Поросёнок любопытный подбежал, пятак свой на колени положил, хрюкнул легонечко. Велеслав его за ушами почесал рассеяно:

– Вот что мне дальше делать, а? Что Некрас помер, это, конечно, хорошо, ещё долго дорога через лес спокойна будет. Да только нет в этом для меня пользы никакой, как сотник в грош не ставил, так и не будет…

– Балда ты, Велеслав, – вот вроде пусто только что было, а сидит на бочке Хан, улыбается насмешливо, – коли от любого дела результата немедленного ждёшь. Видать потому и не добился ничего до сих пор. Ну ничего, вместе-то уж мы точно справимся.

Велеслав аж подпрыгнул, поросёнка напугал, тот с визгом по загону заметался.

– Ты… что здесь делаешь?!

– В палаты княжеские путь тебе торю, – хохотнул степняк. – Али запамятовал ты, зачем стараешься?

– А если тебя увидит кто? На меня-то нет-нет, а косо посматривают, а тут настоящий ордынец посреди города!

Подбоченился Хан самодовольно:

– Я шаман, что повелевает ветрами, забыл? Захочу – сам ветром обернусь, только меня и видели. Ты не обо мне пекись, а о себе беспокойся. Слушай внимательно, да в уме потом держи: безобразий от Некраса много было, да подтвердить никто не мог, всё хитрый сотник наизнанку выворачивал. А прекратится разбой с его смертию, задумаются в палатах княжеских, мол как же так? Невиновный человек сгинул, а проблемы – вместе с ним. Почуют, что здесь нечисто, пришлют доверенного, чтобы разобраться. Ты этого доверенного дождись и помоги ему. Сделаешь всё правильно – сам сотником станешь, а то и лучше.

– Складно ты говоришь, да только сказать-то легче, чем сделать, – засомневался Велеслав в словах степняка, не спешил на веру принимать, – и как же мне вовремя с этим дознавателем оказаться, если он, наверняка, около сотника крутиться будет, а я – всё по дозорам да вызовам бегать?

– Молодец, соображаешь, если ум твой в правильное русло подтолкнуть, – кивнул Хан с одобрением. – Так вот, с завтрашнего дня завязывай с подвигами, около начальства почаще обретайся. Печать потерянную протяни, кваску поднеси, а лучше вовсе с ним выпей…

– Ты что ж меня мальчиком на побегушках сделать хочешь?!

– Гордынюшку свою пока прибереги. Не мальчиком на побегушках, а соглядатаем. Смотри, куда сотник ходит, с кем говорит, где добро своё прячет. Побольше о нём узнаешь – сможешь на чистую воду вывести. А коли достоинство попранное жмёт, то сиди ты и дальше младшим стражником, об ином и не помышляя.

Пригорюнился Велеслав, правоту его признавая. Ежели одно и то же делать, разве что-то другое получится? Хотя бы попробовать надо Ханов план, авось и выгорит чего…

Первый раз мерзко было, конечно. Собрался Велеслав с духом, у служки блюдо с квасом да хлебом отобрал да сам сотнику понёс. Тот удивился без меры:

– Ты чего это?

Сжал Велеслав зубы, дабы не ляпнуть чего лишнего, переборол себя, ответил вежливо:

– Вот, перекус перед обедом тебе принёс, силы подкрепить.

– Тебе ж вроде шею порезали, а не по башке приложили, – хохотнул сотник. – Не так давно упрямым бараном на меня кидался, а теперь вот услужничаешь.

– Куда б ни приложили, – видали бы сейчас его бродячие скоморохи – слёзно бы умоляли вместе выступить, так хорошо и проникновенно получилось, – а только успел я увидать проводника в чёрном, на тот берег реки Смородины посмотреть. И подумалось мне, что зазря я трачу жизнь, за жульём очертя голову гоняясь. Мне б поучиться стоило у кого удалого да опытного. Ну примерно как ты.

Заулыбался сотник, лестно ему такое слышать.

– А я уж начал думать, что ты никогда не повзрослеешь. Думаю, выйдет из тебя толк. Садись поближе, кваску себе налей. Расскажу я тебе премудрости службы стражничей…

День Велеслав вытерпел, два, а там и неделя прошла. Неподалёку от сотника крутился, чего понадобится угадывая, а когда начнёт об удали былой сказывать – охая в самых напряжённых местах. И стал замечать диво дивное: уж в дозоры почти посылать его перестали, жалованье подняли, чего уж год с небольшим не случалось…

– Ты ж ему как бельмо на глазу был, – объяснил Хан, что продолжал приходить ко двору, а никто на улицах его шагов не видел, не слышал, – вопросы задавал неудобные, душегубов по всей строгости наказать требовал. Сотник твой рад радёшенек небось, что ты тихим да покорным сделался. Погоди, он ещё не такие златые горы тебе отсыпет из казны служебной, лишь бы ты его собственному карману препятствий не чинил.

