Спустя несколько мгновений друзья Фаллиона ушли, один за другим перейдя в более яркий мир, где ветер доносил более сладкие ароматы.

Фаллион повернулся и пошел сквозь кусты, частично сгорбленный и терзаемый болью, пока не нашел Вулгнаша среди листьев, стоящего на коленях.

Фаллион не осмелился сразиться с ним. У Фаллиона были навыки ткача огня, навыки, с которыми Вулгнаш никогда не мог сравниться. Но они не поддались бою. Кроме того, Вулгнаш был могущественным Рунным Лордом.

Я готов вернуться к твоему хозяину, — сказал Фаллион.

Вулгнаш посмотрел на него убийственными глазами. Огромный змей в своих красных одеждах теперь выглядел по-другому. Его серая кожа имела мясистый оттенок, а в глазах были эмоции, которых Фаллион никогда раньше не видел: ярость, жалость к себе, обида.

Где остальные? Вулгнаш взревел.

Они ушли туда, где их невозможно найти, — сказал Фаллион.

Быстрее змеи, Вулгнаш протянул руку и снял тепло с тела Фаллиона. Он чувствовал, что падает, падает, словно в ледяное море.

Вернувшись в Ругассу, Лорд Отчаяние стоял на горгулье возле своих комнат. Он посмотрел на своих приспешников, трудящихся на темных полях, и улыбнулся.

Над горой Ругасса сверкнула молния, и прогремел гром.

С миром все было в порядке. Город Ругасса лежал под темной тучей, которая никогда не рассеется. Темная Слава накрыла город покровом, так что на многие мили вокруг ночь никогда не кончалась.

Тысячи существ устремлялись через мировые врата, жаждущие услышать его приказы, пока тисианцы давали им наставления.

На юге к нему маршировали армии разбойников. Однако Лорд Отчаяние не чувствовал страха. Он послал посла Тиссии связаться с ними и пригласить их присоединиться к нему, и грабители поклонились ему и повиновались.

Дух Земли прошептал мир его душе, и Отчаяние не имело страха.

Сейчас только малый народ мира представлял какую-либо угрозу, и эта угроза тоже рассеивалась.

Темная Слава уже летела во всех направлениях, выслеживая мелкий народ, выискивая тех, кто мог бы отдаться его врагам в качестве Посвященных.

Через несколько дней весь мир окажется под его властью.

Маленькая мышка в затылке беспокоилась и пищала свои проклятия. Твоя смерть забавляет меня, Арет, — прошептало Отчаяние. Растягивайте его столько, сколько захотите.

Отчаяние улыбнулось. Он мог чувствовать Фаллиона. В этот самый момент молодой человек направлялся домой.

Узы Хаоса

Дэвид Фарланд

Что касается моей дочери Николь, пусть все ваши фантазии сбудутся, по крайней мере, приятные!

Книга 1

Наводнение

1

Сэр Боренсон на краю света

Велика целебная сила земли. Нет ничего разрушенного, что нельзя было бы починить…

— Волшебник Бинесман

В конце долгого летнего дня последние несколько лучей солнечного света коснулись древнего яблоневого сада за руинами Барренсфорта, создавая золотые струи среди ветвей и ветвей деревьев.

Хотя горизонт был огненно-пылающим, угрюмым и мирным, из сухостоя уже начали подниматься коноплянки на своих красных восковых крыльях, жаждущие приветствовать наступающую ночь.

Сэр Боренсон оперся на руины стены старого замка и наблюдал, как его дочери Сейдж и Эрин работают среди самых высоких ветвей яблони. Это было седое существо, казалось таким же старым, как и сами руины, с покрытыми лишайником ветвями, которые выросли до толщины многих других деревьев.

Два лета назад ветер опрокинул величественное старое дерево, и оно наклонилось под углом. Большая часть его конечностей разрушилась, и теперь ими лакомились термиты. Но у дерева все еще были корни в почве, и одна большая ветвь процветала.

Боренсон обнаружил, что плоды этой ветки самые сладкие из всех, что растут на его ферме. Золотые яблоки не только были слаще всех остальных, но и созрели на добрых четыре недели раньше и выросли огромными и полными. На завтрашней ярмарке эти яблоки будут стоить очень дорого.

Это не была обычная ярмарка в честь Ястребиного дня, которая проводится раз в неделю. Это был фестиваль высокого лета, и весь район, вероятно, соберется в Милл-Крик, поскольку за последние несколько недель в порт Гариона заходили торговые корабли, привозящие специи и ткани из далекого Рофехавана.

Упавшее дерево оставило дыру в кронах фруктового сада, образовав небольшую полянку. Трава здесь росла пышная. Пчелы жужжали и кружили, а крылья коноплянок переливались, как гранаты, в потоках солнечного света. Сладкие яблоки наполняли воздух ароматом.

В смерти может быть красота, — думал сэр Боренсон, наблюдая за этой сценой.

Эрин вылезла на тонкой конечности, изящная, как танцовщица, и, держа ручку ведра во рту, осторожно положила туда яблоко.

Осторожно, — предупредил сэр Боренсон, — эта конечность, на которой вы находитесь, может быть гнилой.

Эрин повесила ведро на сломанную ветку. Все в порядке, папочка. Эта конечность все еще здорова.

Как вы можете сказать?

Она немного подпрыгнула. Видеть? В нем еще есть какая-то весна. Гнилые – нет.

Умная девочка для девяти лет. Она не была самой красивой из его выводка, но Боренсон подозревал, что она была самой сообразительной и самой заботливой из его детей, первой замечавшей, если кто-то грустил или болен, и она была самой заботливой.

Это было видно по ее глазам. Все старшие отпрыски Боренсона обладали свирепостью, которая выражалась в их сверкающих голубых глазах и темно-рыжих волосах. Они пошли за ним.

Но хотя у Эрин были проницательные голубые глаза Боренсона, у нее были роскошные волосы ее матери, широкое лицо и задумчивое выражение ее матери. Боренсону казалось, что девочка рождена быть целительницей, а может быть, акушеркой.

Она будет той, кто будет нянчить меня до старости, — размышлял он.

Осторожнее с этими яблоками, — предупредил он. Никаких синяков! Эрин всегда была осторожна, а Сейдж — нет. Девушка, казалось, была больше заинтересована в том, чтобы выполнить работу быстро, чем в том, чтобы сделать ее хорошо.

Боренсон скомкал сухую траву и разложил ее по ведрам, чтобы девочки могли аккуратно упаковать яблоки. В траве были листья чайных ягод, чтобы смягчить аромат. И все же он мог сказать, что Сейдж неправильно упаковал яблоки.

Наверное, мечтает о мальчиках, подумал он. Сейдж было почти тринадцать, и ее тело приобретало женские изгибы. Здесь, в Ландесфаллене, девушки нередко выходили замуж в пятнадцать лет. Среди молодых людей на Фестивале Сейдж мог привлечь столько же внимания, сколько и рыцарский поединок.