– Да? – откликнулась я, рефлекторно сжимая руки на груди.

– Мне придётся его убить, – странным голосом произнёс он. – Но издалека не получится, вокруг него пространство искажено. Придётся подобраться поближе.

– Идём вместе, – ответила я быстро. И нервно улыбнулась: – В конце концов, самое безопасное положение здесь – рядом с тобой.

Йен склонился с сумасшедшей улыбкой – и поцеловал меня в угол рта, обдавая запахом сладости и соли.

И мы сорвались с места.

Крокосмия явно разбирался в тактике ведения боя: кукол он расположил таким образом, что на всей Арене не осталось свободных зон. Чтобы сконцентрировать энергию для выстрела, его марионеткам требовалось секунд пять-десять, но воспользоваться затишьем для контратаки не получалось: одну куклу прикрывало несколько других, и, хотя с места они не двигались, создавалось ощущение, что пальба идёт буквально отовсюду.

– Выродок, – в сердцах выругался Йен, выдернув Франческу Датура из-под очередной убийственной атаки, и вытер испарину со лба. – Сомневаюсь, что его союзники разрешили превратить себя в эту дрянь.

– Думаешь, он их обманул? – спросила я и шарахнулась в сторону – выстрел прошёл совсем рядом.

Мы, похоже, стали на время невидимыми, потому что специально в нас никто не стрелял, но иногда губительный свет вспыхивал совсем рядом.

– Наверняка. Пообещал силу… Старая история, впрочем.

Тут раздался нечеловеческий, пронзительный вой, и я машинально застыла, цепляясь за Йена и волочась за ним, пока он сам не остановился.

Кричал Арто… точнее, то, что от него осталось.

Видимо, в какой-то момент Крокосмия решил избавиться от Хорхе и сконцентрировал огонь на нём, а древний вампир попытался прикрыть друга. Самого Хорхе отбросило к стенке, и он сейчас тряс головой, пытаясь прийти в себя, а вот Арто досталось. Крыло, одну руку и часть туловища от плеча до пояса срезало выстрелом; на пустом месте уже вытягивались телесного цвета паутинки, точно плоть пыталась восстановиться, но то обрывались, то обвисали бессильно.

Я рефлекторно дёрнулась к нему, понимая, что по большому счёту ничего не могу сделать. Потерянные души беспорядочно метались вокруг; до меня долетали обрывки образов, и я видела дальние углы Арены очень ясно, если присматривалась, но призвать кого-то и попросить напасть на Крокосмию не могла: нужно было остановиться, хотя бы на минуту… на полминуты!

– А-а-а-ар-р-р! – взревел Арто незнакомым, чужим голосом и весь перекосился, сжался в комок, обнимая себя уцелевшим крылом. Cмялся, оплавился, как комок пластилина в кулаке… но прежде чем я успела перепугаться – распрямился, как пружина, целый и невредимый, только поменьше ростом, чем раньше.

Рядом с нами снова что-то взорвалось, Йен сдёрнул нас с траектории атаки шагов на тридцать вперёд… А когда снова удалось обернуться, Арто уже кружился над ранившей его куклой, как злая огненная птица, и наносил удар за ударом. Дотянуться толком не мог почему-то, но ответные выстрелы прекратились тоже.

– Искажение пространства, – прошипел Йен сердито – кажется, у него аж зубы скрипнули. – Это ведь я придумал, но почему же он… откуда…

– Ты сможешь преодолеть эти чары? – спросила я, с трудом успевая за ним.

Мы перемещались по странной траектории, зигзагами – то бежали в прямом смысле слова, перепрыгивая расколотые плиты, то разом перемещались на десяток метров. Дыхание у меня начало сбиваться, и перед глазами потемнело – пока немного, но и до цели было ещё далеко.

– Я-то да, особенно если подойду поближе, но другие… – он не договорил, снова перебросив нас на новое место – и вовремя, ибо там, где мы стояли, образовалась яма. – Всё-таки Крокосмия нас отследил. Умный ублюдок.

– Если… если его убить, то куклы остановятся?

В боку уже кололо. Да, долго мы так не побегаем.

– Он мастер марионеток. Если нити обрезать – марионетки замрут… Может быть. Ну, точно поглупеют, – закончил он оптимистично.

