— Что предлагаешь, монетку подкинуть? — прервал его Павел.

— Это можно, — Владимир пижонски прокатил между костяшек пальцев всегдашний рубль, когда-то доставшийся ему от начальства Постольского.

Их дальнейшему спору помешал шум с лестницы.

— Сергей Федорович, вы здесь? — раздался звонкий детский голос. — У вас дверь приоткрыта!

Корсаков и Постольский, не сговариваясь, бросились ко входу и прижались к стене по обе стороны от дверного проема.

— Сергей Федорович? — неуверенно повторил ребенок. Дверь скрипнула и в комнату крадучись вошел мальчик лет двенадцати в замызганной и штопанной одежонке. Светлые волосы закрывала кепка не по размеру, доставшаяся, видно, от отца или старшего брата. В руках он держал позвякивающий деревянный ящик. Мальчонка настороженно осмотрелся — и увидел притаившихся у стены гостей. Одного взгляда на жандармский мундир ему хватило, чтобы мигом бросить ящик (от удара об пол в нем, судя по звуку что-то разбилось) и метнуться к выходу.

Корсаков оказался быстрее. Он преградил мальчишке дорогу своей тростью, а затем ловко ухватил его за ухо.

— Ай, больно! — закричал ребенок. — Пустите, дяденька!

— Чтобы ты сразу от нас лыжи навострил? — поинтересовался Владимир. — Э, нет, брат, нам с тобой поговорить надобно…

Не выпуская мальчишечьего уха, другой рукой он нащупал табурет у лабораторного стола, поставил его в угол комнаты, а затем усадил на него визитера.

— Звать тебя как? — поинтересовался Павел.

— Не бейте, дяденьки! И не тащите в околоток! Ничего не знаю! — затянул ребенок.

— И как звать тоже не знаешь? — уточнил Корсаков.

— Колькой, — шмыгнул носом мальчик.

— Николай, значит? Моего папу так зовут. Скажи, Николай, ты конфект хочешь? — спросил Владимир, жестом фокусника извлекая из кармана круглую жестяную коробочку. На яркой упаковке красовалась ангельского вида девочка, щедрыми пригоршнями рассыпающая вокруг себя разноцветные конфеты. Постольскому оставалось только в очередной раз поразиться запасливости друга.

— Ух ты! Борман![4] Хочу! — мигом перестал канючить мальчик.

— И я готов отдать его тебе совершенно бесплатно, — пообещал Корсаков. — Тебе только нужно ответить на пару вопросов. Никто тебя не будет бить и тащить в околоток, обещаю. Пара вопросов — и ты счастливый обладатель цельной плитки шоколада! Как тебе такой расклад, устраивает?

— Устраивает! — закивал Колька.

— Павел? — вопросительно повернулся к поручику Владимир.

— Скажи, кто здесь живет? — спросил Павел.

— Дяденька… То есть, ваше благородие… Глупость спрашиваете! Кто ж тут жить будет? Сами чуете, как воняет? Страх один!

— Хорошо, спрошу иначе: к какому Сергею Федоровичу ты шел?

— Фамилие его я не знаю, — ответил мальчик. — Батька говорит, что штундент он. Сидит тут иногда целыми днями. Меня батька к нему посылает, когда химикаты с работы приносит. Говорит, платит штундент хорошо!

— А где твой папа берет химикаты? — спросил Постольский. Колька мигом замолк и перевел испуганный взгляд с Павла на Корсакова.

— Не переживай, ему не попадет, — пообещал Владимир и посмотрел на Постолького. — Не попадет ведь?

— Нет, нам твой папа без надобности! — пообещал поручик.

— Дак с завода и берет! Сергею Федоровичу вся улица енти химикалии таскает.

— А где живет этот Сергей Федорович знаешь? — спросил Постольский. — Где-то рядом?

— Нет, он из Петербурга наезжает, — помотал головой Колька. — Где живет — не знаю. Но вы можете у Яшки-извозчика спросить. Он знает, у них со штундентом эта… Как ее… Договоренность! Вона он, на углу стоит!

Малец указал в окно. У выезда из Березинского переулка действительно стоял извозчик с экипажем, запряженным тощей кобылой.

— Точно знает? Не брешешь? — уточнил Корсаков.

— Вот те крест, дяденька! — пообещал ребенок.

— Тогда держи, заслужил! — расстался с шоколадом Владимир.

