6.2.2. Никарагуанский жестовый язык
Крайне интересная иллюстрация перехода от «простого» синтаксиса к «серьезному» (и заодно истоков конвенционализации грамматики) предоставляется различными поколениями пользователей никарагуанского жестового языка (Nicaraguan Sign Language, далее — NSL). Этот язык демонстрирует ситуацию, в которой глухие дети, каждый из которых самостоятельно добился некоторого успеха в использовании некоей разновидности «домашних» жестов, были сведены вместе в условиях школы. Они самопроизвольно сформировали способы коммуникации друг с другом, используя простой набор жестов, а новые дети, приходившие в школу, учились этим жестам от них. Уникальность этой ситуации в том, что она возникла всего несколько десятилетий назад, и поэтому первое поколение детей еще живо, а два других поколения, на данный момент взрослых и детей, также доступны для изучения. Основное открытие заключается в том, что более юные носители, судя по всему, более свободно владеют им и, по всей видимости, добавили к этим жестовым знакам некоторую грамматическую структуру, в сравнении с создателями языка, относящимся к старшим поколениям.
Пользователи «домашних» жестов, как отмечалось выше, весьма привержены ко всему, что изобретается ими или их родителями, с упором на «естественность» (иконичность); это связано с тем, что другие люди не участвуют в процессе создания жестов. Но при рождении нового языка, такого, как этот, вступает в действие новый процесс. В процессе коммуникации друг с другом множеством носителей языка изобретаются новые жестовые знаки и конструкции, и когда они путем имитации усваиваются «новичками» в данном языке, нс всегда осознающими естественность их происхождения, мы опять приходим к «дрейфу в направлении произвольного выбора средств» («а drift to the arbitrary»). Мы можем называть этот процесс конвенционализацией грамматики (или «грамматикализацией», хотя у этого термина есть другие коннотации), и он будет довольно подробно описан ниже. Для наших нынешних целей важен просто тот факт, что добавление новых знаков и их передача приводят к появлению грамматической структуры, превосходящей ту, которая была создана людьми, пользовавшимися своими собственными уникальными жестовыми знаками домашнего изобретения.
В случае NSL и анализ спонтанного его использования, и экспериментальные исследования в области порождения и понимание жестовой речи доказали, что грамматическая структура была создана за очень короткий период времени. Сначала более поздние поколения носителей NSL научились использовать пространство разными путями для того, чтобы грамматически структурировать свои высказывания способами, напоминающими средства конвенциональных жестовых языков (тогда как первое поколение носителей этого не делало). Например, они используют пространство для идентификации отсутствующих в ситуации референтов, которая может потребовать нескольких знаков, объединенных в последовательность (т. е. в структуру составляющих — constituency). Так, они используют общую пространственную точку отсчета (common spatial reference point) для обозначения элементов, объединенных каким-либо образом в одной составляющей (иногда это явление называют согласованием) — так, что, например, объект и модифицирующее выражение могут производиться в одном и том же локусе, обозначая модифицирующее отношение; то же возможно для агенса и действия. Вдобавок, пространственные маркеры (spatial devices) также используются для отслеживания референтов во времени: если коммуникант упомянул объект при помощи жестового знака, впоследствии для повторного упоминания он может просто указать на то место в пространстве, где этот знак был продемонстрирован — что очень напоминает местоимения в звучащих языках. Это, в сущности, и есть использование пространственных маркеров для обозначения вещей таким способом, который позволяет опираться на уже созданную рамку совместного внимания. Другой любопытный вариант использования пространства во втором поколении носителей NSL — обозначение принимаемой точки отсчета (perspectival reference point) до показа жеста, например, указание на место в пространстве, связанное с ранее упомянутым объектом, но с позиции кого-то другого из собеседников, а не своей (Senghas, Coppola 2001; Senghas 2003).
Во-вторых, что касается порядка жестов как средства структурирования высказывания, то экспериментальные исследования, где испытуемые рассказывали, что происходило в некотором фильме, показали различия между носителями NSL из разных поколений. Носители NSL первого поколения упоминали только одного участника на действие (как это по большей части бывает в «домашних» системах жестовой коммуникации), так что порядок жестов даже в сравнительно длинных повествованиях представлял собой чередование глаголов и жестов, относящихся к участникам. В отличие от них носители второго поколения были склонны к порождению высказываний, в которых глагол ставился на последнее место вне зависимости от количества участников, а акторы/подлежащие/темы почти неизменно ставились до пациенсов/дополнений/рем (Kegl, Senghas, Coppola 1999)[25]. Этот порядок с конечным расположением глагола (verb-final ordering) был обнаружен также в другом недавно созданном жестовом языке — бедуинском жестовом языке (Bedouin Sign Language), в котором высказывания этого типа численно превосходили высказывания других типов в соотношении примерно 6:1 (Sandler et al. 2005). Так же, как и некоторые пользователи «домашних» жестов, носители этих молодых языков ориентируют жесты-действия в сторону объектов, чтобы обозначить, что эти объекты являются пациенсами или прямыми дополнениями данных действий.
Носители NSL второго поколения, таким образом, начали (в отличие от пользователей «домашних» жестов и носителей NSL первого поколения) использовать ряд грамматических структурирующих средств, ставших основой «серьезного» синтаксиса. Поскольку спонтанное возникновение жестовых языков случалось неоднократно, а все сформировавшиеся жестовые языки обладают развитой грамматической структурой, можно предполагать, что такая конвенционализация является нормальным процессом, с помощью которого сообщество создает полноценный жестовый язык.
6.2.3. Самая ранняя грамматика говорящих детей
Вскоре после того, как типично развивающиеся дети начинают продуцировать многословные высказывания — часто в виде осевых конструкций, как описано выше, — они начинают грамматически структурировать свои высказывания, как и глухие дети, овладевающие жестовым языком. Довольно рано в их высказываниях можно наблюдать иерархическую структуру — в том смысле, что у них появляются многоэлементные именные и глагольные группы, которые опознаются благодаря определенным структурным паттернам (см. обзор в Tomasello 2003). Они также довольно рано начинают использовать синтаксические средства второго порядка для структурирования ролей, которые участники играют в событиях, используя механизмы упорядочения или другие виды синтаксического маркирования, такие, как падежная маркировка. Первоначально такие средства обычно привязаны к конкретным типам событий. Например, дети могут научиться пользоваться конкретным средством упорядочения для обозначения агенсов и пациенсов в определенных типах событий, типа «давать» или «толкать», но не использовать его для других типов событий. Эти так называемые «глагольные изолированные конструкции» (verb island constructions; Tomasello 1992a, 2003) означают, что раннее синтаксическое маркирование у детей весьма ограничено по объему и становится полным и абстрактным лишь постепенно. Главный вывод, в рамках наших нынешних целей, прост: синтаксические средства (даже конвенциональные, которые разительно меняют смысл сказанного) могут распространяться либо только на конкретные слова/жесты, либо на целые категории слов/жестов. Поэтому с эволюционной точки зрения разумным будет предположение, что на ранних этапах существования в грамматике информирования «серьезного» синтаксиса люди могли структурировать свои высказывания посредством грамматических средств, которые работали лишь локально, с определенными словами/знаками, а не по категориям, объединяющим все известные слова/жесты.
