Затем я услышал странный, непонятный вскрик, который был не совсем криком, а скорее тем звуком, который мог издать немой мальчик, если бы попытался закричать.

- Экон!

Я бросился на шум, но был сбит с курса ветвистым лабиринтом и эхом его крика среди каменных гробниц.

– Где ты, Экон? Отзовись! Кричи, пока я тебя не найду!

Шум эхом разносился с другого направления. Я повернулся, ударился головой о выступающий угол памятника и ругнулся. Я протянул руку, чтобы стереть пот с глаз, и понял, что поцарапался до крови. Эко снова вскрикнул. Я побежал за звук, спотыкаясь о ползучие лозы и уклоняясь от скривившихся стел.

Внезапно над клубком шипов я увидел верхнюю часть того, что могло быть только гробницей Архимеда. На высокой квадратной колонне, покрытой высеченными выцветшими надписями на греческом языке, было изваяние шара, а наверху шара, уравновешенного на его закругленном краю, находился круглый цилиндр. Эти две формы были конкретным представлением одного из принципов, с которыми я столкнулся при чтении накануне вечера, но все подобные мысли улетучились из моей головы, когда я нашел путь через чащу и ступил на небольшую поляну перед гробницей.

Перед ней стояло несколько других геометрических скульптур. На одной из них, кубе почти такой же высоты, как он сам, стоял Экон с широко раскрытыми от ужаса глазами. Рядом с кубом, такой же высоты, находился тонкий конус с очень острым концом. Острие было темным от крови. На конусе, лицом вверх, с длинными тонкими конечностями рук и ног, растопыренными в агонии, было безжизненное тело Агафина. На его запрокинутом лице застыло выражение боли и шока.

– Ты нашел его таким?

Эко кивнул.

Как такое могло случиться? Агафин, должно быть, стоял на кубе, где сейчас стоял Экон, и каким-то образом упал на острие конуса. Я вздрогнул, представив себе такое. Сила падения насадила его тело на половину конуса. Но почему он вообще должен был стоять на кубе? Выцветшие надписи на колонне так же легко читались с земли. И как он мог быть настолько неосторожным, чтобы упасть на такое опасное место?

Если только кто-то его не толкнул.

Я подумал о треугольнике, не о тех, что изучал Архимед, но с такими же предсказуемыми свойствами – треугольнике, состоявшем не из абстрактных линий, а из могущественных сил, которые связывают смертное со смертельным.

Я сказал Экону чтобы он перестал пялиться и слез с куба.

Учитывая обстоятельства нашего открытия и тот факт, что мы были чужаками в Сиракузах, мы с Эконом могли сами попасть под подозрение, если выскажут подозрение, что Агафин был убит. Я подумал, что лучше всего доложить Цицерону о том, что я видел, позволить ему сообщить о смерти соответствующему провинциальному магистрату, а затем поскорее найти судно, оправлявшееся в Рим, чтобы как можно меньше светиться в этом деле.

– Но Гордиан, - возразил Цицерон, - такого рода вещи – твоя специальность. И если я правильно тебя понял, Агафин пришел туда, чтобы встретиться с тобой и оказать тебе услугу – хотя, похоже, он мог бы с такой же легкостью показать надгробие и мне. Ты не чувствуешь себя обязанным открыть правду?

Цицерон мастерски умел играть на мужской чести. Я долго сопротивлялся.

– Ты нанимаешь меня расследовать его смерть?

– Гордиан, опять ты заговорил о деньгах! Оплачивать тебе такую услугу вряд ли входит в мои обязанности, но я уверен, что смогу убедить местного римского магистрата сделать это. И это, к тому же, избавит тебя самого от подозрений. Хорошо? – он приподнял бровь.

С логикой Цицерона спорить было невозможно.

– Ладно, этим займусь я.

– Хорошо! Во-первых, кто-то должен будет сообщить его друзьям и семье. Работа с вдовой требует определенной тонкости – я это возьму на себя. Тебе же поручаю сообщить печальную новость его партнеру Дорофею.

– А Марджеро?

– Ах, да, я полагаю, поэт захочет сочинить похоронную оду в честь своего умершего покровителя.

«Если, - подумал я, - Марджеро не был сам виновником смерти Агафина».

Жил Марджеро в небольшом, но добротном доме в самом центре города. Я вежливо постучал ногой в дверь, и раб провел меня через скромный атриум в скромный сад. После долгого ожидания появился Марджеро в помятой мантии. Локоны на его лбу были в беспорядке, а глаза опухли от сна.

– Уже почти полдень, - сказал я. – Неужели все поэты так долго спят?

– Да, если они выпили столько же вина, сколько я вчера.

– Я не заметил, чтобы ты пил больше, чем все мы.

– Почему ты думаешь, что я бросил пить после того, как ушел?

– Значит, у тебя была веселая ночь?

– Какое у тебя дело до этого, римлянин?

– Один из твоих покровителей мертв.

В мгновение ока на его красивом лице промелькнули несколько эмоций, начиная с удивления и проблеска надежды и заканчивая гримасой, которая могла быть не более чем симптомом его похмелья.

– Дорофей?

– Нет.

Определенно удовлетворенная улыбка мелькнула на его губах.

– Агафин мертв? Но как такое случилось?

– Мы с Эконом нашли его сегодня утром у ворот Ахрадина, – я описал обстоятельства.

– Упал на конус? Как ужасно, – огорчение Марджеро постепенно превратилось в веселье. – И все же как уместно! Иронический поворот по сравнению с его обычными предпочтениями, – он громко рассмеялся. – Агафин, пронзенный. Восхитительно! Бедный Никиас, несомненно, обезумит. Я напишу стихотворение, чтобы утешить его.

– Никиас – мальчик из гимназии?

Марджеро потемнел.

– Откуда ты знаешь о нем?

– Я знаю больше, чем мне нужно о твоих делах и делах Агафина, но все же недостаточно…

– Что ты думаешь? – спросил я Экона, когда мы шли к большому зданию рядом с доками, где Агафин и Дорофей держали свои конторы и склад. – Неужели Марджеро действительно удивила наша плохая новость?

Экон выглядел задумчивым. Он неопределенно вращал ладонью вверх и вниз.

– Предположим, Марджеро подслушал Агафина прошлой ночью, когда он договаривался о встрече с нами у ворот Ахрадина… - Эко покачал головой.

– Да, ты прав, Марджеро и Дорофей уже ушли и вряд ли могли нас услышать. Но предположим, что Агафин догнал их и рассказал о своем плане.