Увидевшие его лесные жители сразу прекратили петь и побежали в разные стороны – чужеземец пугал их и сулил неудачи. Таковы поверья большинства малых народов, которые, в своё время, очень сильно пострадали как от захватнических армий людей, так и от религиозных фанатиков. Их использовали в качестве рабской силы, выставляли на потеху богатым князьям и царям, устраивали на них большую охоту, а иногда просто вырезали целые поселения под корень. Безымянный не знал, было ли это при правлении Сына Бога или до него, но факт оставался фактом – у малых народов не было причин доверять роду человеческому.
Около жилища его уже дожидался Ваня – сорока сидела на косяке распахнутой двери соседней землянки и деловито ковыряла клювом в своих перьях.
– Наконец-то, – недовольно проворчала птица. – Тебя ждать – летать разучишься.
– Самое утро же, – пожав плечами, отозвался Безымянный и огляделся.
При свете солнца поселение лесного народа производило ещё более удручающее впечатление: когда-то оно может и было богатым и развитым (по крайней мере, по меркам малых народов), но сейчас вымирало. Большинство землянок выглядело заброшенными – у них провалилась крыша, выломали двери, а лазы завалили уже утрамбованной землёй. В центре поселения расчистили круглую поляну, предназначавшуюся, скорее всего, для ярмарок и одиноких торговцев, но сейчас она поросла бурьяном, а в самом центре её возвышался исполинский муравейник. Жизнь уходила отсюда – Безымянному даже стало интересно, уходят лесные жители сами или вымирают от бедности. Сорока же будто услышала его мысли.
– Когда-то тут бурлила жизнь, – проговорил Ваня, – но потом… Потом что-то произошло. С приходом Сына Бога магия стала уходить из этого мира. Это почувствовали на себе даже такие ведуньи как Василиса – раньше она могла с лёгкостью перемещать целые горы, а сейчас ей нужны просто титанические усилия даже для того, чтобы летать в ступе.
– Я ничего не знаю об этом, – отозвался Безымянный. – Твои слова кажутся мне сказочными. Но если это так, то это лишь ещё одна причина, почему я должен выполнить свою миссию.
– Конечно! – согласилась птица. – Теперь ты будешь цепляться за любую соломинку, чтобы оправдать свою цель – ведь тебе её не избежать. Но ты ведь не знаешь: лесной народ намерено травил реки, которые используют люди для стирки своих вещей и даже для питья. Они стирали в них пелёнки, заворачивали в них своих младенцев, а потом… потом находили их мёртвыми, с ожогами вместо кожи и вытекшими глазами.
– И именно поэтому князья пошли на них войной?
– Кто знает. Никто не ведает, кто первым нанёс кому обиду. Но вместе с приходом Сына Бога все эти войны закончились. А магия… – Ваня помолчал, – как по мне, она может гореть синим пламенем.
Безымянный не нашёл, что ответить. Он знал лишь, что Сын Бога виновен, что он достоин смерти как никто другой, но вот почему… этого он никак объяснить не мог. Может и права была Василиса, когда давала ему свои советы. Может навязанной ему судьбы он избежать и не сможет, но вот понять, заслуживает ли Сын Бога смерти или нет – он просто обязан. Если это, конечно, вообще можно понять.
– Пойдём! – гаркнула сорока. – Чем раньше мы к ней придём, тем раньше сможем покинуть это проклятое место.
Безымянный не стал возражать: он последовал за сорокой, которая перебиралась с землянки на землянку и с ветки на ветку, при этом постоянно оглядываясь и озираясь, будто боясь, что кто-то совершит на неё нападение. Может лесной народ не брезговал охотой на сорок, кто знает? – как и всегда, у Безымянного в голове покоился целый объём базовой информации о жителях леса, но вот детали ускользали от него, расплывались в разные стороны, растворялись на самой периферии его сознания.
