Смерть отняла свой коготь от моей груди, я тут же ощутила, как по моей коже медленно потекла тёплая струйка. Я, наконец, смогла сделать нормальный вдох. Голова чуть закружилась, но вскоре всё прошло, и я смогла более осмысленно встретить взор Хозяйки этого места.

– Верни мне заблудившихся. Тех, кто завис между небом и землёй, людей, которые умерли неестественной, насильственной, преждевременной смертью: самоубийцы, опойцы, утопленники, некрещёные дети, всех их. Кого прокляли. Мертвяки или нечистые, называй как хочешь. Заложные покойники, – каждое слово пудовыми гирями падало мне на плечи. – И их страшные воплощения: вурдалаки, мавки, драугры, вендиго и так далее. За каждого тебя ждёт награда, щедро отплачу днём, неделей, годом дополнительной жизни… Мишель извела большинство на своих землях, и на соседних тоже. Но последние годы она уже не выходила из своей комнаты, судорожно ища наследника. Ты поняла, о чём я?

– Д-да уж…

– Некромагов мало, но у каждого есть своя территория ответственности.

– Могу ли я ставить себе на службу всю это нежить? – вопрос сорвался с губ быстрее, чем я подумала, о чём вообще говорю.

– Если посчитаешь необходимым, можешь оставить при себе, на любой нужный тебе срок. Возражать не буду.

– Я всё поняла.

– К тебе пришли, – вдруг сказала Смерть и отошла в сторону, давая дорогу прекрасной девушке лет семнадцати. Она была одета в длинную рубаху, расшитую красной нитью по вороту, рукавам и подолу.

– Милая моя Эси, – незнакомка подхватила мои ладони, сжав в своих. Таких тёплых и родных. – Я свободна. Наконец-то! – счастливо улыбнулась она, – и с радостью пересеку эту реку.

– Бабушка? – выдохнула я, догадавшись, кто со мной говорит.

– Красивая? Все мы такие, Мглистые – это порода, – гордо добавила она. – Отныне ты графиня, все земли твои. Как и проблемы, в том числе и денежные, но о том тебе расскажет моя верная Нанни. Мы с ней увидимся вскоре, а пока у неё ещё есть запал. Она не предаст. Крепостные станут служить тебе верой и правдой. В ответ на твою заботу. Я не могла ошибиться. Ты замечательный человек, правда, спрятала себя в коробке и боишься выйти за её пределы. Раскройся миру, и он тебе подарит невиданные доселе возможности, приключения, и, кто знает, любовь? – лихо подмигнула она мне. Поглядела куда-то за моё плечо, вздохнула слегка расстроенно, – времени нет, мне пора. Я иду к своей Юлое и Артуру, они ждут меня, я это чувствую всей душой! – договорив, вдруг крепко меня обняла, – береги себя, Есения. И храни тепло вот тут, оно спасёт в самую лютую стужу, если вдруг ты останешься одна во мраке, лучи любви твоей матери, отца и мой, непременно приведут к свету.

И сделала шаг в сторону реки, вложив свою руку в костистую длань белоглазой госпожи.

– А теперь возвращайся, Есения, у тебя есть дела, – сказала Смерть.

У меня вдруг резко закружилась голова, подогнулись колени, я даже толком не успела осознать происходящее, как рухнула в бездну.

– Госпожа! – меня кто-то настойчиво потряс за плечо.

– Ох! – простонала я, не понимая, что происходит, лишь ощущая боль во всём теле, казалось, что даже волосы болят.

– Марк, а ну, живее! Чего стоишь, глазами лупаешь? Подними госпожу Есению и уложи на кровать.

На какую кровать? На ту, в которой умерла бабушка? Ох, нет! Не хочу! Но губы не слушались, потому возразить я так и не смогла.

– А может, лучше отнести госпожу в её опочивальню? – я почти сразу узнала голос Режины. Ой, спасибо, девочка! Буду век благодарна. Я не брезгливая, вовсе нет. Просто… Ну нельзя же так.

Пока гномчисс нёс меня на второй этаж, боль поутихла. Я смогла разлепить веки и мутным взором осмотреться.

– Всё будет хорошо, леди Есения, – рядом прозвучал заботливый голос Нанни. Лёгкий скрип двери, и вот меня бережно уложили на прохладные простыни. – Вам нужно поспать, новый день, новые краски. Поверьте мне, всё будет хорошо.

