Указательный жест в онтогенезе возникает у младенцев только с развитием навыков «мы-интенциональности» в момент совместного действия, не ранее, хотя к этому моменту уже сформирован ряд других навыков, предвосхищающих его появление; это происходит раньше, чем появляются существенные навыки в области конвенционального языка.

Изобразительные жесты у младенцев появляются вслед за первым указательным жестом, поскольку требуют наличия коммуникативного намерения для достижения своей цели — в противном случае они были бы просто бессодержательными действиями. Далее они быстро вытесняются конвенциональным языком (в отличие от указательного жеста, на который появление языка не влияет), поскольку, как и он, представляют собой символический способ указания на объект внимания. Переход в онтогенезе от жестов к конвенциональным формам коммуникации, в том числе к языку, также принципиально зависит от базовой структуры способности к совместным намерениям — особенно совместного внимания во время совместной деятельности, — поскольку этот фундамент позволяет создать общий контекст, необходимый для овладения «произвольными», «свободно» выбираемыми коммуникативными конвенциями.

Онтогенетический переход от жестов к языку позволяет понять функцию, общую для а) указательного жеста и указательных местоимений (например, «этот» и «тот») и б) иконических жестов и полнозначных слов (например, существительных и глаголов).

Человеческая кооперативная коммуникация возникла филогенетически как часть более масштабного процесса — а именно, адаптации человека к совместной деятельности и социально-культурной жизни в целом.

Человеческие навыки и мотивы способности к совместным намерениям первоначально возникли в контексте взаимовыгодной совместной деятельности — а именно, навыки рекурсивного считывания мыслей и намерений привели к формированию общих целей, которые, в свою очередь, способствовали возникновению совместного внимания к объектам, связанным с этими целями. Человекообразные обезьяны не способны к совместной деятельности такого рода, и поэтому не обладают навыками и мотивами разделения намерений, подобными таковым у человека.

Сначала указательный жест, а затем пантомима возникли вследствие необходимости более эффективно координировать совместную деятельность, изначально — путем требования от другого какого-либо действия при наличии согласия на это обеих сторон, что облегчало обоим участникам взаимодействие. Изначально такие акты кооперативной коммуникации существовали только в рамках совместной деятельности, поэтому их интенциональная структура была полностью кооперативной. Использование навыков кооперативной коммуникации за пределами совместной деятельности (к примеру, для лжи) появилось позже.

Мотив предложения окружающим помощи путем их информирования мог возникнуть благодаря процессам непрямого взаимного обмена, в которых каждый стремился завоевать репутацию «хорошего партнера». Это создавало общее пространство взаимных ожиданий касательно того, как должна происходить кооперативная коммуникация.

Способность делиться (sharing) с окружающими своими эмоциями и когнитивными установками могла возникнуть вследствие культурного группового отбора как способ установления социального контакта и расширения совместных знаний в социальной группе, совместно с правилами регулирования кооперативной коммуникации, возникшими вследствие групповых санкций за некооперативное поведение.

Навыки имитации дали людям возможность создавать и усваивать от других иконические жесты, используемые как голофразы (требующие коммуникативного намерения даже для того, чтобы начать действовать), которые благодаря коммуникации в ситуации нехватки совместных знаний претерпели постепенный переход в новое качество «произвольных» коммуникативных конвенций.

Потенциальное переключение на полностью произвольные звуковые конвенции было возможно только потому, что изначально они использовались в сочетании с жестами, основанными на действиях (имеющими более естественные значения), фактически паразитируя на них.

Грамматическое измерение человеческой языковой коммуникации составляют процессы конвенционализации и культурной передачи языковых конструкций, базирующихся на общих когнитивных навыках и способности к разделению намерений и имитации. Оно позволяет соответствовать функциональным требованиям трех основных мотивов коммуникации, ведущих к грамматике просьбы, грамматике информирования и грамматике приобщения и нарратива.