Они добрались до середины поселения, где лесные жители были уже не так малочисленны – они сбивались в группки и общались на своём лишённом согласных языке, как видимо, не зная, что Безымянный может их понимать. Кто-то считал его посланником Сына Бога, кто-то заверял, что его привели, дабы отдать в жёны Русалке, а другие, наоборот, утверждали, что он пришёл убить её, а после этого увезти их всех в рабство в Радоград и на Княжий Холм. Однако никто не испытывал к нему симпатий – Безымянному невольно казалось, что дай им волю, они бы с удовольствием разорвали его на части.
– А Сын Бога присылает сюда людей? – спросил с интересом Безымянный у сороки. – За младенцами, то есть…
– Нет, – ответил Ваня, – у них не рождаются дети. Легенда говорит, что они рождаются из листьев древних деревьев…
– Да, я знаю легенду, – поддакнул Безымянный.
– Тогда что спрашиваешь?
– Это легенда. Они же должны как-то приумножать свой род…
– Должны, – согласилась птица, – но, как видишь, у них это не очень хорошо получается. Хотя к водяным Сын тоже не наведывается. Создаётся ощущение, что ему интересны лишь люди, да более-менее развитые малые народцы – домовые, полудницы, полевики, стухачи… Так что нет. Напрямую они от него не страдают.
Безымянный снова огляделся: к его удивлению он увидел некое подобие кузницы – почти полностью разрушенное бревенчатое строение, полностью выгоревшее позади и обвалившееся спереди. На назначение дома указывала сохранившаяся и почти полностью утопшая в разросшейся траве наковальня – примитивная и грубо отлитая, но всё же наковальня. Раньше лесной народ владел мастерством придания формы металлу – это говорило о многом.
Остаток пути они провели в молчании и размышлениях. Третий Мир казался Безымянному одновременно чуждым и знакомым – некоторые вещи казались ему сами собой разумеющимися, в то время как другие воспринимались как настоящий абсурд – фантасмагория, в которую он попал против своей воли и теперь барахтается как брошенный в воду котёнок. Кажется, что даже новорожденным приходится проще – их разум ещё достаточно мал, чтобы задаваться большим количеством вопросов, а потому они усваивают новое медленно и размеренно, в то время как Безымянный буквально прогибался под весом всех тех знаний, что сваливались на него каждый час. И он понимал, что для успешного исполнения его миссии этого мало, катастрофически мало.
Наконец они добрались до границы поселения, где снова начиналась чаща – ещё более тёмная и отталкивающая, чем та, через которую они продирались вместе с Ваней. Только на этот раз посреди неё пролегла тропа – чётко выраженная и вытоптанная, она производила воистину зловещее впечатление. Над узким ходом нависали кривые пальцы облысевших ветвей, а по бокам рассыпали что-то белое… будто… кости. Десятки, сотни рыбьих костей, они походили на лезвия ножей и остро наточенные наконечники стрел – один неверный шаг, и в ногу тут же вопьются тысячи зазубренных игл. Безымянный дажё поёжился от такого зрелища.
При входе в чащу стояла закрытая корзина, где определённо кто-то возился и настойчиво пытался вырваться. До слуха Безымянного донеслись странные щелчки, будто кто-то пытался играть на ложках, но только без какого-либо ритма или последовательности.
Ваня подлетел к корзине, уселся рядом с ней, деловито клюнул какую-то крупную чёрную букашку, которая тут же вырвалась из клюва и пустилась наутёк, и обратил свой взор на Безымянного.
– Возьми корзину, вручишь ей.
Безымянный поднял бровь и опасливо приблизился к корзине. Он просто не мог не заглянуть внутрь, ибо его любопытство приняло воистину детские размеры – он аккуратно приподнял крышку и тут же отдёрнул руку, ибо в него попыталась вцепиться внушительных размеров зелёная клешня.
– Раки?! – прикрикнул он и уставился на сороку, которая, он готов был поклясться, улыбалась.
– Русалки их просто обожают! – довольно проговорил Ваня. – Эта вообще лопает почём зря. Так что преподнесёшь ей раков и будешь у неё в милости.
– Ты уверен?
– Нет, – быстро ответила птица, – но так сказала Василиса, а ни у меня, ни у тебя нет причин ей не доверять.
– У меня нет причин хоть кому-нибудь доверять…
– Но всё же ты здесь.
