Стас настаивал на свадьбе. Зоя не то, чтобы отказывалась, но не спешила. Ей хотелось сначала закончить учёбу. Но он уговаривал, и Зоя не устояла.

Погожим апрельским днём подали заявление в городской Дворец бракосочетания. Свадьбу назначили на седьмое июня, после сдачи экзаменов.

Но свадьбы не случилось.

За два дня до окончания зачётной сессии, Зоя отправилась искать группу Стаса, которая тоже сдавала зачёт.

Зоя подошла к аудитории, где группа толпилась возле окна. Оказалось, что зачёт неожиданно получили всё автоматом. Студенты ликовали и от счастья бытия собирались отметить столь халявное событие.

Она поискала глазами Стаса. В толпе у окна его не оказалось.

– Вы не знаете, куда он мог пойти? – спросила Зоя у его одногруппниц.

– Посмотри в технологической лаборатории, – посоветовала одна из них и усмехнулась.

Зоя спустилась двумя этажами ниже, дошла до конца коридора и бесшумно открыла дверь лаборатории.

Она не поверила в то, что увидела. Но поверить все-таки пришлось.

Слишком явно она слышала специфические стоны незнакомой студентки, распластанной на узком ученическом столе, хриплое дыхание Стаса вдогонку этим стонам, противный скрип стола под напором мерно двигающихся тел. Отчётливо видела бесконечно длинные, стройные ноги студентки, заброшенные на плечи любимого, её запрокинутое лицо с прикрытыми глазами, искажённое гримасой страсти.

Зоя захлопнула дверь, спустилась на первый этаж и вызвала такси. Она молила об одном, чтобы Стас не опередил её! Но нет, она приехала в его квартиру первой.

Попросив таксиста подождать, покидала в сумки свои немногочисленные вещи, сунула в сумочку документы и вернулась в такси. Из последних сил назвала адрес своей квартиры на Веселухе.

***

Зоя не простила Стасу предательства.

Её жизнь рухнула, как упавший под откос железнодорожный состав, мчавшийся на полной скорости.

Рухнула в черную бездну отчаяния и мучительной боли. Ей было не выбраться. Она бы и не выбралась, если бы не Леон.

Он оградил её от врывающегося каждый день в «Жемчужину» Стаса с объяснениями и мольбами о прощении. Леон не пустил пришедшего к ней с просьбами не рубить с плеча Эдуарда Ильинского, раздавленного переживаниями сына.

Кроме того, Леон убедил отца не вмешиваться и не давить на Зою в «таком щепетильном вопросе». Леон не дал ей скатиться в тяжелейшую депрессию, которая с головой накрывала её. Он нашёл опытного психолога и загружал Зою работой сверх всякой меры.

Стас, однако, и не подумал отступать. Он, правда, месяца на два оставил бесплодные попытки помириться, но потом… подкарауливал в университете, возле дома, даже несколько раз ему удалось добраться до ее квартиры. В «Жемчужину» он больше не совался. С Леоном шутки плохи!

Но Зоя твердо стояла на своем – нет, никаких примирений! И Стас вынужден был капитулировать.

***

От тяжёлых, раздирающих душу воспоминаний, сон так и не решился приблизиться к изголовью Зоиной кровати. По вискам как будто били тяжёлыми молотками. Сердце впало в истерику, и хаотично металось по грудной клетке, то устало останавливаясь, то взбудоражено колотясь.

Она приподнялась на локте, нашарила под подушкой мобильник. Полпятого утра! А она не сомкнула глаз и уже не сомкнёт. Вот зачем потащила сюда, к Леону, фотографию Стаса?! Чтобы не спать? И как она собирается работать? А Леон? Он, как только посмотрит на неё, сразу всё поймёт!

Всё, хватит!

Резко откинула одеяло и села. Она не допустит, чтобы Леон переживал и расстраивался. Сколько можно ему о ней расстраиваться?! Он не увидит больше её слез и подавленного настроения.

Зоя выполнит всё условия, что Леон озвучил вечером на скамейке перед фонтаном. И пусть доживает в спокойствии, сколько ему отпущено!

Встала, накинула халат, нашла в шкафу чистое полотенце и направилась в ванную. Пора заняться собой!

Встретит день свежая и бодрая, чтобы Леон радовался, и улыбка осветила его измождённое лицо. А ещё она сготовит на завтрак овсяную кашу на молоке, добавит туда свежих ягод, как он любит, и сварит крепчайший кофе!

