6.2.4. Резюме
Повторю, что с точки зрения эволюционного развития ни одна из ситуаций, рассмотренных нами выше (NLS и овладение детьми конвенциональным жестовым или звучащим языком), не соответствует ни одной из ранних стадий эволюции человека. Дети, создававшие и изучающие могут быть весьма близки к какой-то из ранних стадий, но они обладают более развитыми когнитивными и социальнокогнитивными навыками, чем мог обладать человек на рассматриваемый нами момент (особенно в отношении разделения = приобщения и следования нормам). Кроме того, все они начинали с обучения «домашним» жестам во взаимодействии со зрелыми говорящими людьми, своими современниками. Мы ищем нечто, что было бы новообразованием и выходило бы за рамки грамматики просьбы, т. е. включало бы в себя более сложное грамматическое структурирование. Однако, это «нечто» все равно не будет включать все синтаксические средства, необходимые для того, чтобы делиться опытом в нарративах, а также не будет включать нормативное измерение человеческой кооперативной коммуникации.
Главное новообразование, исследуемое нами в грамматике информирования — это использование коммуникантом конвенциональных синтаксических средств для того чтобы а) выделять и идентифицировать референтов в текущей структуре совместного внимания, включая использование с этой целью многоэлементных составляющих; б) структурировать высказывания целиком для реципиента путем обозначения различных ролей, играемых участниками события; в) конвенционально выражать мотивы и установки (часто все же в придачу с эмоциями, передаваемыми с помощью мимики и интонаций). Эти новообразования возникают благодаря новой коммуникативной функции, хотя очевидно, что переход к использованию каких-либо из этих средств не определяется напрямую теми или иными функциями, поскольку разные языки осуществляют его очень по-разному. В грамматике просьбы, завязанной на ситуации «я и ты в момент здесь-и-сейчас», все эти сложности не нужны; в грамматике информирования они становятся необходимы. Предположительно, первые в эволюционном развитии конвенциональные синтаксические средства возникли из «естественных» принципов (т. е. тех, использование которых естественно для всех людей вследствие их общих предрасположенностей, когнитивных, социальных и мотивационных — таких, как «актор на первом месте» или «тема на первом месте», или как иметь озадаченный взгляд, когда задаешь вопрос) — но процесс конвенционализации затем трансформировал их в коммуникативно значимые синтаксические средства человеческой кооперативной коммуникации.
6.3. Грамматика приобщения и нарратива
Мотив приобщения, разделения опыта (sharing), как это уже было замечено, является разновидностью информирования. Он отражает базовую человеческую потребность делиться информацией, и, что важнее, выражать свое отношение к ней. Мы предполагаем, что такой способ обмена информацией с другими служит расширению фонда совместных знаний индивида: делясь информацией, он хочет быть как все в группе, надеется нравиться членам группы и иметь возможность более тесного общения с ними, что послужит установлению связей и построению социальной идентичности. Также отметим, что этот мотив приобщения/идентификации приводит к формированию норм общественного поведения. Возникает скрытое давление общества на индивида: необходимо вести себя так, как это делают другие. Поскольку язык демонстрирует очень жестко заданную нормативную структуру — ив том, как мы следуем языковым конвенциям, описывая какую-либо вещь, и в том, как мы отличаем грамматически неправильное высказывание от правильного, можно предположить, что мотив приобщения несет хотя бы частичную ответственность за наши суждения вроде: «Так не говорят».
В любой культуре основным «местом» обмена информацией и отношением к ней с другими членами группы являются нарративы. По сути говоря, в каждой культуре есть нарративы, которые помогают ей оставаться единым целым в потоке времени. Мифы о сотворении мира, народные сказки, притчи и так далее — все они, несомненно, передаются от поколения к поколению как часть культурной матрицы. Примечательно, что даже пользователи «домашних» жестов, не обладающие истинно конвенциональным языком, способны рассказывать простые нарративы с помощью иконических жестов (Goldin-Meadow 2003b), как и дети, осваивающие NSL (Senghas, Kita, Özyürek 2004). С точки зрения лингвистики, нарративы, содержащие сложные истории, вызывают массу проблем с передачей временной последовательности событий и обозначением их участников. Эти проблемы разрешаются с помощью различных синтаксических средств в рамках того, что мы могли бы назвать «искусным синтаксисом». Несомненно, что такие средства, созданные, согласно нашей гипотезе, для решения проблем, порожденных нарративами и другими сложными формами дискурса, кажутся нам внешне беспорядочными в грамматике современных языков. Повлияло это и на грамматические правила, которые люди используют для построения простых фраз. Языковое выражение последовательности событий, которая передается в отдельных высказываниях или даже в репликах диалога, может быть сокращено и грамматически структурировано. Образуется целостная конструкция с более или менее единым интонационным контуром, в которой находится место для большого количества событий. Такие вещи возможны, и они нередко случаются как в звучащих, так и в жестовых языках. Мы хотим доказать, что это было характеристикой Позднего человека разумного (Later Sapiens).
6.3.1. Дискурс и нарратив
Чтобы заняться построением нарративного дискурса, нам нужно найти средства, позволяющие говорить о многочисленных, по-разному связанных друг с другом событиях и сложно организованном положении дел. Еще нам понадобятся способы освобождения дискурса от того, что и так содержится в актуальном неязыковом контексте, и от того, что входит в языковой контекст, сформированный предшествующим дискурсом. Быть талантливым рассказчиком означает мастерски управлять набором средств, обеспечивающих последовательность и связность событий, чтобы выстроить происходящее в хорошую историю.
Построение нарративного дискурса ставит две главных задачи: соотнесение эпизодов по времени и отслеживание их участников, которые могут оставаться все теми же или меняться от события к событию, а могут и вовсе играть разные роли.
Во-первых, прослеживание временной последовательности событий требует невероятно сложных грамматических структур. Самая простая ситуация — событие расположено во времени так, что его можно соотнести с настоящим: I slept for an hour ‘Я спал час’ или I will sleep for an hour ‘Я буду спать час’. Но нарративы требуют, чтобы мы нашли место и таким вещам, расположение которых во времени и пространстве задано друг относительно друга. В результате получаются такие конструкции:
Действие в прошлом происходит во время другого действия в прошлом: While I was sleeping, a bomb exploded ‘Пока я спал, взорвалась бомба’
Действие в прошлом происходит после другого действия: After I had slept for an hour, mother came ‘После того, как я проспал час, пришла мама’
Момент в будущем, по отношению к которому другой момент в будущем является прошедшим: By next month, I will have finished ту hook ‘Когда начнется следующий месяц, я уже закончу свою книгу’
Момент в будущем, к которому завершится некое продолжительное действие: By the time I finish ту hook, I will have been living in Australia far ten years ‘К тому времени, как я закончу свою книгу, пройдет первое десятилетие моей жизни в Австралии’
Трудно представить другой коммуникативный контекст, нежели нарративный дискурс, который потребовал бы такого вычурного учета времени событий в форме различных видов и времен глагола.
