Я стояла и так долго смотрела на Марка и на окружающих его одноклассников, что мир словно стал выворачиваться наизнанку. Я моргнула. Смех со стороны Марка раздражал, так что я быстро ушла в тихий уголок.

Мимо меня прошла Тоня с подружками. Я тут же окликнула ее, потому что знала, что у нее точно есть пленочный фотоаппарат и, значит, она могла бы помочь разобраться с моим.

– Слушай, у тебя какой-то другой фотоаппарат, – сказала она, когда я достала свою «Смену» из рюкзака.

– Да?

– Угу. У тебя прямо механический, наверно. У меня-то мыльница из 90-х, она автоматическая. Я туда только пленку вставляю и больше ничего не делаю.

– А с механическими ты не умеешь обращаться?

– Не-а. Вообще понятия не имею, как там все работает.

Я расстроилась: «Что за бесполезная покупка!»

– Слушай, – задумчиво сказала Тоня, – а сходи к школьному фотографу. Мне кажется, он точно что-то в старых фотиках понимает.

– Ты думаешь?

– Ему лет за шестьдесят. Как-то же он учился фотографировать до изобретения нормальных фотиков.

– Да, спасибо.

Я убрала «Смену» в рюкзак с мыслью, что совершенно зря потратила пятьсот рублей.

В последние выходные октября родители затеяли уборку на даче. Уже наступали холода, зимой мы на даче не бывали, и, чтобы весной было приятно возвращаться, родители всегда в последний приезд устраивали Великую генеральную уборку.

Я вытирала пыль на полках, когда наткнулась на старый фотоальбом. В детстве я любила рассматривать фотографии из него. Забыв про тряпку, я уселась тут же на полу, поближе к слабенькому старому обогревателю. Подула на сухие холодные руки и открыла фотоальбом. На первых страницах было несколько снимков незнакомых мне людей и детей, а потом я увидела молодую кудрявую женщину с широченной улыбкой – бабушку. И еще много-много страниц было посвящено ее самым разным портретам: бабушка спит, бабушка с моим папой, еще маленьким, бабушка стоит около Кремля в дубленке и меховой шапке, бабушка выглядывает из-за ветвей березы. И мое любимое – совместное фото бабушки и деда: она сидит у него на коленях, а он держит ее лицо и страстно, как в советских фильмах, целует. Папе эта фотография почему-то не нравилась, он морщился, когда видел ее. А у меня становилось тепло на душе. «Что плохого в любви?» – всегда удивлялась я. Но мысль о любви в тот раз меня не захватила, потому что я вдруг осознала, что могу видеть целый момент прошлого, которого уже нигде нет. Бабушка умерла от рака три года назад, а дедушка не смог без нее и ушел мирно во сне в их кровати через месяц.

И вот, сидя у обогревателя на даче, я видела мгновение любви, хотя уже давно умерли люди на фото и те, кто наблюдал этот момент вживую. Вдруг вся фотография стала для меня какой-то другой. Я смотрела на нее, но видела большое чудо.

«Фотоаппарат сумел остановить мгновение и подарить его мне, мне, тому, кто живет спустя шестьдесят лет! – подумала я. – А как красиво смотрится пленочный черно-белый цвет, какой энергией дышит кадр!.. – Я открыла галерею в телефоне и посмотрела на последнее фото родителей, а затем снова на старое фото бабушки и дедушки. – Да, непередаваемая энергия от пленочного снимка». Мне вдруг показалось, что какой-то нежно-желтый и даже белый свет исходил от старой фотографии и не позволял мне отвести взгляд.

В комнату вошла мама и, увидев меня с фотоальбомом, отругала за лень. Я быстро вскочила, убрала фото бабушки и дедушки в карман и вернулась к уборке.

Дома, когда мы с родителями пили чай, уставшие после Великой генеральной уборки, мне пришло сообщение, что пленка, которую я заказала еще несколько недель назад, наконец доставлена. Я вернулась мыслями к моей «Смене», которая сейчас одиноко лежала в глубине шкафа. Слишком заворожили меня старые фото, чтобы вот так просто забыть о своей идее поснимать на пленку.

