Однако утрата огромного дерева, на месте которого уже успели высадить юные мандариновые кустики, оказалась не единственной переменой в тесном хозяйстве Суликошвили.

– А теперь прошу к нашему шалашу! – пригласила Нинон, как циркачка, взмахнув рукой.

– Ититская сила! – восхитился Башашкин. – Ну ты теперь владычица морская! Дай поцелую!

– Тебе можно!

Между старой покосившейся избушкой, где мы прежде останавливались, и дощатой кухней с примыкающим сарайчиком (там в курортные месяцы ютились сами хозяева) вырос новый двухэтажный дом под четырехскатной шиферной крышей. Точнее, над нами вознесся второй этаж, опирающийся на бетонные ходули, напоминая шагающую боевую машину марсиан из книжки «Война миров». Стены были сложены из пористых, величиной с обувную коробку, блоков, их делали, когда заканчивался сезон, прямо здесь, на участке: в старом корыте перемешивали, добавляя воду, цемент, песок и мелкую гальку, а потом жидкий бетон заливали в фанерные формы, похожие на ящики для почтовых посылок, и оставляли так, пока «не схватится». Готовые серые блоки складывали вдоль сетки-рабицы, отделявшей Суликошвили от соседей, и стена, похожая на крепостную, росла год от года. Остроумный Башашкин, приезжая на отдых, обычно начинал с того, что пересчитывал пальцем свежие брикеты, отличавшиеся от старых более темным цветом:

– Ого, дядюшка Тыква хорошо поработал! Когда строиться начнете?

– Когда рак свистнет! – отвечала хозяйка, сердито глядя на Сандро.

Несчастный сапожник Тыква из «Приключений Чиполлино», покупавший с каждой получки по одному кирпичу для задуманного жилища, был тут ни при чем: стройматериалы лепила сама Нинон, ей помогал Тигран по прозвищу Диккенс, Ларик, иной раз даже отдыхающие, если было пасмурно и штормило. Однажды в августе внезапно похолодало на целую неделю, и я смог наблюдать этот процесс, даже принял в нем посильное участие, тяжело ворочая в корыте совковой лопатой. Гальку с пляжа возили в тачке, а цемент по дешевке брали у водителей, доставлявших материалы для возведения нового корпуса санатория «Апсны».

Сандро считал это занятие глупым, он все еще надеялся выиграть деньги на постройку в карты и нанять шабашников. Ларик с возрастом стал разделять точку зрения отца. Суликошвили-старший бесцельно бродил по участку в полосатых пижамных брюках и майке с узкими бретельками, он воздевал руки, ругался по-грузински и на предложение взяться за лопату скрывался в жилом сарайчике, успев крикнуть:

– Я тебе что – Давид-строитель?

– Пошел ты к Люсе! – был ответ.

Считалось, Александр Илларионович происходит из княжеского рода Суликадзе, но в революцию его дед, чтобы уцелеть и сохранить добро, заменил благородное «дзе» на простонародное «швили». На плече у Сандро синела пороховая наколка, похожая на детский рисунок: длинноволосая дама с дымящейся папиросой, а ниже подпись «Люся». Любая попытка вступить в серьезный спор с женой кончалась для него советом немедленно убираться к этой самой чертовой Люсе. Разумеется, следовало суровое напоминание, что глупая женщина, осмелившаяся предложить ему такое, пребывает на земле, испокон принадлежащей гордому клану Суликадзе, поэтому в следующий раз он просто отрежет ей язык.

– Да ну! Ты кому это говоришь? Забыл? Мы Рубакины! Мы казаки! – подбоченивалась Нинон. – А тебе самому, горный орел, ничего не отрезать? Хватит выстебываться! К черту всех вас, уезжаю к матери, на Кубань. Лиска, тащи мою торбу!

Понятно, никто никому ничего не отрезал и никуда не уезжал, вечером все пили вино и обнимались, потом играли в карты по маленькой, а на ночь Ларику и сестре стелили в тесной избушке, обычно в нашей комнате.

– Стряпаем мы теперь тут! – похвалилась казачка, показывая на обширное пространство между бетонными опорами.

– Вижу. Шикарно! – кивнула тетя Валя.