Зоя распахнула дверь настежь и вышла из комнаты.

Глава 4

Зоя торопливо шла к кафе, вниз по Воздвиженке.

Серое небо конца октября немилосердно посылало на съёжившихся унылых людей потоки холодной воды вперемешку с размокшими тяжёлыми хлопьями снега. Он оседал на зонтах и тяжело стекал вниз, или впитывался в одежду.

«С завтрашнего дня пешие прогулки по Воздвиженке придётся отменить, – хмуро решила Зоя. – Они отнимают слишком много драгоценного времени, которое я могла бы отдать работе. Я сэкономлю где-то полчаса, если буду заезжать с соседней улицы и оставлять машину возле заднего входа в кафе».

Она взглянула на часики и ускорила шаг.

***

Леонид Семенович умер в последний день августа.

Утром Зоя, обеспокоенная тем, что он не вышел к завтраку, осторожно подошла к закрытой двери его кабинета. Прислушалась. За дверью стояла тишина.

С ужасом поняла, что Леона больше нет. Наотмашь распахнула дверь. Он лежал вытянувшись, с застывшим, заострённым, но каким-то умиротворённым лицом.

Она нагнулась к нему, погладила по волосам, поцеловала в лоб. Потом позвонила по номеру, заранее вбитому в мобильник по настоянию Леона. Какому-то Александру. Тот как будто ждал, сразу взял трубку и ответил, что сейчас приедет и обо всем позаботиться. И действительно, через полчаса, он приехал. Вскоре прибыли какие-то мужчины, представились друзьями Леона, и занялись приготовлением к похоронам.

Остальное Зоя помнила плохо. Она постоянно сидела возле гроба Леона и плакала. Плакала беззвучно, без завываний и всхлипываний. Она пыталась выплакать свою боль, свою покинутость, своё сиротство. Потому что, как только она увидела безжизненное лицо Леона, предельно ясно осознала, что теперь она по-настоящему одинока.

И некому пожалеть, некому предостеречь, помочь и заступиться. И всё невзгоды, печали и трудности будут принадлежать теперь только ей. Единственного человека, с которым она могла их разделить, не стало. Не стало её Леона! Одна. Совершенно одна!

Хоронили Леонида Семеновича по православному обряду, на Старорусском кладбище, самом престижном в областном центре. Почему кладбище так называлось, Зоя не знала.

Она не отходила от гроба. Друзья Леона, пошептавшись между собой, решили ей не препятствовать.

После похорон Зоя неделю не выходила на работу. Каждый день с утра она отправлялась в храм неподалеку и простаивала все службы, горячо молясь об упокоении раба божьего Леонида, а вечерами читала псалтырь по усопшему.

Все сорок дней соблюдала траур, не снимая черного кружевного шарфа. Её никто не заставлял, просто она считала, что так поступила бы дочь Леонида Семеновича. Но Зоя не была ему дочерью. Это ей Леон был вместо отца! И она скорбела всей своей обливающейся слезами, исстрадавшейся душой.

Леон ушёл, но осталась их «Жемчужина». И Зоя сделает всё, чтобы кафе процветало! Она поклялась в этом его хозяину на скамейке возле фонтанчика июльским душным вечером в тот день, когда узнала о его страшной болезни.

***

Кафе встретило её окнами, уныло отражавшими утренний тусклый свет ещё непогасших фонарей. Под ногами чавкало от разлившейся по брусчатке водяной жижи. Зоя обошла кафе сбоку и свернула к двери черного хода.

– «Жемчужина», как и я, наверное, до сих пор скорбит по Леону. Никак не может оправиться, вон, как окна плачут каплями дождя, – пробормотала себе под нос Зоя.

Вытащила из кармана мобильник, и позвонила на пульт охраны, сняла здание с сигнализации.

В кафе стояла гулкая тишина. Технический персонал и повара приходили позднее, где-то минут через сорок.

Зоя поднялась по черной лестнице и направилась к кабинету Леона. Она так и продолжала называть его называть – кабинет Леона.

Несколько дней назад в кафе обедали сотрудницы районной мэрии, потом зашли к Зое поблагодарить. И намекнули, что на кабинете обязательно должна быть табличка с фамилией и инициалами собственника. Но легко сказать!