Человекообразные обезьяны пользуются последовательностями жестов, а «говорящие» обезьяны («linguistic apes») даже комбинируют жесты для достижения некой общей коммуникативной цели и выделяют в имеющемся у них опыте отдельные события и их участников; эти простые грамматические навыки являются точкой отсчета для эволюции грамматической компетентности человека.

• Когда «говорящие» обезьяны (возможно, это верно и для древних людей) порождают многокомпонентные высказывания, они почти всегда используют их в качестве просьб, и, как правило, только в актуальной ситуации «ты и я в момент здесь-и-сейчас», что означает, что в такой ситуации не требуется, никакого «серьезного» синтаксического маркирования. Таким образом, человекообразные обезьяны и древние люди обладают только грамматикой просьбы.

С возникновением информирования о функции и референтах, удаленных от момента «здесь-и-сейчас», возникает необходимость в грамматических средствах для того, чтобы а) идентифицировать отсутствующие референты путем помещения их в структуру совместного внимания (возможно, путем использования многоэлементных определений); б) синтаксически маркировать роли участников; в) отличать мотив просьбы от мотива информирования. Выполнение этих функциональных требований привело к возникновению грамматики информирования.

С возникновением в коммуникации мотива приобщения и появлением высказываний, предполагающих изложение сложных последовательностей событий, удаленных относительно момента «здесь-и-сейчас» в пространстве и времени, возникает потребность в грамматических средствах для а) обозначения временных «вех» и формирования связей между событиями; б) прослеживания этих связей участниками коммуникации. Эти функциональные условия были необходимы для формирования грамматики приобщения и нарратива.

Конкретные грамматические конструкции конкретных языков формируются путем конвенционализации (т. е. грамматикализации и других процессов) в культурно-историческом времени, что зависит от совместных целей коммуникации, совместных понятийных представлений, а также от базовых познавательных процессов и обработки информации. Возникающие при этом групповые процессы создают нормативность конструкций как «грамматически правильных».

7.2. Гипотезы и проблемы

В первой главе я сформулировал три гипотезы о происхождении человеческой коммуникации:

1) человеческая кооперативная коммуникации изначально развивалась в жестовом поле (указательный жест и пантомима);

2) такое развитие коммуникации стало возможным благодаря навыкам разделения намерений и мотивации к нему, которые, в свою очередь, возникли в рамках совместной деятельности;

наконец, 3) полностью независимые языковые конвенции могли появиться только в рамках по-настоящему осмысленных видов совместной деятельности, управляемой «естественными» формами коммуникации — такими, как указательный жест и пантомима.

Сейчас нам предстоит обсудить, насколько эти гипотезы подтвердились.

Что касается жестов, то многие исследователи веками приходили к выводу о том, что жесты были первыми шагами человечества на пути к формированию языка (см. Hewes 1973; Corballis 2002; Kendon 2004; Armstrong, Wilcox 2007). Эти ученые приводили ряд эволюционных доказательств данной гипотезы, связанных, в основном, с важностью вклада в коммуникацию зрительной модальности и зрительного контроля за движениями рук. Также играет роль тот факт, что младенцы осуществляют осмысленную жестовую коммуникацию до появления у них способности пользоваться языком, а глухие младенцы, не обученные языку жестов, научаются выражать весьма сложные идеи с помощью самостоятельно изобретенных жестов. Кроме того, представители человечества, не имеющие общих коммуникативных конвенций — от иностранцев в чужой стране до создателей никарагуанского жестового языка, — весьма быстро и легко начинают общаться с помощью жестов. А если такого рода коммуникация сохраняется в течение нескольких поколений и в благоприятных социальных условиях, используемые в ней конвенции могут даже быть объединены в систему, которая будет считаться полноценным человеческим языком. Если исходить из установки, что для людей возможна только речевая коммуникация, то наличие такого рода жестовых «изобретений» означало бы фантастическое, почти необъяснимое расширение возможностей коры головного мозга. Если же считать, что люди сначала обрели способность пользоваться жестами, а речевая модальность стала использоваться позже, то тогда наличие в человеческой коммуникации большого количества жестов объяснить значительно проще.