И в самом деле, старый потрескавшийся буфет с посудой, вся кухонная утварь, тазы, кастрюли, сковородки, керосинки перекочевали сюда, где со временем появится первый этаж, а пока были лишь утоптанный земляной пол да едва начатая задняя стена, упиравшаяся в сетку-рабицу. Появилась больничная тумбочка с телевизором «Рекорд», а когда-то мы ходили смотреть мультики к зажиточным Сандукянам. Даже Сандро, смиряя грузинскую гордыню, шел к шурину-армянину, если передавали футбол.

– Ого! Телик! – воскликнул я.

– Сломался… – буркнул Ларик.

– Хоромы! Клад, что ли, нашла? – снова поддел Башашкин. – Разоружись перед партией! Сандро банк, наверное, сорвал?

– Пуп он себе сорвал, за медсестрами бегая! – огрызнулась хозяйка. – Накопила. Мандарин три года подряд обсыпной родился! Ну, и Мурман одолжил. Тигран помогал…

– Свежо предание! – недоверчиво усмехнулся Батурин.

– А старую кухню сдаешь? – уточнила рачительная тетя Валя.

– Вот еще! Мы там с Лиской спим. Ларик теперь отдельно – мужик, скоро девок начнет сюда таскать!

– Ну, джигит. – Дядя Юра хлопнул его по спине. – Есть куда жену привести!

– Вот еще! Пусть сами тут живут, а мне секцию в Сухуме купят, – проворчал мой друг: секциями здесь называют отдельные квартиры в новостройках.

– Ага, спешу и падаю! Кому ты нужен, двоечник? – рассердилась хозяйка. – Да и на какие шиши секцию покупать? В долги до самой смерти влезла!

– А в избушке у тебя кто? – не унималась любопытная Батурина.

– Нелька. С Давидом.

– Не разбежались еще? – удивилась тетя Валя.

– Нет, представь себе! Так с двумя бабами и живет, султан хренов! Ну пошли, что ли, альпинисты!

На второй этаж вела бетонная лестница, явно не рукодельная, а заводского производства. Как можно со стройки утащить мешок цемента или пучок арматуры, я представляю. Когда у нас во дворе общежития завелся бездомный щенок, мы соорудили ему конуру из кирпичей и шифера, позаимствованных со стройплощадки в Налесном переулке. Но как безнаказанно упереть с объекта лестничные марши, я не понимаю! Перил у лестниц пока еще не было, и мы с Лариком тащили тяжелый «сундук» с предосторожностями, боясь оступиться. Мой приятель кряхтел от натуги и ворчал под нос:

– Зачем жениться, если любую дуру можно подогреть!

Наверху располагались три комнаты, но готова к приему жильцов была только одна, две другие стояли еще не оштукатуренные, с пустыми оконными и дверными проемами, кроме того, там сложили строительные принадлежности: грубо сколоченные козлы, бочки, ведра, банки с краской, мастерки, валики, большие кисти на длинных палках…

Наша «зала», пахнущая свежей побелкой, была самая просторная с полуторной семейной кроватью, раскладушкой и тумбочками, точь-в-точь как у нас в пионерском лагере в корпусе для персонала. На стене висели картинки, вырезанные из «Огонька» и вставленные в самодельные рамочки: Аленушка на берегу омута и Царевна-лебедь, удивительно похожая на Ирму Камолову, которая в этом году так и не приехала в «Дружбу», хотя я очень ее ждал.

Мы занесли пожитки, и простора в помещении сразу поубавилось.

– Хоромы! – восхитилась тетя Валя. – Ой, парни, не крутитесь под ногами, дайте разложиться!

– Может, перекусите с дорожки? – предложила Нинон. – Я целую кастрюли харчо наварила.

– Спасибо, Егоровна, мы в поезде поели – от пуза! – ответил Башашкин, для достоверности хлопнув себя по «большому полковому барабану», перечеркнутому зеленой полоской.

– Ну, тогда устраивайтесь, а я пойду известку заквашу. Мне к бархатному сезону еще бы одну комнату справить! Не успели к августу… Эх!

– Айда на море! – позвал Ларик.

– Может, сначала пики приготовим? – предложил я.

– Потом. Просто окунемся! А еще… – он понизил голос, – сегодня испытуха.

– С рапаном?

– Нет.

– А что – это мысль! – обрадовался дядя Юра. – Валюш, мы пойдем, чтобы тебе не мешать?

– Да уж идите! Смотри, не сгори, Пцыроха! – предупредила она. – Сейчас солнце самое злое!

– Все будет – хоккей! – ответил я.

– Это так теперь в Москве говорят? – встрепенулся мой друг.

– Ага!

– Надо запомнить.