– Ежели я так ему мешаю, то на его месте я бы просто меня из стражи вышвырнул… – протянул Велеслав с недоверием.

– Недооцениваешь ты, брат, силу общественного мнения. Все, конечно, знают, что ты дурак…

– То есть, я дурак? Ты говори, да не заговаривайся! – хотел он ухватить Хана за воротник, да не сумел, тот, расхохотавшись, ветром обернулся, миг – уже на крыше сарая лежит, вниз свесился, ухмыляется.

– Дурак, дурак, но зато предельно честный. Напраслину ни на кого не возводишь, всё по делу да по правде сделать пытаешься. Этак выгонишь тебя – слухи пойдут нехорошие, что в самой страже что-то нечисто. Проще да безопасней, когда ты, подобно сотнику самому, за недеяние взятки берёшь.

Направил Велеслав на Хана перст указательный, возразил с укоризною:

– Я не беру взятки!

– Велеславушка, ты это с кем разговариваешь? – матушка вдруг во двор вышла, курей покормить собравшись.

Глянул он на крышу, а там уж нет никого, будто и вовсе не было.

– Ни с кем, просто…

– С чёртом, наверное, – покачала Ждана головой с тревогою. – Ты, сыночек, это брось. Бабку твою люди ведьмой прозвали, но даже она с нечистыми духами не якшалась, бесед с ними не вела.

Поднял Велеслав её на смех, конечно, да всё ж таки задумался. А ежели правда Ханом чёрт вырядился, а он под его дудку пляшет? Надо бы проверить, на тень посмотреть, пальцы пересчитать…

До самой ночи он об этом думал, да только Хан так больше и не явился, схоронился где-то. А наутро опять в казармы бежать.

Не успел Велеслав под крышу со двора ступить, сотник тут как тут, окликнул:

– Зайди-ка ты ко мне.

А там один из десятников стоит, смотрит ещё так внимательно, будто оценивает.

– У меня к тебе, Велеслав, вот какое дело, – молвил сотник без предисловий, – Добрыня на покой уходить собрался, стало быть, десятник новый нужен. Я тебя предложил.

Опешил Велеслав, слов не находя. Вот и не верь теперь в природу бесовскую Ханову! Годами он повышения добивался без толку, а тут за неделю управился!

– Чего ж ты молчишь? Неужто отказываешься?

– Нет, вовсе нет, я… согласен! То есть… горд служить городу и князю!

– Вот то-то же.

Добрыня, мужик хоть пожилой, но крепкий – в обхвате раза в полтора так точно пошире, ладонью по плечу похлопал одобрительно.

– Пойдём, – говорит, – с ребятушками познакомлю.

Покуда шли до заднего двора, где обычно стража упражнялась в искусстве воинском, Добрыня всё Велеслава нахваливал:

– Слышал я, что в удали и смекалке с тобой мало кто сравниться. А как ты в ночи Некраса поймал – о том весь город говорил! Чую, хорошим десятником будешь…

Столько лестных слов – будто за всю службу в раз решили высказать! Наверное, насторожиться стоило, не к добру это, когда всё слишком хорошо идёт. Да вот только разомлел Велеслав от похвал, взаправду в удачу поверил.

Вышел Добрыня перед десяткой:

– Ну что, братцы, время мне уходить, дорогу молодым уступать…

– Ты, десятник, это брось, ещё посильнее нас будешь! – раздались в ответ голоса. – Рано тебе на покой!

– Всё понимаю, братцы, но дело решённое. Вот ваш новый десятник, помогайте ему, как и мне!

При Добрыне-то они спорить постеснялись, покивали с умным видом, доброго пути пожелали. А как ушёл он – мигом взгляды злобными сделались.

– Стало быть, вон оно как: по правде ты, Велеслав, ничего не добился, так по кривде пролез?

– Много браги там с сотником выпил, чтобы он заместо Добрыни тебя поставил?

– У нас в десятке все друг друга знают, завсегда спину прикроют, ты на кой нам сдался?