«Красота этого благословенного уголка земли открылась мне в ее наиболее чистых, наиболее возвышенных формах. Перед моим удивленным взором предстало искусство во всем своем великолепии и раскрылось мне во всей своей универсальности, во всем своем единстве. Мои мысли и чувства каждый день все больше укрепляли во мне создание скрытого родства между всеми созданиями творческого духа. Рафаэль и Микеланджело помогли мне понять Бетховена и Моцарта. Иоганн из Пизы, Фра Беато и Франча объяснили мне Аллегри, Марчелло и Палестрину; Тициан и Россини предстали мне звездами, одинаково ярко сверкающими нам. Колизей и Кампо-Санто не так далеки от Героической симфонии и Реквиема, как это кажется. Данте нашел свое художественное выражение в Орканья и Микеланджело; со временем, быть может, он найдет его и в музыке, благодаря какому-нибудь Бетховену будущего».
Этот ход мыслей отражают и два сочинения Листа, написанные в те дни: «Обручение», к картине Рафаэля и «Мыслитель», по статуе Микеланджело. Они являются музыкальным выражением настроения, воплощенного в этих произведениях Рафаэля и Микеланджело.
«В Италии я работал много, как никогда. Без преувлечения, я думаю, что написал в то время 400–500 страниц фортепьянной музыки», – сообщает он позже.
Странствуя по Италии, Лист то здесь, то там давал отдельные концерты, «…чтобы не разучиться в своем ремесле,» – как писал он Берлиозу.
1839
8 январе путешественники приехали в Рим. Из данных здесь Листом фортепьянных концертов наибольшую сенсацию произвел частный концерт, состоявшийся в марте в палаццо Поли. Впервые в жизни и единственный, кто в то время решился на это, он исполнил всю программу концерта один, без участия других исполнителей. Сообщая об этом смелом поступке, он писал княгине Бельджойзо, что собирается ввести такие концерты и в Париже, под лозунгом: «Концерт – это я!»
9 мая в Риме родился единственный сын Листа – Даниель.
* * *
Странствуя по Италии, Лист достиг своей ближайшей цели – завершил самообразование. Он принял решение вновь посвятить себя деятельности пианиста-виртуоза и строил планы концертной поездки по Европе.
«Необъяснимое, но мощное очарование для меня заключено … в творческой деятельности, обращающей к нам сердца других людей … Влияние, которое художник оказывает на отдельных людей, он переносит в своей фантазии на массы – и тогда он чувствует себя властителем всех этих душ…
Это только мечта, – но мечта, которая облагораживает существование виртуоза».
Его отношения с Мари д'Агу в последнее время все более омрачались. Ревность, эгоизм и стремление графини влиять на его творчество, приводили к нестерпимым ссорам, и когда однажды один из друзей, оказавшийся случайным свидетелем их размолвки, пытался успокоить Листа, сказав ему: «Подумай о Данте и Беатриче! Подумай, что этот божественный поэт прислушивался к ее словам, как к откровениям! Ты – Данте, она – Беатриче,» – Лист возразил раздраженно:
«Какой там Данте! Какая там Беатриче! Таких, как Беатриче, создают Данте, причем в действительности они умирают, когда им восемнадцать лет». Когда в
июне месяце они ехали из Рима в Лукку, Лист уже решил предполагаемую концертную поездку совершить один.
Но перед этой поездкой ему нужен был отдых и уединение. На водах же в Лукке он не мог этого найти, поэтому он бежал оттуда в расположенную недалеко от Пизы небольшую рыбацкую деревушку Сан Россоре.
Во время одной из своих экскурсий в Пизу он узнал, что сбор пожертвований на возведение памятника Бетховену в Бонне, начатый еще много лет тому назад, до сих пор не дал желаемых результатов.
Он воспринял этот, в сущности, мелкий факт, как оскорбление памяти великого композитора. Еще в тот же день
3 октября он написал в комитет по сооружению памятника Бетховену:
«Я прошу принять… недостающую сумму из моих средств.».
В середине ноября 1839 года Лист и графиня д'Агу покинули Италию. Графиня с детьми поехала в Париж, где ее ожидала мать Листа, сам же Лист направился в Вену.
18 ноября – 4 декабря. В Вене Лист дал шесть утренних концертов. Жители Вены приняли его искусство с безграничным восторгом. Наибольший успех имели переложения для фортепьяно двух песен Шуберта: «Лесной царь» и «Ave Maria».
На родине
5 декабря газета «Пештер тагеблатт» опубликовала письмо Листа к находящемуся с ним в дружеских отношениях графу Лео Фештетичу, в котором он сообщал о своем скором приезде в Венгрию.
21 декабря. В старом коронационном городе Братиславе, где в свое время решилась судьба Листа, ему был оказан пышный прием, который его глубоко тронул. Тысячная толпа ожидала его прибытия у моста через Дунай; собравшиеся на сейм магнаты всюду сопровождали его; концерт вылился в патриотическую демонстрацию.
23 декабря в сопровождении группы знатных вельмож он поехал дальше, в Пешт, где граф Фештетич, у которого он остановился, приготовил ему роскошный прием в своем дворце. Мужской хор приветствовал его кантатой:
Тебя, совсем еще ребенком,
Судьба взяла холодною рукой
И молвила, ведя с собой далеко:
«Ты без отчизны будешь! Вслед иди за мной!»
Но что бы рок тебе ни прочил:
Искусство, славу, сладость бренной жизни,
Всем сердцем верным – днем и ночью —
И мыслями ты предан ей, Отчизне.
Благославлен ты, лаврами увитый,
Что труд твой праведный принес с собой.
О благородный, преданный, великий,
Франц Лист, всегда гордиться будет родина тобой.
1840
В последующие дни Лист дал девять публичных концертов.
4 января. Концерт в Национальном театре. Лист играет в венгерском национальном костюме. По окончании программы граф Фештетич в сопровождении пяти знатных аристократов поднялся на сцену и передал ему от имени венгерской нации почетный дар: парадную венгерскую саблю. Из театра ликующий народ с факельным шествием провожает его до дома. В этот же день Лист был объявлен почетным гражданином Пешта. Особенно знаменательным был его концерт, состоявшийся
11 января, весь доход от которого маэстро пожертвовал на учреждение венгерской Национальной консерватории.[13] Здесь же он впервые за всю свою артистическую жизнь выступил и как дирижер.
12 января Лист дал свой прощальный концерт, за которым последовали ужин и бал, устроенные в его честь дамами Пешта.
Восторженный прием длился почти целый месяц.
За границей считали восторги венгров преувеличенными. Там не могли понять, чем заслужил пианист-виртуоз (больших достоинств за Листом в течение долгого времени не признавали) такие почести. Вручение ему почетной сабли дало повод для карикатур.
Причины этих почестей и причину его радости по их поводу Лист объяснил сам в ответ на эти выпады:
«Венки цветов, которые дилетанты городов Нью-Йорк и Палермо сложили к ногам мадам Элслер и мадам Пиксис, служат лишь блестящей манифестацией энтузиазма публики. Сабля же, врученная мне в Пеште, представляет собой признание меня нацией, выраженное в исключительно национальной форме… означает награду за некоторые незначительные мои заслуги перед отечественным искусством; это было в первую очередь, – что я так и воспринял, – славное связующее звено, которое заново соединило меня с родиной и возложило на меня, как на человека и художника, до конца моей жизни серьезные обязанности и обязательства. Венгрия приветствовала во мне человека, от которого она, высоко ценя военные и политические деяния других своих сынов, ждет также славных подвигов и в области искусства».