Они с Постольским покинули лабораторию и быстрым шагом направились к извозчику. Тот как раз слез с козел и раздраженно осматривал заднее колесо экипажа. Когда до него оставалось буквально два шага, переулок огласил залихватский свист.

— Яшка, тикай, за тобой легавые пришли! — звонко прокричал от дверей лаборатории Колька и, развернувшись, бросился в противоположную от них сторону.

— Вот гаденыш! — с уважением протянул Корсаков.

Предупрежденный мальчишкой извозчик дернулся было обратно к козлам, однако быстро понял, что преследователи настигнут его быстрее, чем он успеет тронутся. Поэтому Яшка развернулся и побежал на своих двоих прочь по улице.

— Стой! — крикнул вслед припустивший за ним Постольский. — Стой, кому говорю! Нам с тобой просто поговорить надо!

— Ага, так он тебе и поверил! — тяжело дыша прокомментировал бегущий следом Корсаков.

Яшка-извозчик, что есть духу, бежал по проспекту — хотя, конечно, грязная улица получила столь громкий статус авансом. В атлетизме он, однако, проигрывал Постольскому — молодой жандарм несся за ним отточенными размашистыми шагами опытного спортсмена, постепенно сокращая дистанцию. Беглец понял: если не сменить тактику — его скоро поймают. Поэтому извозчик быстро нырнул в один из захламленных переулков, перпендикулярно пересекающихся с проспектом. Павел, не сбавляя скорости, вошел в вираж и последовал за ним.

Корсаков присоединяться к ним не стал, а продолжил бег по прямой, трезво рассудив, что ему не достает ни физических данных Постольского, ни весомого стимула Яшки-извозчика. А посему, сказал себе Владимир, брать надо не силой, а умением.

В лабиринте переулков Яшка получил преимущество. Скорость поручика сводилась на нет скользкой грязью, тюками с товаром, забытыми кем-то ящиками и многочисленным заборами, ограждающими один двор от другого. Извозчик ловко лавировал между препятствиями, подчас вбегая в открытые двери неказистых домишек, и забирался все глубже и глубже в дебри Галерной гавани, пропахшие алкоголем и бедностью. Один раз он столь удачно сменил направление, что Постольский не удержался, заскользил и грохнулся наземь, запачкав мундир. Из окна, услышав переполох, высунулась подслеповатая беззубая бабка. Увидев распластавшегося в грязи жандарма, она довольно хохотнула и скрылась обратно в свою нору. Постольский чертыхнулся, вскочил и продолжил погоню.

Корсаков следовал параллельно бегущим по главной улице. Оба давно пропали из виду, но это ему и не требовалось. Владимира вели раздраженные крики обитателей, нервно вспорхнувшие птицы, испуганно завопивший кот и хлопанье дверей и калиток. Судя по тому, как смещались источники шума, он уже слегка опередил беглеца, а значит можно было аккуратно смещаться в сторону и отрезать его.

Удача, тем временем, была близка к тому, чтобы благосклонно улыбнуться Постольскому. Яшка взобрался на крышу одноэтажного дома по брошенной кем-то приставной лестнице и шустро втянул ее за собой. Против какого-нибудь затрапезного будочника такой прием мог бы сработать, но не против молодого жандармского поручика. Павел, не снижая скорости, взбежал вверх по стене, зацепился за скат крыши и начал подтягиваться. Извозчик чертыхнулся, приставил лестницу к соседнему зданию повыше и полез. Вот только оказавшись на крыше он понял, что совершил ошибку. За зданием находился широкий переулок, перемахнуть который ему было не под силу. Прыгать вниз с большой высоты тоже чревато. А сзади, тем временем, уже вскарабкался Постольский.

— Отбегался? — тяжело дыша осведомился поручик.

Удача, как известно, дама ветренная. Неизвестно, чем ее прогневал Павел, но теперь она решила одарить беглеца. В переулок закатился ломовой извозчик, груженый соломой. Яшка не стал раздумывать — и сиганул прямиком на телегу. Постольский рванулся вперед, но не успел. Он застыл на краю крыши, столкнувшись с ровно теми же проблемами, что и беглец — прыгать отсюда было далеко и высоко.

Яшка, тем временем, соскочил с телеги, бросил торжествующий взгляд (сопровожденный неприличным жестом) на поручика, и снова рванул в лабиринт переулков. Вернее, попытался рвануть. Одна предательская подножка — и ямщик, неловко крутанувшись, рухнул на спину. Подняться ему тоже не позволили — в грудь пребольно уткнулся кончик трости и придавил беглеца к земле.