Мне помогли попить воды и укрыли мягким пледом. Я тут же провалилась в сон без сновидений. Больше никто ко мне не являлся и не грузил сложными темами.

Солнечный луч проник через распахнутое окно и лизнул меня в щёку, затем пробежался по сомкнутым векам, и заставил открыть глаза.

Как же хорошо, когда ничего не болит! Когда ничто не давит на грудь. Когда руки-ноги послушны моей воле.

И вообще, такое ощущение, будто я заново родилась! Нереальная лёгкость в теле! Мне всего лишь сорок пять, но я уже и позабыла, какого это, когда не ноет спина даже после сна. Последние лет десять из-за грыжи в поясничном отделе позвоночника и спондилоартроза страшно немело бедро и противно ныли слабые мышцы, оттого сон был поверхностный, и за ночь я много раз меняла позу, непременно с подушкой между коленями. А сегодня… Просто невероятные вещи!

Легко вскочив на ноги, потянулась, в голове крутилась вчерашняя непростая ночь. Бабушки Мишель больше нет. Я хотела плакать, но в глазах было сухо. Подхватив полотенце, направилась вон из комнаты. Хотелось умыться. А лучше принять ванну, но я её тут не видела, стоит уточнить у Нанни.

Войдя в уборную, погляделась в маленькое зеркальце над умывальником.

И отвернулась было, чтобы повесить на крючок полотенце, как замерла в ступоре.

Очень медленно, затаив дыхание, повернулась назад и вгляделась в своё отражение.

– Не может быть! – выдохнула я, не зная, как реагировать на увиденное.

Я всегда считала, что являюсь женщина с очень приятной наружностью. Большие зелёные глаза, каштановые волосы, едва тронутые сединой, ладная фигурка. Но та, что сейчас смотрела на меня из зеркала, была иной.

Это были мои черты лица, но лет эдак на пятнадцать моложе. Сейчас я выглядела на тридцать, а, возможно, и на двадцать семь. Приблизив лицо к зеркалу, неуверенно коснулась гладкой кожи, ставшей удивительно шелковистой, в меру упругой, никаких гусиных лапок на внешней стороне глаз, скорбных складок у рта, уже наметившихся брылей – ничего этого не было.

Новая-старая я открыла рот и негромко произнесла:

– Не может быть…

Бабушка говорила что-то о плюшках, которые прилагаются к непростому дару.

Дар! Прислушалась к себе. Ничего. Никакого шевеления магической энергии внутри не ощущала.

Тряхнула головой, отражение повторило.

Всё ещё пребывая в шоке от прошедшей ночи и последовавшего преображения, занялась делами, ради которых и пришла в уборную.

Когда возвращалась к себе, увидела стоявшую подле моей комнаты ключницу.

– Доброе утро, госпожа.

– Доброе, мадмэ Нанни, – вяло ответила я.

– Примите мои соболезнования, – и столько тоски в голосе, женщина сильно переживала уход Мишель.

– И ты, самые искренние, – я, недолго думая, шагнула к ней и крепко обняла. Мы простояли так, не знаю сколько.

– Я бы хотела поплакать, да вот только давно уж и слезинки выдавить неспособна, у меня не бьётся сердце, но я продолжаю чувствовать, как такое возможно? – прошептала Нанни.

Я посмотрела в её красивое лицо и честно сказала:

– Слёзы – вода. Главное, что внутри. А то, что сердце не бьётся, так у некоторых живых и сотой доли вашего умения сопереживать не найдётся. Пойдёмте ко мне в комнату, что мы стоим в коридоре?

– Да, спасибо, – вздохнула она, но грудь даже не поднялась. Интересно. – А дар вам к лицу, – заметила она, стоило нам оказаться в спальне.

– Наверное. Я сейчас в таком раздрае, что не могу в полной мере оценить эти неожиданно свалившиеся на меня метаморфозы. Когда будут похороны бабушки? – без перехода сменила тему я.

– От госпожи Мишель ничего, кроме горстки пела, не осталось, – ответила она, замирая в центре помещения. – Я уже закопала сосуд в соседнем лесу. Увы, ни на старом кладбище, ни на новом её не примет земля. Хозяйка хотела, чтобы я сама всё сделала, без участия стороннего человека.

Я лишь покачала головой.

– Покажете потом место? Буду ходить, навещать.

– Чудная там полянка. Непременно провожу вас туда, – глаза ключницы блеснули благодарностью.