– Ти разбийник?

На что Агнешка с иронией ответила:

– Разбийник.

– Мальчик с испуганными глазами отбежал в сторону.

– Эть что за хлопец? – полюбопытствовал осмелевший Василий.

– Ежи, – панський синок.

– Наследник растет?

– Ну так.

Закончив стрижку, Агнешка уперла руки в бока и приободряюще сказала:

– Ну що красавцы, теперь йдите геть пид тот навис – бриться, мыться. Там вода в корити налита.

– А с этим что делать? – Василий показал на свои лохмотья.

– Я принесу вам новий одяг, а цю спалите.

В конюшне была небольшая кладовка без печки, там их и поселили.

Василий огляделся, в грязной, необжитой каморке, худо освещенной сальным огарком, на столе стояла деревянная чаша, глиняный горшок. На земляном полу в углу возле стены, на кирпиче стояла мышеловка, рядом стеклянная бутылка, закрытая пробкой, сделанной из газеты.

– А це вам лижка, – засмеялся худой, высокий работник в высоких ботинках и бросил на пол охапку ржаной соломы.

– А что? – обрадовался Иван. – Вольготно пристроились. – Даже на душе радостно стало, не то что давеча было.

Гречневая каша с молоком и краюха ржаного хлеба, показались Василию необыкновенно вкусными. После еды почувствовал себя лучше. Повеселел и Иван, он не знал, как благодарить добросердечную Агнешу.

– Послушай красавица! – улыбнувшись спросил Василий, нисколько не пытаясь обидеть девушку. – А ты зачем про нас хозяину сказала? Ведь обещала молчать.

От неожиданности, она оторопела, молча сполоснула в рукомойнике руки, вытерла их о полотенце, поправила рукой косу. И подперев руками свои худые бока, взглянула прямо в глаза Василию:

– Та вас же дурней пожалела. Ну принесла б я вам хлиба, а дальше що? Куди вы пишли? А так пан у нас добрий, хлопцив на хуторе не осталось, кого на вийну забрали, кого вбили, работать не кому стало. У пана ще поля не прибрани стоят.

4

Всю осень работали в полях, убирались в коровнике. Пан не обижал кормил хорошо, но и работой загружал вволю.

Где-то за сотни верст, отгороженных дремучими лесами и топями непроходимых болот, была их страна. Новая страна, уже с другими порядками и законами.

Работа спорилась в руках сибиряков, Василий даже соскучился по ней. После вывозки тачек с песком и жидкой баланды, жизнь на хуторе казалась вполне благополучной. Убрали рожь, овес. Отремонтировали к зиме сарай.

Вечером, развалившись на солому в углу кладовой, Иван Елагин глядя сытыми глазами в потолок, сказал:

– А что Вася, уж шипко хорошо тута, не то что в лагере. Уходить даже не хочется.

Василий, снимая сапоги уничтожающе глянул на него:

– Тьфу на тебя, совсем сдурел! Мне тоже по нраву панские харчи, так что теперича на кусок хлеба Родину променять? Не позорь Эрзянский род.

– Да я так, к слову, пошутил, – пытался оправдаться Иван.

– Домой надо пробираться, к отцу, к матери, братья меня ждут. Чем быстрее, тем лучше. А ты тут шутки шутить вздумал.

– Меня тоже ждут, – пытался оправдаться Иван, – на войну уходил младшему брату Степке год был, теперь уже большой, наверное.

Стало припекать солнце, готовились к посевной. Ремонтировали плуги, телеги. Во двор вышел хозяин, с газетой в руке и громко стал читать: «3 березня 1918 року в мисти Брест-Литовск представниками радянской России и Нимеччини, подписан сепаратний мирний договир. Пидписанний мирний договир забеспечил виход РСФСР из Першой мировой войни».

Хозяин перекрестился и тихо сказал:

– Ну ось и до миру дожили.

– Слава тебе господи! – перекрестился Василий. – Теперича и домой возвернуться надежда появилась.

После заключения мира в хутор стали возвращаться демобилизованные солдаты. В работниках теперь особой нужды не было.

Вечерами Василий садился у плетня рядом с лошадьми и в сумерках холодного вечера над усадьбой разносилось:

Ой, при лужку, при лужке,

При широком поле,

При знакомом табуне

Конь гулял на воле.

