Последнее из того дня, что доктор отчетливо помнил, это то как ехал в экипаже с Лилей и впервые за долгое время вдыхал не застоявшийся воздух собственной тюрьмы, а свежий ветер. Она везла его на кладбище – Григорий знал точно, но даже так он все еще не мог разозлиться на нее. Об этом он и сказал Лиле. Ее губы дрогнули, она отвернулась.

Потом он оказался за городом и с удивлением обнаружил, что его доставили в клинику. Сознание прояснялось, и доктор услышал, как все представила Лиля. Разорившись, ее муж бросил все и уехал к двоюродной сестре, которая жила у него в Казани. В действительности, Григорий не видел родственницу с десяти лет. Лиля сообщила, что там на работе он пристрастился к морфию. Она, как верная жена, вернулась за ним, но нашла почти обезумившим от наркотика.

После этого Григорий остался в приюте для душевнобольных. Какое-то время он вел себя тихо, снося те процедуры, что предписывала официальная медицина. Но вот услышал, что Лиля решила развестись. Она казалась ему одновременно и ангелом, и исчадием ада. Внешне спокойно приняв новости, он той же ночью придумал, как уйти из жизни. Вспоров себе вены, лег спать, и сознание стало кристально чистым впервые за все одиннадцать месяцев пристрастия к морфину.

Он искренне проклял себя за добродушие и слепоту, что вместе сыграли с ним такую жестокую шутку. Он верил женщине, которая погубила его. И даже умирая, он все еще любил ее.

– Вера! Очнитесь, Верочка! – ворвалось в сознание.

Кто-то тряс хранительницу за плечи. Вера все еще мучительно переживала то, что видела, но мир перед ее глазами уже становился нормальным. Прошлое отлепляло от нее свою паутину, скрываясь за гранью бытия.

Вера шумно вдохнула и разглядела перед собой патологоанатома. Потом она перевела взгляд на психиатра. Тот лежал на полу, очки на нем.

– На силу отыскал их, – пояснил Михаил Петрович. – Насколько я знаю, другой пары не было и нет. Хорошо, что вы все-таки сумели удержать его безумие под контролем!

Хранительница вырвалась и выскочила из палаты. Вера остановилась в туалете перед раковиной.

Ломка была такой реальной, словно Вера ощущала ее сама. Кто в здравом уме станет так издеваться над живым человеком? Она склонилась над раковиной, пустила холодную воду и с яростью несколько раз плеснула ей себе в лицо. "Интересно, насколько страшна ее собственная история?" – подумала Вера, растирая щеки.

Михаил Петрович не спешил узнать как у нее дела, и хранительница испугалась, что с Иннокентием что-то не то. Вера вернулась обратно и увидела, что психиатр свернулся на полу, притянув руками ноги к груди. Иннокентий выглядел так словно переживал приступ сильной боли.

Патологоанатом сидел рядом.

– Что вы там видели, Вера? – заговорил Михаил Петрович.

– Лилю… – Вера поперхнулась. – Его жену…

– Это очень плохо, Верочка, – нахмурился патологоанатом. – Теперь мы Иннокентия надолго потеряем.

Вера отпрянула и нечаянно задела ногой свободную кушетку. Мебель громко сдвинулась с места.

– Он не покинет нас в физическом смысле, – взглянул на нее профессор. – Иннокентий очень тяжело переживает столкновение со своим прошлым. Вы, быть может, слышали, что его сюда приняла прошлая Вера? Она превратила его душевную боль в физическую. Потому, что ее проще заглушить. Именно это с ним сейчас и творится!

– Черт! – Вера прижала руку ко рту.

– Насколько я понял, вас заинтриговали его тайны, – сказал профессор. – В некоторых вещах любопытство, ей богу, ни к чему! Теперь понадобится много обезболивающего и, пожалуй, снотворное.

Вера рванулась было, но патологоанатом остановил ее жестом.

– Лекарства я введу сам. Подготовьте свободную койку.

Михаил Петрович и Вера уложили психиатра в одиночной палате для инфекционных больных. Тем временем на шум сбежались проснувшиеся медсестры.

Путешествие в память Иннокентия заняло не больше пятнадцати минут. Хранители просто смотрели в глаза друг другу все то время пока патологоанатом добежал до реанимации и отыскал очки. Все прочие все это время спали.

