– А что? – влез в разговор мужчина в своем галстуке.

– А ты не лезь, не твое дело!

– Не знаю, – сказала Элеонора. – Вы лучше у него спросите.

– Да? – удивился шеф. – А как?

– Да вот так прямо и спросите. – Она повернулась к мужчине в своем галстуке и сказала: – Здесь товарищ интересуется, примите вы его завтра или нет.

Дверь с надписью «Посторонним вход запрещен» распахнулась, и оттуда вышел швейцар с ножовкой в руке.

– Порядок, – сказал он. – Сейчас всё сделаем. – И в недоумении остановился.

Вытаращив глаза, шеф неудержимо пятился. В воздухе пахло озоном.

– А что ему нужно? – спросил мужчина в гробовой тишине, гипнотизируя шефа свирепеющим взглядом.

Элеонора молча достала из портфеля Алексеева типовой проект.

Никакая сила не могла заставить шефа что-нибудь сказать, он только мелко кланялся, отступая все дальше, дальше, прямо к лестнице. А сверху, ему навстречу спускались двое – маленькая женщина с печальными глазами и бритый наголо мужчина угрожающего вида с тяжелым чемоданом в руке. Женщина ахнула и остановилась.

– Этот?.. – хрипло спросил мужчина с чемоданом.

Женщина, сдерживая слезы, еле заметно кивнула.

Мужчина поставил чемодан на пути пятившегося шефа и скрестил руки на могучей груди. Шеф наткнулся на препятствие, от неожиданности не удержался и беспомощно шлепнулся ему под ноги.

– Не надо, Семочка, – тихо сказала женщина, удерживая мужчину за руку.

Шеф посмотрел на чемодан, на женщину с печальными глазами, потом на того, кто с нею был, подумал и не стал подниматься с пола.

– Вставай, – сказал ему мужчина.

Шеф жалобно завертел головой: нет. В сторону гардероба он старался не смотреть.

– Вставай и бери чемодан, – сказал ему мужчина.

Шеф недоверчиво хихикнул, встал, с трудом поднял чемодан и нежно погладил его свободной рукой.

– А теперь неси, – сказал мужчина.

– Куда? – еле слышно спросил шеф.

– На вокзал, – сказал мужчина. – А потом поговорим.

Гардеробщик дернул Алексеева за руку.

– Это что, твой приятель? – спросил он.

Алексеев обернулся, посмотрел на гардеробщика и отрицательно замотал головой.

– Не. Начальник. – И под холодным взглядом мужчины в своем галстуке опустил глаза.

Сгибаясь под непомерной тяжестью чемодана и поминутно украдкой оглядываясь, шеф брел к выходу на непослушных ногах. За ним шли маленькая коварная женщина с печальными глазами и бритый мужчина. Дверь открылась и захлопнулась.

– Значит, это вы… – полувопросительно сказал мужчина в своем галстуке, держа проект двумя пальцами.

– Мы… – тихо согласился Алексеев.

Мужчина разжал пальцы, и проект провалился в недра подставленного портфеля.

– Это я возьму с собой, – сказал он.

Алексеев тоскливо кивнул.

– Ладно, хватит, – вмешался гардеробщик. – Пора и честь знать. Нам пилить надо.

– Ну мы пошли, – брезгливо сказал мужчина в своем галстуке и взял Элеонору под руку. Но Элеонора не двинулась с места.

– Идем, – сказал ей мужчина. – Это не для женских глаз.

Элеонора смотрела на Алексеева, и в глазах ее была и мольба, и нежность, и еще что-то, чего Алексеев никогда не встречал.

– Иди, – сказал он ей. – Я прошу тебя. Мы еще встретимся.

Элеонора вдруг улыбнулась, кивнула и, вырвав свою руку из руки мужчины в своем галстуке, быстро пошла к выходу.

Мужчина вздохнул и смерил Алексеева презрительным взглядом.

– Конечно, мы еще встретимся, – сказал он, – если вы опять не опоздаете… – и ушел вслед за Элеонорой.

– Да не сжимай ты пальцы, – сказал Алексееву швейцар, прилаживая ножовку. – Она, правда, туповата, но ничего, потерпишь. В крайнем случае пой.

У Алексеева на лбу выступил холодный пот.

– Что петь? – спросил он.

– Что хочешь, – душевно разрешил швейцар.

– Поосторожнее, – сказал швейцару гардеробщик. – Номерок не задень.