И дальше уже двумя голосами вместе с Иваном:

При знакомом табуне

Конь гулял на воле.

Эй, ты, гуляй, гуляй, мой конь,

Пока не споймаю,

Как споймаю, зануздаю

Шёлковой уздою.

– А я Вася до тебя таких песен сроду не пел, – тоскливо сказал Иван. – У нас в селе другие песни поют.

– Эть какие же?

– Вирев молян, чувто керян, сока теян, – бодро затянул Иван. – Сока теян, пакся сокан, кансть мон видян.

Он замолчал и опустив голову задумчиво смотрел на пожухлую траву.

– Я не могу сообразить, о чем ты поешь? – серьезно без усмешки сказал Василий.

– А что тут понимать, все просто:

Пойду в лес, дерево срублю, соху сделаю,

Соху сделаю, поле вспашу, семена я посею…

– Хорошая песня, – согласился Василий.

– А отчего так Вася получается, – выразил недовольство Иван. – Я понимаю, о чем твоя песня, а ты мою уразуметь не можешь?

– Так я ее в первый раз слышу, я ведь родился и вырос на Черниговщине,

откель я мордовские песни знать могу?

– А мой дед из Пензенской губернии, задолго до вас в Сибирь пришел. Еще

чугунки тогда не было, на лошадях добирался. Вот с тех пор мы и живем в

Николаевке.

Что-то перевернулось в душе хозяина, жалко стало ему сибиряков из далекого снежного края. Однажды вечером он объявил им, что завтра они вместе с ним поедут в городскую комендатуру.

– Я там вже був и с комендантом договорился, сказав, що ви росийские полонени и согласно укладенного мира между Россией и Нимеччиною вас необходимо видправити в Россию или як у вас там тепер – РСФСР.

Василию не верилось, что пришел конец их мытарствам на чужбине и они смогут уехать домой.

Хозяин курил трубку и наслаждаясь табаком продолжал:

– Я сказав, що ви робили у мене все время. Вин допоможе оформити вам необходими документи.

Утром Кшиштов надел праздничный костюм, велел прислуге собрать котомку с продуктами, своим работникам в дорогу. Прощаясь с Агнешкой, Василий не скрывая радости, пожал ей руку. Она в ответ, скромно улыбнулась и опустила свои большие глаза в землю. Они с Иваном сели в тарантас и вместе с хозяином поехали в комендатуру. Всю дорогу до города, перед ним стояли грустные глаза Агнешки. Ему даже показалось, что она была не очень-то рада, что они уехали с хутора.

Его мысли перебил Иван, толкнув локтем в бок:

– Я на такой телеге первый раз в жизни еду. Плавно, как на лодке по воде, а на нашей пока из дома до поля доедешь, все кишки растрясешь.

– А ты что, когда усаживались, не чухнул, что она на рессорах? Такие телеги у нас зовут тарантасами. Я в Мариинске видел такую.

– Об чем ты говоришь, я ничего не соображаю в этом деле.

– Значиться так, если Бог даст, доберусь до Черемушки, такой тарантас себе сделаю и тебя даже прокачу.

– Фсё Вася договорились, – засмеялся Иван, – царапая пальцами лысую голову.

В комендатуре им выписали документы и отправили в пункт сбора пленных.

И через несколько дней, они уже ехали в поезде в новую Россию и не переставали, удивляться поступку Кшиштова – этого благородного человека.

В дороге узнали из газет, что в Германии произошла революция, в стране началась полнейшая анархия, германский император Вильгельм убит.

5

Дорога в Сибирь лежала через Москву. Сибиряки были наслышаны о столице, но наяву в ней ни разу не были. По приезду в Столицу, пленных направили в центральную коллегию по делам пленных и беженцев. Заполнили регистрационные карточки, получили денежное пособие. Комиссар, так называли человека в кожаной куртке и кожаной фуражке, над козырьком которой блестела красная звездочка, предложил Ивану лечь на несколько дней в распределительный госпиталь в Замосквореченском районе.

– Нет. Нет, – запротестовал тот. – Как же я без Васи, он домой поедет, а я тута отлеживаться буду?

– Таааак, и откуда же вы такие будете? – поинтересовался комиссар.– Внимательно оглядывая их.