По мере роста затрат на извлечение новой нефти российские нефтяные компании все чаще требуют от правительства налоговых льгот и субсидий. В 2018 году более половины нефти в России добывалось с теми или иными налоговыми преференциями по сравнению с 28 % в 2014 году. По данным Минфина, в 2018 году это обошлось российскому бюджету в 1 триллион рублей (или около 16 миллиардов долларов) в виде недополученных доходов[135].

Основным противником бюджетных послаблений было Министерство финансов. Рост влияния Минфина за последние двадцать лет стал одним из главных сюжетов путинской эпохи. Вскоре после того, как Путин сделался президентом в 2000 году, он назначил министром финансов Алексея Кудрина, близкого коллегу по работе в мэрии Санкт-Петербурга. За следующее десятилетие Кудрин, при твердой поддержке Путина, восстановил российские финансы, которые пришли в упадок при Горбачеве и Ельцине. Он выплатил внешний долг России, сбалансировал бюджет, реформировал налоговую систему и создал резервный фонд для хранения российских нефтяных доходов. Его решительно консервативная политика добросовестно продолжалась при его преемнике на министерском посту Антоне Силуанове и новом путинском премьер-министре Михаиле Мишустине, налоговом эксперте, также работавшем в Министерстве финансов. Одним ухом Путин слушает нефтяников, другим – Министерство финансов[136].

Столкнувшись с растущим давлением со стороны нефтяной промышленности с целью предоставления дополнительных налоговых льгот для новых месторождений, Путин осенью 2019 года объявил мораторий на все новые налоговые льготы и приказал провести инвентаризацию неразработанных российских месторождений. Было обследовано более 700 месторождений, составляющих более 90 % разведанных доказанных и вероятных запасов России. Тревожные сигналы Минэнерго подтвердились: треть запасов, большая часть которых находится в Западной Сибири, будет невыгодно разрабатывать без дальнейших налоговых льгот и субсидий[137]. Без них добыча нефти в России может упасть на полные 40 %, до 340 миллионов тонн в год. Инвестиции в нефть сократятся до 2,3 триллиона рублей, а доходы государства от нефти сократятся до 4,1 триллиона рублей[138]. Чтобы поддерживать производство, России нужно было бы сконцентрироваться на Западной Сибири, но это также потребует дополнительных налоговых льгот. Министерство финансов было непреклонно – никаких налоговых льгот. Даже Сечину было сказано, что он может получить лишь небольшую часть того, что просит. (С тех пор в результате пандемии «Роснефти» пришлось даже платить дополнительные налоги в казну, чтобы сбалансировать государственный бюджет.)

Отрасль привыкла рассчитывать на эти преференции, и поэтому каждому новому крупному инвестиционному проекту предшествуют интенсивные переговоры. Министерство финансов пытается удержать позиции[139], в то время как компании множат свои заявки, часто обращаясь к самому президенту. Результатом оказывается бесконечная борьба, которая только усиливается, когда цены на нефть падают. После начала пандемии COVID падение государственных доходов стало еще более резким[140].

В 2016 году Россия и несколько других производителей, не входящих в ОПЕК, обязались вместе с ОПЕК сократить добычу нефти на 1,8 миллиона баррелей в сутки начиная с января 2017 года. Целью было поддержание мировых цен на нефть на достаточно высоком уровне, чтобы основные производители – главным образом России и Саудовской Аравии – могли сохранять так называемую фискально-безубыточную цену, то есть цену, при которой они могут сбалансировать свои бюджеты, сохраняя при этом свои системы социального обеспечения и государственные инвестиции. Здесь у России, похоже, есть преимущество: Саудовской Аравии, как сообщается, требуется мировая цена в районе 70 долларов, чтобы сбалансировать свой бюджет, в то время как России достаточно цены в районе 40 долларов.

Но договоренность оказалась шаткой, что стало ясно в начале 2020 года, когда доверие между двумя основными партнерами исчезло и началась ценовая война. Цены на нефть снова рухнули, что вынудило Россию и Саудовскую Аравию спешно восстановить свое соглашение, урезав добычу еще сильнее, чем раньше. «Мегасделка» ОПЕК+, заключенная в апреле 2020 года, обязала Россию и Саудовскую Аравию вместе с другими членами Венского альянса сократить совокупную добычу в несколько раз сильнее, чем в ходе любых предыдущих попыток сокращения[141]. Но этот эпизод продемонстрировал, насколько неустойчивыми могут быть подобные соглашения. Договоренность не нравилась российским нефтяным компаниям, особенно (как отмечалось выше) генеральному директору «Роснефти» Игорю Сечину, который публично и неоднократно ее критиковал[142].

Для Путина главная цель заключалась в том, чтобы защитить доходы России от продажи нефти, и особенно долю государства, помогая при этом сбалансировать мировой рынок нефти после рекордного падения спроса и цен на нефть, вызванного пандемией COVID. (Как мы увидим ниже, когда цены на нефть растут, увеличивается доля государства, а когда цены на нефть падают, растет доля компаний.) Главная цель Сечина явно заключалась в том, чтобы создать трудности для североамериканских производителей трудноизвлекаемой нефти и ограничить свободу действий США на мировых нефтяных рынках[143]. В качестве дополнительного преимущества более низкие цены на нефть максимизировали бы долю российских компаний в нефтяных доходах по сравнению с долей государства, тем самым помогая обеспечить столь необходимый денежный поток для инвестиционной программы «Роснефти», в частности для амбициозных планов Сечина в отношении Арктики, описанных ниже. Стоит заметить, что эти двое расходятся во мнениях не по поводу изменения климата или «пикового спроса на нефть» – ни один из них в это не верит, – а по поводу наилучшего способа монетизации российской нефти в ближайшей перспективе.

Неровная история соглашений ОПЕК+ дает представление о том, что может произойти в будущем, поскольку крупнейшие мировые производители нефти противостоят друг другу во все более отчаянной борьбе с нулевой суммой за сокращающийся мировой спрос на нефть. У всех сторон, и особенно у более слабых членов ОПЕК, будет все больше стимулов к выходу из любых соглашений о сокращении добычи.

Ключевой чертой этих трех реакций является то, что все они относятся к краткосрочным мерам (примерно с десятилетним горизонтом). По мере сокращения добычи в Западной Сибири средняя стоимость извлечения российской нефти будет расти. Более низкая производительность скважин потребует увеличения затрат, таких как электроэнергия для скважинных насосов, как объяснялось выше. По мере того как отрасль будет уходить из Западной Сибири, будут расти и транспортные расходы, поскольку нефтяники будут работать в более удаленных местах, что потребует большего объема авиаперевозок, а также наземных перевозок по еще не существующим дорогам или по ледовым путям, которые подвержены таянию. Увеличение доли новых месторождений в новых нефтегазоносных провинциях потребует дополнительных инвестиций; и поскольку такие месторождения, как правило, менее продуктивны, то это снизит размер прибыли и усилит давление с целью увеличения налоговых льгот. Правительство сможет предоставлять нефтяной промышленности все меньше и меньше преференций; по данным Минфина, к 2033 году более 90 % российских нефтяных инвестиций потребуют от правительства специальных налоговых льгот[144]. Замещение импортных ресурсов отечественными будет продолжаться, но легкие возможности будут уже использованы и дальнейший прогресс будет медленным. Наконец, соглашение ОПЕК+ с Саудовской Аравией может не просуществовать долго. Иными словами, меры, работавшие в последнее десятилетие, будут иметь все меньший эффект в будущем.