Рассмотрим рост городов. В XIX веке несколько миллионов человек на Среднем Западе объединили усилия, чтобы построить город Чикаго. Никто не руководил этой деятельностью, а каждый единичный актор внес в нее только свой небольшой вклад. На самом деле, именно тот факт, что рост Чикаго был неуправляемым, способствовал столь быстрому развитию этого города.

Рассмотрим работу рынков. Каждый день сотни тысяч людей участвуют в снабжении продовольствием, которое необходимо для жизнеобеспечения 7 миллионов жителей Нью-Йорка. Ни один индивид не знает, как совершается этот общий подвиг, и никто не идет на работу, думая об этой общей цели. Тем не менее ньюйоркцы неизменно находят еду на полках магазинов. Это происходит потому, что множество людей сознательно выполняют мелкие задачи, которые требуют от них знания только того, как их конкретная задача сочетается с задачами их ближайших соседей по системе поставок продовольствия. Например, фермер, возделывающий пшеницу в Канзасе, должен знать, как выращенное им зерно доставляется на местный элеватор, но ему не нужно знать, как хлеб, испеченный из его пшеницы, доставляется из нью-йоркских пекарен в нью-йоркские супермаркеты. Разумно ли поступит мэр Нью-Йорка, если назначит «царя» для контроля за жизненно важной деятельностью по снабжению продовольствием? Каждый, кто ответит на этот вопрос отрицательно, внутренне понимает, что нерегулируемые рыночные процессы могут снабжать продовольствием более эффективно, чем это сделала бы специально созданная иерархия.

Наконец, рассмотрим наиболее уместный пример действия неформального контроля над поведением на примере полемики, которая возникла в 1989 году по поводу сожжения флага. В июне этого года решением Верховного суда было установлено, что I поправка Конституции защищает от уголовного преследования тех лиц, которые сжигают флаг, чтобы совершить символическое заявление[16]. Это решение стало причиной политической схватки. Противники сожжения флага утверждали, что «должен быть закон» против таких действий. Президент и многие другие, менее значимые, политические фигуры стали добиваться принятия законов, в том числе поправки к Конституции, чтобы снова криминализировать эту деятельность. Сторонники рекриминализации, несомненно, понимали, что дело касается преимущественно символической битвы. Однако они, по-видимому, также считали, что принятие закона будет выполнять инструментальную функцию предотвращения сожжения флага. В этой связи они, казалось, во многом не обращали внимания на силу неформальных средств социального контроля. К худу ли, к добру, неформальные социальные силы на практике оказались мощным ограничителем осквернения национальных символов в общественных местах. Демонстрант, собирающийся сжечь национальный флаг посередине оживленного парка, может ожидать возмущенную реакцию наблюдателей, независимо от того, что об этом говорит закон. Действительно 4 июля 1989 года, когда горстка экстремистов, разбросанных по всей стране, попыталась осуществить свое право на сожжение флага, гарантированное I поправкой и явно подтвержденное Верховным судом за две недели до этого, свидетели (преимущественно ветераны) решительно напомнили им, что неформальный запрет на сожжение флага по-прежнему непоколебим[17].

Исследователь неформальных норм может найти много ценного в работах тех ученых, которые работают в рамках движения «право и общество», одного из наиболее значительных направлений исследований права. Среди приверженцев правовых научных школ сторонники подхода «право и общество», особенно те, кто следуют традиции Уилларда Херста, обычно наиболее ревностно привержены полевым исследованиям[18]. Корни работ большинства исследователей права и общества находятся не в экономической теории, а в большей степени в гуманитарных общественных науках, таких как история, социология и антропология. Возможно, в результате этого некоторые из таких ученых считают, что паттерны человеческого поведения в значительной степени подвержены изменениям и зависят от исторических обстоятельств. Как правило, исследователь с подобным мировоззрением сопротивляется разработке полевых исследований для проверки заранее сформулированной гипотезы. Более того, если такой исследователь находится под влиянием Клиффорда Гирца, то он, скорее, будет нацелен только на подготовку подробных повествований, отражающих «местное знание» исследуемой культуры[19]. Напротив, исследователи в области «права и экономики» редко уклоняются от того, чтобы применить в любом контексте модель рационального, нацеленного на преследование собственных интересов человеческого поведения, которую они заимствуют из экономической теории.

Можно подумать, что сторонники обоих лагерей не могут не заметить неоспоримые преимущества объединения теории «права и экономики» с данными полевых исследований, полученных в рамках подхода «право и общество». Но на самом деле, эти две группы исследователей разделяет пропасть[20]. Они публикуются в различных журналах[21]. Они проводят отдельные конференции. Кажется, они очень редко читают, а еще меньше цитируют статьи представителей другого лагеря. Хотя причиной этого отсутствия взаимного обогащения может быть незнание рабочего языка чужой дисциплины, оно также частично вызвано отсутствием взаимного уважения и даже презрением к тому виду работы, которую осуществляет другая группа. Лишь немного преувеличив, можно сказать, что исследователи «права и экономики» считают, что группе «право и общество» не хватает научной сложности и точности, а исследователи «права и общества» убеждены, что теоретикам «права и экономики» недостает не только связи с реальностью, но и чело-вечности.

Я написал эту книгу, крепко стоя каждой ногой в каждом из противоположных лагерей. «Право и экономика», направление, в котором я преимущественно работал до начала этого исследования, предоставило аллегорию, которая вдохновила его проведение. Более того, теоретический анализ неформального порядка основан на модели рационального актора, то есть той модели человеческого поведения, которая используется в экономической теории и теории игр. Однако в полевой работе в округе Шаста использовались исследовательские методы верных приверженцев права и общества, таких как Стюарт Маколей и Г. Лауренс Росс[22]. После достаточно обширного знакомства с литературой в обеих областях, я должен признаться в своем подозрении о том, что исследователи «права и общества» в настоящее время лучше, чем исследователи «экономики и права», способны дать предварительную оценку сути того, что было обнаружено в округе Шаста, поскольку они лучше понимают значение неформального социального контроля[23]. Однако, чтобы представители лагеря «право и общество» не начали злорадствовать, я должен их предупредить, что последняя часть этой работы, в которой осуществлена попытка развить теорию норм, оказывается перчаткой, брошенной в их сторону.

Большинство жителей сельской местности в округе Шаста осознанно стремятся быть хорошими соседями. Для них кооперация является нормой, а конфликт исключением. Больше, чем кому-либо, мы обязаны Роберту Аксельроду тем, что эволюция кооперации теперь волнует ученых из самого широкого спектра дисциплин[24]. В частности, биологи и экономисты, теории которых подразумевают, что в случае кризиса организм будет максимизировать свое собственное благосостояние за счет других, пытаются согласовать широко распространенное явление кооперации с их аксиомами индивидуального эгоизма.