Чародеи пока справлялись с атаками, но без жертв точно не обошлось: я чувствовала запах крови, слышала крики – и ощущала, что потерянных душ становится больше. Воняло гарью; некоторые участки трибун полыхали – видимо, дело рук того «ифрита», но уничтожил ли он кукол, было не понятно. Своего «врага» Арто уже добивал: с каждой атакой ему, похоже, удавалось отщипнуть по кусочку, несмотря на все пространственные искажения, и сейчас противостоящее ему существо больше напоминало растерзанную пластилиновую фигурку.

Сета нигде не было видно, но участок голодной непроглядной тьмы, окутавший целую секцию трибун, явно имел какое-то отношение к древнему вампиру.

Юон…

«Интересно, та золотая вспышка между рядов – это она?» – пронеслось у меня в голове.

Внезапно нас качнуло особенно сильно, Йен не выдержал – вскрикнул коротко и тихо, а затем прошипел: «Надо рискнуть» – и крепко прижал меня к себе. На мгновение вся Арена исчезла, осталась только темнота; воздух тоже куда-то делся, всё тело прошил невозможный, невыносимый холод…

…и мы очутились аккурат напротив Крокосмии – зависли в воздухе, как два воздушных шара. Йен – лицом к нему, а я – спиной к спине с Йеном.

Прямо даже не знаю, кому из нас открывался более жуткий вид.

– Лойероз, – низким, пробирающим до костей голосом произнёс Крокосмия. Я рефлекторно обернулась на звук и тут же спряталась обратно за Йена: сейчас лицо Крокосмии больше напоминало вытянутый, гротескный череп с пылающими глазницами, туго обтянутый кожей. – Значит, ты пришёл за мной сам. Не боишься за своих друзей?

Сердце тут же сжалось от тревоги.

Отсюда, с высоты, Арена напоминала кипящий котёл – адский, потому что вместо овощей в нём варились люди. Вспышки света разрезали пространство почти с интервалом в несколько секунд, и каждая – или почти каждая – уносила чью-то жизнь. Потерянные души носились в этом чаду, как бумажные пакеты, подхваченные ветром; издали, словно бы с той стороны, что отделяет бытие от небытия, долетал надрывный плач.

Хорхе, сидящего в полуобрушенной ложе с книжкой в руках, я разглядела первым – наверное, потому что у него-то дела шли неплохо: не знаю, какими чарами он дотянулся до атаковавшей его куклы, но та сперва застыла, а затем начала таять, таять, как кусок сухого льда на солнце. Серебристые шевелюры Тильды и Салли сложно было найти среди множества таких же светлых, аккуратных кукольных головок – Датура притащили с собой, похоже, несколько десятков телохранителей. Но потом угол зрения сместился, я всё же заметила их – своих названных сестрёнок, пытающихся пробиться к одной из марионеток Крокосмии.

«Куда вы лезете?!» – хотелось завопить мне, но затем картинка снова укрупнилась, точно камера наехала, и стало видно, что там, под трибуной, есть люди – придавленные обломками, но пока ещё живые.

Пока.

Очередной смертоносный луч Тильда остановила – точнее, впитала, вырастив на его пути целый ряд голодных росянок, но отдачей её отбросило прямо на Салли. А марионетка вдруг развернулась, являя на спине, между лопаток, ещё одно лицо и пару коротеньких, жутковатых младенческих ручек…

Полыхнуло снова.

Я трусливо зажмурилась на секунду, а когда открыла глаза, то увидела, что прямо перед Тильдой и Салли стоит та самая женщина-судья, сжимая огромный огненный клинок, а марионетка рассечена надвое.

– Боюсь ли я за друзей? – спросил Йен, опасно улыбаясь. – Они вроде бы неплохо справляются. Побеспокоился бы ты лучше о себе, дружок.

– Я знал, чем рискую, когда мерзавка Флёр устроила суд, – откликнулся Крокосмия. От его голоса, искажённого, гулкого, у меня внутренности точно в ледяной комок смерзались, а сердце наоборот начинало жечь, словно уголёк. – Если обвиняешь кого-то и требуешь смертной казни – будь готов умереть, если это окажется клеветой. Вот только на самом деле я прав. И у меня бы всё получилось.

– Если бы не я? – осведомился Йен скромно.

– Если бы не шлюшка у тебя за спиной, – ответил Крокосмия. – Ах, да… официальная шлюшка Запретного Сада – это ведь ты сам.