Джулия нахмурилась:

— Как так скоро? Утром еще ничего не знали.

Теофила многозначительно скривила губы:

— Все из-за письма проклятущего!

— Какого письма?

Нянька шумно выдохнула:

— Жених твой сеньору Амато оставил. Наказал открыть только после вашего отъезда. Откуда только прознал! А там уж и сеньора Паола всполошилась. Дом в городе снимали, повитуху приглашали, чтобы все в тайне сохранить. Так та все и подтвердила.

— Погоди, няня, — Джулия тронула ее за руку: — Сестра писала, что Паола первой обо всем догадалась. Потому и заперла.

Теофила отмахнулась:

— Забот больше не было у сеньоры Паолы — весь дом на ней. Ты же и сама помнишь, какая суета да истерики. А Марена, поди, с перепугу напутала — она накануне шальная была. Видать дите о себе говорило. Да и какая же теперь разница?

Джулия опустила голову: не с перепугу. И разница велика… Сестра просто не вышла и хотела хоть как-то оправдаться. Не вышла по собственному решению, зная, как это ценно. А Альба тогда солгала, чтобы смягчить эту боль. Обе достаточно хорошо знают Паолу, чтобы складно соврать. И будто подуло зимним студеным ветром — Джулия совсем не знала сестры. Но такую Марену она и не хотела узнавать. Она предпочитала помнить ее такой, какой… придумала. Может, она сама так пленилась ангельским обликом, что невольно наделяла сестру всеми несуществующими добродетелями. Как и все остальные.

Нянька вновь обняла:

— Ну, что ты приуныла, деточка. Теперь-то все сладилось, хоть и не все гладко было. Старый граф Марки больно щеки дул. Ни в какую на брак не соглашался. Считал себя оскорбленным, твердил, что дите приблудное. Лишь перед самым моим отъездом изменил решение. Дома их и обвенчали, наспех. — Она сделала охранный знак: — И то к счастью, от позора весь дом избавили… Но, надо сказать, особой радости я в женихе не увидела. Уехали они. Теперь, если писать станешь, в Лимозе ее уже не сыщешь. А на следующий день и я отправилась, как по заказу. Теперь-то я сеньору Амато совсем без надобности. — Старуха рассмеялась: — В отличие от мебелей!

Джулия натянуто улыбнулась: сейчас ей все это совсем не казалось совпадением…

Они еще долго сидели. Вспоминали Лимоз, Джулия рассказывала о доме, о тиранихе, о Розабелле. Ей казалось, что нянька и Розабелла понравились бы друг другу. Едва ли бедняжку Розабеллу когда-то обнимали. Разве что… брат. Она невольно вспомнила, как Фацио обнимал сестру по приезде.

Смеркалось неожиданно быстро. Джулия выполнила распоряжение Фацио, занесла в комнату завтрак. Он лежал на кровати и, судя по всему, спал. Или делал вид. Джулия помнила, что Фацио чувствовал ее присутствие. Она не стала задерживаться, раз он не желал этого. Заглянула к Дженарро.

Альба по-прежнему сидела перед его кроватью, но Джулия заметила, что она прибралась в комнате. Немногочисленные вещи были аккуратно сложены, подсвечники почищены от нагара, пол выметен. На подносе стояла чашка с бульоном. Альба сказала, что больной приходил в себя, даже немного поел, но снова уснул. Заходил лекарь и остался весьма доволен.

Она вдруг замялась:

— Он спрашивал меня о Лапушке. Откуда он взялся, сколько времени живет у вас.

Джулия напряглась. Вопросы Мерригара за спиной казались странными. Эта проклятая книга… Наверняка она из дворцовой библиотеки. И лекарь вполне мог ее видеть… Но что ему нужно?

— А ты что ответила?

— Я сказала, что ничего не знаю. Что когда я поступила к вам на службу, зверь уже был.

Джулия кивнула:

— Ты молодец, Альба. Ты останешься ночевать здесь?

— Да, сеньора, если позволите. Я зайду раздеть вас перед сном.

Джулия покачала головой:

— Не нужно. Мне поможет нянька Теофила. И шнурки распустит, и воды польет. Приходи утром — я без тебя не оденусь и не причешусь.

Та поклонилась:

— Как прикажете, сеньора. Доброй ночи.

