно начинало щипать.

– У Данила в голове ветер. Он вообще ни о чём не думает.

– Ему всего семнадцать. И это неправда, что ни о чём. Он…

Анна Георгиевна подняла руку.

– Я этот бред даже слушать не хочу. Придёт в голову что-то дельное, тогда расскажешь, а сейчас я хочу поработать. Но ещё раз повторяю: Данил  не тот человек, который тебе нужен. И я сильно сомневаюсь, что он завтра бросится за тобой ухаживать.

Последнее предложение Агата посчитала ударом ниже пояса, отчего тоже решила пнуть по больному:

– А Вадим долго будет жить с нами?

Лицо у Анны Георгиевны вытянулось. Агата подошла ближе. Два месяца назад, когда Наумова старшая привела в дом мужчину, она не разговаривала с дочерью, не подготавливала её заранее, не приводила аргументы. Мать поставила Агату перед фактом: Это Вадим, и он теперь будет жить с нами. В тот день она ждала от девочки истерики, ждала слёз, ждала криков, но Агата, как ни странно, молча удалилась в свою комнату и просто не вышла к ужину. Анна Георгиевна знала, более того, чувствовала, что дочь Вадима не принимает и принимать не собирается. Она никак его не звала, никак не обращалась и редко отвечала на его вопросы. Агата не спорила, не скандалила и не ставила ультиматумов. Анна Георгиевна и не подозревала, что её дочь просто ждала, ждала, когда их отношения с Вадимом сами собой сойдут на нет. Она видела, как мама Сони Архиповой, их соседки по площадке, заводила себе нового мужа каждые два месяца. Заводила, а потом выгоняла прочь.

– Я. Хочу. Чтобы. Он. Ушёл, – по слогам произнесла Агата, и от этих слов у Анны Георгиевны внутри всё перевернулась. – К бывшей жене или туда, где он жил раньше. Нам и без него было хорошо. Разве он подходит тебе? У него ведь ничего нет. Даже «Лада» несчастная в кредит куплена.

Анна Георгиевна впервые в жизни не знала, что сказать. Она сначала покраснела, а затем резко побледнела. Агата всегда была умной и сейчас она использовала не крики и слёзы, а аргументы. Аргументы самой Анны Георгиевны.

– Вадим не Данил. Он многое умеет и много чего знает. И вообще, тебе заняться что ли нечем? Иди учи уроки, а то на тебя сегодня учителя биологии и математики жаловались. Ты почему опять теорию не выучила?

– А ты не знаешь почему? Из-за танцев. Потому что я не успеваю. И я тебе говорила, что танцевать не хочу. Танцевать хочешь ты, а я хочу учиться! Я хочу стать врачом!

В дверном замке повернулся ключ. Анна Георгиевна приложила к губам указательный палец. Это вернулся Вадим, и она не хотела, чтобы он слышал семейные дрязги.

– Давай ты успокоишься, и мы поговорим утром.

Но Агата остановиться уже не могла.

– Из-за танцев у меня ничего нет. Ни друзей, ни парня. И с учёбой скоро будет плохо. Учителя меня часто ругают, ты права. Я могла бы учиться лучше, но я без конца хожу на дурацкие тренировки. Тренировки, которые нужны тебе!

Анна Георгиевна слышала, как Вадим открыл дверь. Слышала, как снял пальто и ботинки. Слышала, как помыл руки. И знала, что он точно также слышит слова Агаты. И Агата тоже знала об этом.

– Пусть он уходит, – твёрдо произнесла девочка, – я не хочу, чтобы он спал на папиной кровати и вешал свою одежду в папин шкаф. Не хочу, чтобы сидел с нами за столом и ел нашу еду.

Когда она оглянулась, Вадим стоял в дверном проёме и, слегка покачивая головой, смотрел на Анну Георгиевну.

– Агата сама виновата, – рассуждала Анна Георгиевна, намазывая на хлеб масло и укладывая сверху тоненький кусок сыра. Часы показывали девять утра. Алевтина Михайловна сидела напротив хозяйки и пила чёрный кофе без сахара. До двенадцати часов дня она обычно не ела, что, видимо, и способствовало её кукольной стройности. Агата, одетая в пижаму и тапочки, стояла за дверью. Подслушивать и подсматривать постепенно входило у неё в привычку.

– Я ей много раз говорила, – продолжила Анна Георгиевна, – позвони Веронике, они вместе в началке учились и неплохо дружили, пригласи погулять Женю из клуба, до Сони Архиповой, наконец, дойди. Она на нашей площадке живёт. Но Агате всё некогда. Сидит целыми днями в телефоне и только жалуется, как ей плохо.

– С Вероникой у них общих интересов нет. Та уж давно с мальчиками гуляет. Зачем ей Агата? Женя вечно занята. Она с сыном тренера танцует – на неё Ольга Викторовна давит ещё больше, чем на нашу Агату, а с Соней ей о чём разговаривать? Соне одиннадцать лет.

– Ну я тогда не знаю, – вздохнув, Анна Георгиевна развела руками.

– Вот поэтому я и против семейного обучения. Классно-урочную систему не ради забавы придумали. В школе дети общаются. А на «семейке» какое общение?

– У Агаты есть клуб.

На этот раз вздохнула Алевтина Михайловна.

– Много им в клубе общаться-то дают? Особенно во время прогона.

Анна Георгиевна с силой пододвинула к себе сахарницу.

– Агата с детства была такой. Замкнутой. Закрытой. Вы не помните, как она часами могла сидеть одна в песочнице, но, как только приходил кто-нибудь из детей, собирала все свои формочки, ведёрки с совочками и бежала домой? Она никогда к сверстникам не тянулась.

– Ну, это когда было? А сейчас у неё подростковый возраст. И она смотрит на других и видит, что её жизнь резко отличается.

Анна Георгиевна фыркнула и отвернулась. Алевтина Михайловна встала и, подойдя к кастрюле на плите, разбила туда два яйца и высыпала стакан сахара со щепоткой соли.