И это было правдой. Но в глубине души Сталкер сомневался, что это было убийство. Стребен напугал бы мальчика, если бы застал его ночью одного. Стребен мог даже попытаться перерезать ребенку горло. Если уж на то пошло, это была самооборона.

Возможно, одна из жертв Стребена наконец поменяла ситуацию с ним.

Его мать все еще хотела бы отомстить, но добиться этого будет трудно.

— Спуститесь в гостевую каюту, — сказал Сталкер. Попроси Боренсона и его сына прийти ко мне на завтрак.

Сталкер прошел на камбуз и сел. Остальная часть команды позавтракала на рассвете, поэтому камбуз был пуст. Он поручил Куку поджарить сосиски и нарезать апельсины к черному хлебу, а затем сел за стол, пытаясь собраться с мыслями.

Когда прибыли Боренсон и юный Фаллион, они оба выглядели уставшими и окоченевшими после сна. Их кровь не текла, и действительно, Фэллион был немного зеленым. Сталкер давно привык к качке корабля и даже не заметил, что этим утром море стало тяжелее. Но Фаллион воспринял это плохо.

У тебя есть завтрак? — спросил капитан, позволяя Боренсону и Фаллиону занять свои места.

Фэллион просто смотрел на блюдо с сосисками, булочками и фруктами, которые с каждым моментом становились все зеленее, пока Сталкер и Боренсон загружали свои тарелки.

— Давай, парень, — приказал капитан. Ничего не выйдет, пока у тебя что-то есть.

При этом Фаллион схватил булочку и оторвал кусок зубами, проглотив его, как будто это могло спасти ему жизнь.

Боренсон и Сталкер рассмеялись и откусили несколько небрежных кусочков. Боренсон ел молча, ожидая, пока Сталкер изложит свои дела, но в Ландесфаллене мужчины не смешивали еду и дела, и поэтому ели молча.

Когда все насытились, Сталкер откинулся на спинку стула и перешел сразу к делу. Дело в том, что Стребен мертв. Вчера вечером его убили.

И Боренсон, и мальчик выглядели удивленными.

Никто из них не вздрогнул от этих слов, но, опять же, Сталкер этого не ожидал. Они могли бы по очереди зарубить мужчину топорами, и он подозревал, что они бы все равно не проявили никакой вины.

— Итак, господа, — сказал Сталкер, — я хочу увидеть ваши клинки.

Боренсон поднял бровь. — Да ведь, сэр, я протестую: я не убивал человека уже три дня.

По блеску в глазах Боренсона Сталкер понял, что он говорит правду. Он не убивал человека уже три дня. Но кого бы он убил три дня назад?

Не мое дело, — сказал себе Сталкер. И все же он все равно осмотрел клинок Боренсона. Хороший металл, пружинная сталь Сильварреста, такая, которая будет держать заточку веками и не ржавеет в течение столетия. Он был настолько чистым, что, возможно, им никогда и не пользовались, а лезвие было острее бритвы. Но тогда Сталкер ожидал, что воин такого роста, как Боренсон, сохранит свой клинок в таком состоянии. Первым делом после убийства он бы протер его, отточил. Не спал и не ел, пока лезвие не стало отполированным, как новое.

Сталкер вернул его.

Фэллион предъявил свой клинок, и Сталкер одобрительно присвистнул. Хотя рукоять представляла собой простую вещь, обтянутую кожей, металл имел тусклый сероватый оттенок, который Сталкер редко видел. Туриванский металл, возрастом около шестисот лет, выкованный мастерами-оружейниками, верившими, что они наполнили клинок Силой стихий. Это было королевское оружие, и Сталкер, сделавший в торговле оружием больше, чем положено, был должным образом впечатлен.

Но еще более впечатляющей была кровь, застрявшая в трещинах между лезвием и защитой пальцев.

Откуда взялась эта кровь? — спросил Сталкер, глядя на мальчика.

Фаллион посмотрел на капитана и попытался понять, откуда оно взялось. Стрэнги-саат, конечно! Фаллион нанес ему глубокий удар четыре дня назад и, опасаясь, что в любой момент могут нанести удар другие, не очистил лезвие как следует.

Но он не осмелился сказать правду. В конце концов, он все еще должен был скрываться.

— Я порезался, — сказал Фаллион, поднимая все еще забинтованную левую руку. Повязка теперь была грязной и серой.

Сталкер покачал головой. Кровь попадает в руку только тогда, когда ты вонзишь что-то глубоко, и когда она в бешенстве пузырится.

Фаллион не осмелился выдумать еще одну ложь, поскольку это только подорвало бы его авторитет.

Боренсон пришел ему на помощь. Он порезался, как и сказал. Это создало чертовски беспорядок.

Он сказал это решительно. Это была ложь, и они оба собирались ее придерживаться.

Черт, сказал себе Сталкер, мать Стребена разозлится.

— Верно, — сказал Сталкер, вставая со стула и кряхтя. Верно. Стребен был негодяем. Никто не будет лить по нему слезы. Получил, пожалуй, то, что заслужил. Он выдавил улыбку и пристально посмотрел на Фаллиона. Мальчик не поморщился и не отвернулся.

Блин, какой он дерзкий, — подумал Сталкер. Ему девять лет, и, когда придет время, он прольет свою кровь, как настоящий воин.

Благодарность Сталкера к мальчику возросла на пару ступеней.

Все еще хочешь эту работу? — спросил Сталкер. Мне мог бы пригодиться юнга с твоим поведением.

Фаллион кивнул, но Боренсон обеспокоенно посмотрел на Фаллиона. Работа?

Я спросил, могу ли я стать юнгой, — сказал Фаллион. Я надеялся научиться управлять кораблем.

Прямо сейчас, представлял себе Сталкер, Боренсон пытался понять, почему он будет награждать парня за убийство племянника. Сталкеру пришлось задуматься самому.

Потому что мне нравится хитрость и смелость, понял Сталкер. Если бы у меня еще были дети, я бы хотел, чтобы они были дикими.

23

НЕВИДИМЫЕ ДЕТИ

Часто говорят, что дети невидимы. Но я думаю, что дело не столько в том, что они невидимы, сколько в том, что мы склонны видеть детей не такими, какие они есть, а такими, какими мы ожидаем их видеть. А когда мы ничего от них не ждем, мы учимся их не видеть.

— Мастер очага Ваггит

Большую часть утра Рианна пролежала в постели. Пока другие дети поднимались по лестнице, чтобы поесть, она просто лежала, завернувшись в одеяло. Миррима в течение дня убирала комнату, складывала одежду, заправляла кровати. Она внимательно посмотрела на Рианну и спросила: Эй, ты готова к завтраку?

Рианна покачала головой. Не голоден. Меня тошнит.

Морская болезнь или больной?

Морская болезнь. Это была удобная ложь, и ей не требовалось подносить лампу к голове, чтобы вызвать жар.

Вся семья Эйнсли заболела, — сказала Миррима, имея в виду семью беженцев, которая спала в трюме, рядом с загонами для кур, уток и свиней. Хочешь ведро, или сможешь поднять его наверх, когда придет время?