И Алексеев запел.

Это и есть музыкальный конец. Песню, которую он пел, знали многие, и поэтому швейцар с гардеробщиком ему подпевали. Если хотите, можете к ним присоединиться.

«ВЕЧЕРНИЙ ЛАБИРИНТ»,

1980 г., киностудия «Мосфильм»

Автор сценария – Георгий Николаев

Режиссер-постановщик – Борис Бушмелев

Оператор – Марк Дятлов

Композитор – Георгий Гаранян

В ролях: Владимир Басов, Виктор Ильичев, Татьяна Васильева, Александр Лазарев-старший, Валентина Талызина, Николай Парфенов

Голый[1]

В клетке прыгал щегол. Клетка висела на форточке.

– Что наша жизнь? – думал щегол. – Вот за окном я вижу мост, гранитный парапет канала, столбы фонарей, каменные дома, вижу людей, вижу машины, вижу собаку – и больше ничего. Вот шпингалет на окне, вот ключ в ящике стола, вот дверная ручка.

Щелкает замок, щелкает кнопка лифта, скользит трос.

Снова дверь, снова ручка, пыльные стекла – по ним кто-то давно провел пальцем, да так и осталось. Угол дома, край тротуара, железная решетка для стока воды. Спичечный коробок, трамвайный рельс, булыжник. Кожа сиденья, железная рама и снова дверь.

Что наша жизнь? Водосточная труба, колесо машины, горбушка хлеба. И снова двери, такие разные, такие непохожие, но все открываются и закрываются.

Последними захлопнулись двери электрички.

Величественный лес обступал поляну. В высоких кронах мелькало солнце, их густая сочная зелень заполняла небо и, заполнив, опускалась ниже, по стволам, переходя в глубокую с темным отливом листву кустарника.

Всюду, куда доставало солнце, природа играла радужными красками. Блестела паутина, порхали бабочки, и среди травы, папоротника вдруг прыгала лягушка, предвещая близость воды. Сонная послеполуденная тишина нарушалась редкими птичьими голосами и случайными порывами ветра, заблудившегося в деревьях.

Потом раздалось сухое потрескивание веток, а вслед за этим неторопливо приближающиеся шаги.

Кошкин шел медленно, стараясь держаться еле заметной тропинки, петляющей среди зарослей орешника. В одной руке у него была большая сухая палка, в другой – клетка с прыгающим щеглом.

Иногда Кошкин останавливался и смотрел по сторонам. На его губах блуждала мягкая, добрая улыбка. В своих потертых парусиновых штанах из тех, что носят на даче, и в старенькой ковбойке он выглядел лет на сорок, хотя был моложе.

На тихой солнечной поляне он остановился снова, осмотрелся и, подняв клетку, сказал щеглу:

– Ну что, Петя, здесь?..

Щегол прыгал и не отзывался.

– Посмотри, какое место, – сказал Кошкин. – Лучше уже не найти. Это, Петя, мать-природа.

Он поставил клетку на пенек, присел на корточки и, открыв дверцу, достал щегла. Любовно, нежно держа в руке, поднял к солнцу и разжал пальцы. Щегол выпорхнул, метнулся над поляной и исчез в листве.

Кошкин вздохнул, чуть грустно, чуть мечтательно, потом закрыл у клетки дверцу, снова обвел поляну взглядом, словно прощался с ней, и пошел назад.

Тропинка плутала между деревьями, и Кошкин упруго шагал, раздвигая ветви руками, шагал энергично и устремленно, словно знал, куда идет, пока тропинка не пропала, не растворилась в траве, в пружинящем мху, прямо под ногами. Кошкин постоял, посмотрел на солнце и свернул.

Вскоре он вышел на пригорок и здесь остановился. Что-то привлекло его внимание. Он прислушался, повернул голову и вдруг начал торопливо спускаться вниз, к небольшой ложбинке, где мелькал цветастый женский платок.

– Эй! – крикнул он. – Эй, подождите!

Старушка чуть не выронила корзинку с ягодами, но, увидев Кошкина, передохнула.

– Подождите, пожалуйста, – повторил Кошкин, спускаясь со склона. – Здравствуйте. Вы, должно быть, знаете… Как к электричке выйти, не подскажете?

– Это ж к какой электричке? – удивилась старушка, оглядывая Кошкина. – Ты откудова идешь-то? Со станции, что ли?