Джулия вернулась в покои. Теофила уже готовила постель на сундуке. Сняла с головы покрывало, завязала под жирным малиновым подбородком льняной чепец. Кивнула на столик, когда Джулия вошла:

— Принесли для Лапушки. Я дала ему, но, видать, не голодный.

Джулия инстинктивно посмотрела на балдахин — через толстую плотную ткань светилось яркое голубое пятно.

— Захочет — спустится. Нужно оставить на полу, он иногда любит поесть ночью.

Нянька лишь пожала плечами:

— Деточка, я вот тут лягу, под окно. С ночи свежо будет. Иначе в вашем пекле можно свариться. А я с дороги едва жива — ни рук, ни ног не чую.

Джулия кивнула:

— Конечно, нянюшка. В каморке Альбы нет окон. Ложись, где хочешь. Только платье снять помоги, да воды полей. Я сама скверно спала, с ног валюсь.

Нянька Теофила уснула так быстро, что через пару мгновений Джулия начала слышать ее утробный раскатистый храп. Она даже улыбнулась сквозь липкую дремоту — нянька редко ночевала в ее комнате, но, как же не хватало этого родного звука! Присутствие старухи успокаивало, умиротворяло, обволакивало теплом, словно баюкало в пуховой колыбели. Погружало в спокойный сон.

А потом раздался пронзительный визг.

Джулия подскочила на постели, различила едва заметное в отблесках лунного света, заползающего в раскрытое окно, пятно нянькиного чепца. Старуха лежала на полу. Уже не визжала, но тихо охала и, судя по всему, сбивчиво, неразборчиво шептала молитву.

Джулия выскочила из-под одеяла, опустилась на колени рядом с Теофилой и обняла:

— Что, нянюшка? Что стряслось? Кошмар привиделся?

Та тяжело дышала, сопела. Махнула ручищей:

— Ничего мне не привиделось! А ну! Где свеча? Где огниво? И что же это твоей растяпы нет там, где полагается!

Джулия нашарила огниво на столе, у подсвечника. Всегда там оставляли на такой случай, чтобы знать, где искать в темноте. Старуха выхватила кресало и принялась нервно чиркать кремнем. Но руки тряслись, кремень выскакивал из толстых пальцев, снопы мелких искр летели в разные стороны, угрожая пожечь все вокруг. Джулия мягко отняла огниво и быстро запалила ветошь сама, зажгла фитиль. Теофила тут же схватила горящую свечу, вытянула руку и принялась сосредоточенно вглядываться вглубь комнаты:

— Здесь оно… Здесь! Нюхом чую!

Джулия выдохнула, покачала головой:

— Да что оно-то?

Нянька вытаращила глаза:

— Черная сила, не иначе. Помоги-ка старухе подняться…

Джулия с трудом поставила няньку на ноги и просто наблюдала, не задавая вопросов. Наверняка кошмар приснился. Осмотрится, успокоится и уляжется.

Теофила вышагивала на цыпочках, как могла аккуратно, но паркет под ее немалым весом предательски скрипел. И чем тише и осторожнее старалась быть нянька, тем пронзительнее завывало полированное дерево. Наконец, Теофила вытянула мясистый палец:

— Вон оно! Там притаилось. Видишь, глазищи огромные горят, как уголья! — она осенила себя охранным знаком

Джулия посмотрела в указанную сторону и с облегчением выдохнула:

— Не бойся, няня. Это просто кот.

— Кот? — старуха недоверчиво зыркнула, брови сошлись к переносице. — Какой же это кот? Оно размером с козу, не меньше! На меня как прыгнуло, как придавило! Думала, конец мой пришел.

Джулия обняла ее:

— Кот, нянюшка. Очень жирный мерзкий кот. Любимец тиранихи…

Джулия зажгла еще свечей, чтобы старуха, наконец, убедилась. После того случая они с Альбой были уверены, что отвадили наглеца. Но, кажется, просто не замечали, потому что Альба перестала ночевать на сундуке под окном и переселилась в каморку горничной. А Лапушка, по всей видимости, оказался настолько умным, что больше не влезал в неравную драку.

Казалось, Золотко стал еще жирнее и еще больше. Нянька права — размером с козу! Как только Доротея таскает его на своих тощих руках! Джулия посмотрела на балдахин, больше всего боясь, что Лапушка вновь примется его гнать. Но зверек как виднелся посреди купола ярким сияющим пятном, так и не шелохнулся. Будто незваный визитер его совсем не интересовал. В одном проклятая книга не врала — умный…