На следующий день я вышла из дома пораньше, чтобы успеть зайти перед школой на почту и забрать пленку. Погрузившись с головой в новое увлечение, я даже забыла про свою обычную апатичность и боязливость. Уже с утра на почте была очередь из старушек, и в школу я забежала, когда прозвенел звонок, а коридор опустел.

Запыхавшись, я залетела в раздевалку нашего класса и столкнулась с Петей. Он снимал куртку. Последнее время мы с ним часто сталкивались. И это были столкновения, которых я почему-то очень ждала. В такие моменты мы оба резко замирали. Он говорил: «Привет», – я кивала, и наши пути расходились. Но всякий раз я ощущала, что один только этот эпизод наполнял мой день смыслом. Не потому, что я была влюблена в Петю, – просто в эти моменты столкновения я ощущала, что кто-то по-настоящему замечает меня и пусть даже на долю секунды, но я жила, а не существовала.

До кабинета мы добежали вместе. Постучав, Петя открыл дверь и пропустил меня вперед. Стушевавшись от того, что все обратили на нас внимание, я втянула голову в плечи, пригнулась и прошмыгнула к своему месту. Даже когда пульс успокоился после бега, я все равно не смогла сосредоточиться на том, что говорил учитель. Петя зачем-то обернулся на несколько мгновений, и именно тогда я вдруг поняла, что у него голубые глаза. Я и раньше это знала, но в тот момент осознала так отчетливо, будто никогда раньше не видела голубого цвета, а только слышала о нем и верила на слово, что он существует, а теперь мне внезапно его показали. Это потрясло меня. Я чувствовала одновременно и смущение от того, что никогда не замечала красоту его глаз раньше, и от того, что вдруг заметила ее, смутно осознавая интимность такой наблюдательности. А еще думала о том, как вежливо он придержал дверь и пропустил меня вперед…

Погруженная в новые чувства, я не заметила, как пролетел урок, и вздрогнула от звонка, который, казалось, проник в самые уши и оглушил. Кое-как собравшись с мыслями, я убрала все вещи в рюкзак, достала фотоаппарат и направилась к каморке школьного фотографа. Постучала и, услышав отрывистое «да!», вошла.

В каморке пахло чем-то сладким, как в помещениях, где много старых вещей. В углу стоял огромный стол, на нем – огромный шумный компьютер. Пожилой мужчина с уставшим и поплывшим лицом оторвался от экрана и повернулся ко мне.

– Здравствуйте…

Он кивнул.

– А вы не могли бы мне показать, как фотографировать на пленочный фотоаппарат? Пожалуйста.

Мужчина отвернулся.

– В Интернете посмотри, – услышала я.

– Я смотрела. У меня не получается, я не понимаю просто…

– Ничем не могу помочь.

Мне стало обидно из-за его слов, и я ушла. Как только я оказалась в коридоре, мне захотелось плакать, но я глубоко вздохнула, прикусила губу и подумала: «Ну и ладно! Сама разберусь!»

А вечером папа вернулся домой в хорошем настроении, и, когда я за ужином робко заикнулась, что старые фотоаппараты трудно понять, он махнул рукой и сказал вальяжно:

– Тащи свою «Смену»! Сейчас научу!

Мы просидели под теплым треугольным светом торшера почти час. Папа научил меня вставлять пленку, а потом спокойно и терпеливо рассказывал про каждую деталь корпуса фотоаппарата, про то, как настраивать расстояние, определять степень освещения и много чего еще.

– Ну вот, – папа потянулся и взялся за кружку с остывшим чаем, – теперь нужно тренироваться, чтобы ты быстро и на автомате могла все эти настройки выставлять.

– Спасибо… Ой! А можно я сейчас тебя попробую сфоткать?

– Не получится. Света не хватит, кадр размазанным будет. Завтра днем лучше попробуй.

Наступления следующего дня я ждала так сильно, что долго не могла уснуть, а утром вскочила раньше будильника и с небывалой радостью засобиралась в школу.

Когда я ступила на привычную разбитую дорогу, которая вела к школе, и поднесла фотоаппарат к лицу, серая, унылая реальность с почти лысыми деревьями и тоскливо каркающими воронами вмиг преобразилась и стала чем-то удивительным, связанным с историей и со всеми людьми нашего столетия. Припоминая все, чему меня учил папа, я медленно, задерживая дыхание, настроила фотоаппарат, нажала на кнопку…