Некоторые аспекты культуры войны и отношения к ней сделали военную сферу главным очагом французского Просвещения. Эти факторы имеют объяснение. Первым было всеобщее убеждение, что война является неизбежной частью человеческой природы и общества. XVIII век известен планами вечного мира, предложенными Шарлем-Ирене Кастелем, аббатом Сен-Пьер (1658–1743), в 1713 году и Иммануилом Кантом (1724–1804) в 1795 году. Их надежды были разбиты массовостью и глобальным характером, которые отличали войны в десятилетия после публикации их трактатов, начиная Войной за австрийское наследство (1740–1748) и Семилетней войной (1756–1764) и заканчивая Революционными и Наполеоновскими войнами (1792–1815). Но если исключить Сен-Пьера и Канта, маловероятность всеобщего мира не удивляла многих представителей «долгого XVIII века». Как и Вольтер, люди считали войну не просто скверной, а «неизбежной скверной». Вольтер, как и многие современные приматологи, считал, что человечество агрессивно по природе и это качество объединяет нас с животными:

Исторические и этнографические труды эпохи подтверждали убеждение, что война присуща человеческой цивилизации везде и во все времена в истории [Lemay 1985]. Даже Жан-Жак Руссо (1712–1778), выступавший против видения Томаса Гоббса, согласно которому человечество ведет «войну всех против всех», соглашался, что люди, живущие в обществе, находятся в состоянии войны.

Будучи неотъемлемой частью человеческой цивилизации, война считалась необходимостью для суверенных государств на протяжении «долгого XVIII века». Она получила название Второй столетней войны (приблизительно 1689–1815). Лишь в период с 1672 по 1783 год Франция находилась в состоянии войны в течение 50 из 110 лет и участвовала в шести масштабных конфликтах. В течение этого периода вопросы колониальной власти и династической gloire («славы») в качестве главного мотива международной войны превзошли религию. Французский министр иностранных и военных дел Этьен-Франсуа де Шуазёль (1719–1785) отмечал: «Колонии, торговля и морская мощь, которую можно извлечь из них, определят соотношение сил на континенте»[10]. Джеймс Уитмен утверждает, что в этом соотношении сил война была «разновидностью формальной легальной процедуры, используемой лишь суверенными государствами, чтобы заявить о своих правах через победу» [Whitman 2012:17]. Юристы, работающие в рамках jus victoriae, закона победы, пытаются ответить на главные вопросы: «Откуда мы знаем, кто победил?» и «На какие права может претендовать победитель благодаря победе?» [Whitman 2012:10]. Ставки на jus victoriae, были высоки, а нагрузка на глобально ориентированные военно-фискальные государства экстремальна. К началу эпохи Войны за испанское наследство (1701–1714) ежегодные военные расходы Франции в два раза превосходили показатель во время Голландской войны (1672–1678). Военные расходы в Европе резко выросли, так как государства несли все большую ответственность за найм и содержание солдат, а также финансирование наращиваемой морской экспансии, армейских казарм, расширенных фортов и другого военного оснащения, цены на которое значительно выросли [Scott H. 2009: 29–30]. Под сокрушительным финансовым давлением из-за массивного дефицита, связанного с войнами, возник определенный паттерн: фазы интенсивных конфликтов (1688–1714, 1739–1763, 1787–1815) чередовались с периодами мира, во время которых государства пытались восстановить свои внутренние финансы и подготовиться к новой войне[11].

Многие полагали, что война, помимо своей необходимости в эпоху меркантилизма и колониализма, полезна для репутации правителей и их государств. Историки Жоэль Феликс и Фрэнк Таллетт утверждают, что

Как утверждает Джон А. Линн, королевская династическая и аристократическая культура gloire — желания славы и почета – стала могучей силой, поглотившей Людовика XIV и бушевавшей на протяжении XVIII века[13]. Геополитика и парадигма gloire совместно подкрепили убеждение, что война никогда не закончится, и, возможно, на то были причины.

Метадискурс о войне становился все более убедительным, по мере того как росло число солдат, сражавшихся на военных фронтах по всему миру. В ту эпоху большинство европейских государств увеличили масштаб военных сил в четыре-пять раз по сравнению с периодом двумя веками ранее [Scott H. 2009: 29]. Во Франции число военных сил при правлении королей из династии Валуа и Людовика XIII (1601–1643) выросло с 50 000 до 80 000, затем утроилось до 253 000 во время Голландской войны и достигло 360 000 в период Девятилетней войны (1688–1697) при правлении Людовика XIV[14]. Министр финансов «короля-солнца» Жан-Батист Кольбер (1619–1683) подготовил для страны огромный военный флот: к 1695 году у нее имелось 93 боевых корабля водоизмещением более 1000 тонн, которые соперничали с английским и голландским флотом по качеству, если не по количеству [Felix, Tallett 2009: 154–155][15]. В течение «долгого XVIII века» военные действия человечества при больших издержках, чем ранее, вовлекли большее число людей в большем числе мест. С учетом этих высоких ставок неудивительно, что сфера военных действий привлекала пристальное внимание мыслителей и реформаторов эпохи Просвещения.

Удручающее ощущение неизбежности, необходимости и ошеломляющего масштаба войны не вело к отказу от нее и не вызывало апатию. Армия, интеллигенция и заинтересованная общественность избрали активный, даже оптимистичный подход, в основе которого также лежало их понимание войны. Словарные и энциклопедические определения войны того периода весьма показательны в этом смысле. Запись о войне, “Guerre”, в первом издании “Dictionnaire de ГAcadёmie franchise” («Словарь французской академии», 1694) гласила, что это конфликт между монархами или суверенными государствами, чей исход определяется при помощи оружия. Среди первых примеров употребления этого понятия встречается faire bonne guerre — «вести хорошую войну»: сохранять в военных действиях «всю человечность и гуманность [honnestete], разрешенную законами войны». Война, как говорилось в “Dictionnaire”, может быть занятием, отражающим человеческое достоинство и нравственность или, напротив, уподоблявшем людей кровожадным хищным зверям. Запись о войне в “Encyclopédie, ou dictionnaire raisonne des sciences, des arts et des metiers” («Энциклопедии, или Толковом словаре наук, искусств и ремесел»), публиковавшейся во Франции в период между 1751 и 1772 годами под редакцией философов Дени Дидро (1713–1784) и Жан-Батиста Лерона д’Аламбера (1717–1783), повторяет это определение[16].