Михаил Петрович и сейчас приказал им идти по кроватям. Патологоанатом уложил Иннокентия, Вера тем временем принесла все необходимое для лечения, засучила психиатру рукав и ужаснулась. Предплечье было изрезано шрамами, она попробовала другую руку – то же самое. Вены ему похоже зашили.

Михаил Петрович взглянул на Веру с осуждением. Словно она и сама должна была понимать. Вера перевела дыхание, стараясь совладать со стучавшим в висках пульсом.

Патологоанатом тем временем стянул с ноги больного ботинок, снял носок, обработал кожу и с легкостью установил катетер в вену ступни. Вскоре Иннокентий уже получил лекарство, его поза стала более расслабленной. Через пять минут его пульс уже не частил.

Михаил Петрович строго взглянул на Веру.

– Оставайся с ним. А я в обход, – сказал он хранительнице. – Больница ведь теперь осталась на произвол судьбы.

Вера кивнула. Она чувствовала себя нашкодившей девчонкой. Всем было очевидно ее противостояние с психиатром, происходившее из безотчетной симпатии. Уютный больничный мирок хранителей десятилетиями вращался по незыблемым правилам, защищавшим их всех от боли воспоминаний и жестокости жизни. "Но ведь если не рисковать, ничего не изменится", – могла бы сказать Вера, но знала, что ей ответят: некоторым перемены не нужны.

Хранительница сходила в ординаторскую за стулом и уселась на свой личный пост около психиатра. В любой момент ее внимания мог потребовать кто-то из пациентов отделения, и Вера мучительно вглядывалась в лицо Иннокентия, как ей понять, когда ему хоть немного полегчает, и можно будет отойти, не рискуя его благополучием? И что делать, если станет хуже?

Этот вопрос Вера решила задать Михаилу Петровичу, но побоявшись отвлекать патологоанатома от чего-то важного, открыла мессенджер, чтобы и набрала сообщение там.

"Если станет хуже, что ввести?" – отправила Вера и только тут обратила внимание на то, что у профессора и ее предшественницы была длинная переписка.

Вера мотнула назад. В глаза ей бросилось имя "Иннокентий".

"Когда я уйду, больница останется на тебя, профессор", – писала предшественница: – "Неопытная душа не управится со всей той болью, с которой мы ежедневно имеем дело. И я говорю не только о пациентах. Ты будешь ей опорой, я уверена в этом. Поэтому я должна именно тебе передать дела".

Сообщение было датировано 3 июня 2015 3:00. Это в тот день ведь прошлая глава хранителей, видимо, ушла. Вера принялась читать дальше. Как бы то ни было, это были те инструкции, которые должна была бы получить она сама, не случись все так странно.

"Первое и главное, про что я должна рассказать тебе, это Иннокентий", – продолжала прошлая Вера: – "История того как он здесь появился, даст тебе многие ответы на вопрос, как с ним дальше быть".

Далее следовал аудиофайл. Вера вернулась в ординаторскую и разыскала там наушники, которые один из докторов подсоединял к компьютеру, чтобы слушать музыку, когда заполнял дневники.

С замиранием сердца девушка щелкнула по файлу, и с ней ровным убаюкивающим голосом заговорила прошлая Вера. Была ли это особая магия, или просто талант прошлой главы хранителей – девушка не поняла, но она и отметить не успела, как ее мягкими лапами обнял сон. Вера провалилась в события более чем столетней давности.

Все было коричнево-желтым словно на потемневшей от времени фотографии. Вера видела свою предшественницу. Одета она была сестрой милосердия. Прошлая Вера действительно была довольно крепкой немолодой дамой. Темный с проседью локон падал из-под головного убора ей на лоб.

Вера стояла в воротах больницы. Еще и в помине не было новых корпусов, а самый старый из них, построенный в начале позапрошлого века, выглядел рабочим и обжитым. Перед больницей пестрело поле, пресеченное исхоженной дорогой.

Рядом с Верой стоял сухонький пожилой мужчина в белом халате, в его позе чувствовалось напряжение. Он сложил руки на груди и нервно теребил пальцами рукав халата на локтевом сгибе. Оба хранителя вглядывались вдаль.