Во Франции расцвет Военного просвещения был связан со структурами ее военно-фискального государства, общим ощущением военного кризиса и очевидным упадком военного лидерства. Кроме того, он был связан с культурными трендами в политической и военной сферах, например с язвительной критикой войны и солдат философами, растущим расколом между монархами из династии Бурбонов и военной деятельностью и сопутствующим ростом того, что Дэвид Белл называет «культом нации» – явления, в центре которого лежат понятия патриотизма и гражданской принадлежности [Bell 2003; Dziembowski 1998; Smith 2005]. Эти факторы являются важным контекстом для понимания Военного просвещения во Франции.

Военно-фискальное государство Франции медленно развивалось с конца эпохи Средневековья и на протяжении XVIII века. Регулярная армия и система постоянного налогообложения существовали во Франции с Первой столетней войны (1337–1453), и последние короли из династии Валуа взимали военный сбор (taillon) и нанимали интендантов, чтобы контролировать военные усилия против Габсбургов [Felix, Tallett 2009:152–153]. В XVII веке государство могло возмещать большую часть военных расходов через обычные фискальные поступления, состоящие из прямых и косвенных налогов, например таможенных пошлин и дохода с земельных владений государства. Министр при дворе Людовика XIII Арман Жан дю Плесси, кардинал Ришельё и герцог де Фронсак (1585–1642), расширил уже существующие проекты и увеличил обычные государственные доходы с 25 миллионов ливров в 1620-х годах до 60 миллионов ливров в 1640-х годах. Людовик XIV и его министры превзошли это достижение[28]. Реформы Кольбера легко обеспечили рост с 58 до 68 миллионов ливров в год (70 % обычных годовых доходов короны), требуемых Голландской войной в 1670-х годах. Несмотря на бремя долгосрочной войны и неурожаев в конце XVII века, «король-солнце» во время Девятилетней войны смог получать более 100 миллионов ливров в год, с пиковым значением 113 миллионов в год [Ibid.: 155]. Людовик XIII и Людовик XIV руководили важным – и все более проблемным – развитием финансирования войн Франции, в том числе дополнением обычных доходов чрезвычайными. Последние поступали от прямых налогов, таких как capitation (подушная подать, 1695) и dixième (десятина, 1710), девальвации валюты и, что наиболее характерно, продажи должностей и привилегий, принудительных займов и субсидий, а также широкого использования кредитных средств инвесторов, банкиров, коммерческих организаций и общественности.

Несмотря на непомерные военные расходы, Франция оставалась в экономическом отношении лидирующей державой в Европе на протяжении большей части XVII и XVIII веков. Французское население было крупнейшим на континенте и почти в три раза превышало население главного соперника – Британии. В ходе так называемой демографической революции население Франции за период с 1715 по 1789 год выросло с 21 до 28 миллионов. Кроме того, экономика Франции процветала за счет оживленного сельскохозяйственного сектора и стремительно развивающихся отраслей торговли и производства[29]. Она могла приносить больше доходов, чем экономики каких-либо соперников (включая Британию): налоговые поступления Франции составляли 285 миллионов ливров по сравнению с 229 миллионами в Англии, 140 миллионами в Соединенных провинциях и Испании, 92 миллионами в монархии Габсбургов и 48,6 миллиона в Пруссии [Ibid.: 151–152]. Однако, как поясняет историк Хэмиш Скотт, «международная мощь основывалась на способности добывать ресурсы, а не на объеме самих ресурсов» [Scott H. 2009: 41]. Людовики XIII и XIV относительно успешно добывали ресурсы в первые три четверти XVII века, что подтверждает налаживание их растущего военно-фискального государства. В XVIII веке все изменилось, поскольку корона была вынуждена заключать финансовые сделки с «опасными и нечестными людьми», как описывает Гай Роуленде, и применять менее эффективные налоговые инструменты, например самоамортизирующиеся кредиты с высокими процентными ставками [Rowlands 2014]. Это вело лишь к долгам. В 1760-х годах долг Франции оценивался в размере не менее 2 миллиардов ливров – шести годовых доходов короны. К тому времени 60 % годовых доходов короны уходили на погашение долгов. В 1788 году издержки обслуживания долга Франции составляли почти 62 % налоговых поступлений короны и половину ее расходов [Scott H. 2009: 39, 45][30].

Два важных аспекта военно-фискального государства Бурбонов напрямую поддерживали Военное просвещение Франции. Первый был связан с налоговой зависимостью короны от меркантилизации получения дворянского титула и проблемами, которые это вызвало в офицерском корпусе. Как объясняет историк Дэвид Бьен, Французское государство не имело возможности полагаться на английские конституционалистские или восточно-европейские феодальные механизмы, чтобы взимать высокие налоги или применять низкопроцентные кредиты для финансирования войн XVII и особенно XVIII века. Со временем корона больше не могла позволить себе займы у кредиторов, которые устанавливали грабительские ставки. Вместо этого она нашла уникальное, хотя и несовершенное, решение получать доход от французских подданных через продажу должностей, а затем навязывание кредитов officiers (должностным лицам), которые, в свою очередь, брали кредиты, обеспеченные другими officiers или собственным служебным аппаратом. Такая финансовая зависимость от продажи должностей и службы вынуждала корону создавать и защищать особые привилегии, или privilèges[31].

В военной сфере система privilèges вела к переполнению офицерских корпусов, состоявших из anoblis (людей, недавно возведенных в дворянство) или состоятельной придворной знати. Эти люди могли заплатить за офицерское звание и считали его социальным капиталом. Но зачастую им не хватало реального военного опыта, физической подготовки, воинской культуры и какого-либо подобия профессионализма. Маршал Виктор Франсуа, герцог де Брольи (1718–1804), жаловался на «абсолютное непонимание, от младших лейтенантов до генерал-лейтенантов, своих служебных обязанностей и всех сопутствующих нюансов» [Felix, Tallett 2009:158]. Число и некомпетентность этих офицеров, особенно в армии, были катастрофическими. К 1750 году офицеров в отставке было столько же, сколько и на активной службе, и общее жалованье за службу 60 000 офицеров в период Семилетней войны превышало расходы на остальную армию (47 миллионов ливров против 44 миллионов ливров). Реформаторы считали кризис лидерства во французской армии – кризис, ставший прямым последствием королевского покровительства и механизмов военно-фискального государства, – главным фактором плохой военной репутации Франции на протяжении большей части XVIII века.

Огромные издержки военных конфликтов и опасно высокие долги, которые наращивала французская корона, сделали актуальным явлением «ограниченную войну»[32]. Стало необходимым сохранение ценных военных ресурсов Франции, особенно человеческих. Жертвы и смерти, связанные с войнами и болезнями, означали серьезные снижения инвестиций. Еще более чудовищной стала эпидемия дезертирства. Дезертирство было вечной проблемой всех воюющих стран, и для борьбы с ним европейские государства предпринимали разные меры, но, как правило, безуспешно. Историк Андре Корвизье полагает, что около четверти всех солдат французской армии дезертировали во время Войны за

испанское наследство [Corvisier 1964,2: 737]. Живший в XVIII веке сир Гарриг де Фроман утверждал, что во время Войны за австрийское наследство каждый год дезертировали более десяти тысяч солдат, составив в итоге от 60 до 70 тысяч человек. Сир ла Бальм, лейтенант констебулярии Санлиса, в 1761 году во время Семилетней войны насчитывал от восьми до девяти тысяч дезертиров [Ibid.: 736].