X. Собака и кошка На всех проходящих наш лает Фидель, И всех будоражит его громкий лай — Вот так, никого никогда не кусая, Всех держит в страхе брехливый кобель. Но под своею наружностью шумной Прячет Фидель своё мягкое сердце, Прячет свою он бесценную душу. Пёс для друзей – воплощение нежности: Он с благодетелем смирный и скромный, Тайны хозяйской вовек не нарушит, И к утешенью хозяйки послужит. Котейка же сладко мурчит у ножек хозяйских, Трётся, закатывает глазки: Но в глубине этих глаз блестит огонёк. Прежде чем приласкаться, потрётся: Мягкостью шёрстки пушистой своей Поманит за ушком погладить ей. Но кошка – зверь дикий: начни доверять — А она лапой когтистою хвать! Le Chien et le Chat Fidèle aboye à tout venant; Ses cris aigus révoltent tout le monde, Et, sans avoir donné le moindre coup de dent, Il est craint par – tout à la ronde. Sous ces bruyans dehors, Fidèle cependant Cache un bon cæur, une belle ame. Il est tendre pour ses amis: Près de ses bienfaiteurs il est humble et soumis, Et, sans trahir Monsieur, il fait plaire à Madame. Minette, d'un ton doux, miaule aux pieds des gens; Elle roule des yeux Mais brillans d'une douce flamme. Près de vous doucement elle vient se frotter: Sa peau doucette à la flatter Semble même vous inviter. Fiez-vous-y; la bête scélérate Plus vite que l'éclair vous lâche un coup de patte. XI. Петушок и устрица На берег как-то вышел петушок. Гуляка, мот, судьбы любимец юный. Из недр империи Нептуна Уж не один трофей добыть он смог; Теперь поёт он доброй тысяче птиц О своей жизни, приключений полной, О чудесах, что скрыл в себе двор скотный, Вдруг, повернув главу, увидел: бриз Вкушает устрица, свои раскрывши створки. – Ты кто? – певец заквохтал удивлённый. — – Жить или нежить? Зверь ты или рыба? Но совершенство форм твоих напрасно, Когда ты молчалива: И как бы ни был я в тебя влюблённый, Твоё безмолвье, скажем откровенно, К желанью добавляет подозренье, И ничего я не могу желать столь страстно, Как способ изыскать Тебя познать. И в возбуждении он главой стремится Проткнуть бедняжку будто, но коснулся Лишь мякоти – как устрица втянула Плоть юноши – и клюв того закрылся. Друг мой, коль между строк читать умеешь, То стих сей без труда уразумеешь. Le Cochet et l'Huitre Un Cochet s'émancipant, Sur les bords de la mer alla chercher fortune. De l’Empire de Neptune Il aborde maint habitant; A mille oiseaux divers il conte en un instant Ses aventures sans pareilles, Et de la basse – cour leur prône les merveilles. Il apperçoit une Huitre ouverte et humant l'air; Oh oh!.. quel être es-tu, lui dit – il? Es-tu chair Ou poisson? Mort ou vif? Ta figure est jolie; Mais, si tu ne dis mot, j'ignore ton génie: Ce silence, à vrai dire, est un peu bien suspect Je ne sais qu'un secret pour connoître ma bête… Déjà pour percer l'Huitre il avançoit la tête; Mais l'Huitre se resserre, lui ferme le bec. Ceci n'est point fiction toute pure; De tel qui lit ces vers j'ai conté l'aventure. XII. Силки
Ветр северный всех птиц сгубить решил И землю льдом и снегом он покрыл. Распутник-шалунишка, воробей, Что от тоски и хлада умирал, Уж боле о любви и не мечтал. Силки стал мастерить люд-лиходей, Приманку не забыв рассыпать сладкую коварно — И тут же мелких птах народ слетелся жадный. Господь же попустил накрыть сей стол; Воистину, любой запутаться бы смог В силках тех, но Всевышний уберёг; Из спорых хитрецов пернатых всяк ушёл. И лишь один остался: тот в силки попал Из-за пера; смеялся он навзрыд, За ужин званый волей заплатив. От этого он всё же унывать не стал, Когда ж ловец домой тот возвратился, Сказал ему один из шайки паразитов: «Приманки замечательны твои хоть, Но среди сотен сот неблагодарных Один простак в силках лишь очутился!» Les Gluaux L'Aquilon, des oiseaux avoit juré la perte; De neige et de glaçons la terre étoit couverte. Le plus libertin des Moineaux, Mourant de froid et de misère, A ses tristes amours alors ne songeoit guère. L'homme prit ce moment pour tendre ses Gluaux, Non sans répandre autour une amorce perfide, Ou vient fondre aussi-tôt maint Oisillon avide. Dieu fait quelle chère on fit là Bien est-il vrai qu'on s'empêtra Dans la Glu, mais on s'en tira; Le traître accourut'vîte, et chacun s'envola. Un seul demeura pris, tout le reste en fut quitte Pour quelque plume, et fe moqua De qui fit les frais du gala. A ses dépens on s'égaya, Quand on fut de retour au gîte. Un d'eux lui dit, au nom du troupeau parasite: O toi, dont les bienfaits ne sont que des appâts, Tu n'as fait qu'une dupe, et tu fais mille ingrats! XIII. Шелкопряд и земляной червь Вот гад счастливый! Воздух рассекает! Вчера мне ровня, а теперь летает. Видал того ткача – птенец новообразный, Что на крылах своих поднялся триумфально!.. У солнца он займёт одежду и сиянье; Был червь презренный – станет бабочкой прекрасной! Так червь земляной, в трудах и в грязи, О бывшем соседе своём, шелкопряде Ворчал, на судьбу обновлённую глядя. – Завидно тебе от моей стези? — ответил крылатый. – А я без того себя помню, Как юность я тратил, чтоб свою силу взрастить, Тогда как в грязи ты валялся, всякий потеряв стыд, И счастье себе находил в сладострастьи порочном, нескромном; Я знаю, чтоб грех первородный исправить, Трудился я с первого жизни момента; И мылом и потом я сущность пытался отдраить, И вот весенним трудам я радуюсь летом. Ужели я должен теперь своими благами, Как думаешь ты, обязательно подавиться? Нет! Помни, что сладость полёта с иным сравнится едва ли, И как же бесценно формою крыльев своих насладиться! |
